— Извиняюся, — повторяет она и решительно продвигается в проход, не обращая внимания на Нанао и явно заботясь только о том, чтобы тот поскорее убрался с ее дороги. — Подвиньтеся, молодой человек… Пробравшись наконец мимо, старушка ковыляет прочь. Нанао опирается на ближайшее к нему сиденье и массирует свои ушибленные ребра, пытаясь отдышаться. От боли он неудобно скорчивается — и в этот момент встречается взглядом с мужчиной, сидящим позади того кресла, на которое опирается. Одного с ним возраста, одет в строгий костюм — похоже, обычный сотрудник компании. Судя по его виду, легко представить, что он хорош в бухгалтерском учете, финансах или чем-нибудь в этом роде. — Ты в порядке? — Мужчина выглядит искренне обеспокоенным. — Я в порядке. — Нанао пытается встать, чтобы продемонстрировать, что он на самом деле в порядке, но в этот момент колющая боль прошивает его грудную клетку. Он сгибается пополам и, обессиленный, падает на сиденье по соседству с мужчиной. — Кажется, все-таки чуть-чуть болит… У меня произошло небольшое столкновение с другим пассажиром. Пытался поднять вот эту банку. — Какое невезение… — Да уж, я привык к невезению. — И часто тебе так не везет? Нанао бросает взгляд на книгу, которую читает мужчина. Наверное, какой-то путеводитель — там много фотографий отелей и еды. Боль наконец начинает потихоньку отступать, и Нанао уже собирается встать, как вдруг чувствует непреодолимое желание поговорить с этим человеком. — Например, — начинает он, — когда я учился во втором классе младшей школы, меня похитили. Мужчина удивленно приподнимает брови, что должно значить: «С чего это ты вдруг решил со мной таким поделиться?» — но при этом мягко улыбается: — Ты из богатой семьи? — Было бы неплохо. — Нанао качает головой. — Но мы были настолько далеки от богатства, насколько ты только можешь себе представить. Из одежды мои родители покупали мне только школьную форму, и я всегда завидовал игрушкам, которые были у других детей. Правда, готов был пальцы себе кусать от зависти. В моем классе учился другой мальчик, у него была полностью противоположная ситуация. Полно игрушек, сотни томов манги, целая куча фигурок… Он был тем, кого обычно называют «счастливчиками» и «везунчиками». Мой друг-счастливчик. Однажды этот мой друг-счастливчик сказал мне: «Ты из бедной семьи, так что у тебя в жизни есть две дороги: стать профессиональным футболистом или гангстером». — Вот как… — неопределенно отзывается мужчина. Лицо его грустнеет — судя по всему, он глубоко и от души сочувствует маленькому Нанао. — Действительно, есть дети, которым ничего другого не остается. — Я был как раз таким ребенком. Это кажется довольно экстремальным выбором: стать профессиональным футболистом или ступить на путь криминала; но я был в детстве очень послушным и считал своего друга умным, поэтому выбрал оба варианта. — Оба варианта? Футбол и… — Мужчина снова в удивлении приподнимает брови и склоняет набок голову. — И криминал. Моим первым преступлением была кража футбольного мяча. Украв его, я много с ним тренировался, можно сказать, достиг в этом совершенства. В конце концов это определило мой жизненный путь, так что в каком-то смысле я в долгу перед моим другом-счастливчиком. — Нанао удивляется себе: обычно он сдержан и молчалив, а тут вдруг решил открыться незнакомцу. Но в этом человеке что-то есть — он кажется добрым, но при этом в нем чего-то недостает, какой-то жизненной искры, что делает его хорошим слушателем. Он из тех людей, которые всегда готовы спокойно выслушать и посочувствовать — такое производит впечатление. — О чем я хотел тебе рассказать? — Нанао раздумывает несколько мгновений, потом вспоминает: — Точно, о моем похищении. «Я что, правда собираюсь рассказать ему об этом?» — Твой друг-счастливчик кажется мне более подходящим кандидатом на роль жертвы похищения, — говорит мужчина. — Да! — Нанао повышает голос. — Вот именно! Они взяли меня по ошибке. Они думали, что я — это он. Я имею в виду похитителей. Я возвращался домой из школы вместе с моим богатым другом. Я проиграл ему в «камень-ножницы-бумагу» и нес за него портфель. У него был портфель другого цвета и вообще не такой, как у всех нас. — Особенный портфель? — Ну да, что-то вроде того. Сделанный на заказ специально для такого счастливчика, как он, — Нанао улыбается. — И я нес его, поэтому они забрали меня. Просто перепутали. Я без конца повторял им, что я не из богатой семьи, что они взяли не того, но они мне не верили. — Но в конце концов тебя спасли? — Я сам сбежал. Похитители потребовали выкуп у родителей друга Нанао, но те даже не восприняли это всерьез, ведь их сын был дома в полной безопасности. Они просто решили, что это чья-то дурацкая шутка. Похитители пришли в ярость и начали издеваться над Нанао, срывая на нем свое разочарование. Тот продолжал настаивать на том, что не был нужным им ребенком, пока они в конце концов не прислушались к его словам. Позвонили его родителям, подумав, что, может быть, смогут получить за него хотя бы немного денег. Деньги есть деньги — какая разница, от кого они получены… — Мой отец ответил похитителям неопровержимой логикой. — Что он им сказал? — Человек не может дать то, чего у него нет. — Вот как. — Это просто изумило похитителей, и они сказали моему отцу, что он ужасный родитель. Но я его понимал. Человек правда не может дать то, чего у него нет. Он мог сколько угодно хотеть спасти своего сына, но у него не было денег, чтобы это сделать. Он действительно ничего не мог сделать. Так что я понял, что мне придется самому выбираться. И сбежал. Отделения в хранилище его памяти начинают открываться одно за другим — клик-клак! — и снова захлопываться. Сцены из прошлого, в которое он теперь вглядывается, казавшиеся покрытыми пылью, — стоило их немного пошевелить и сдуть пыль, как они представали перед ним во всех своих живых красках, и его детство возвращалось, словно все произошло совсем недавно и было почти осязаемым. Невнимательность похитителей, его юношеская энергия и решимость, вовремя опустившийся железнодорожный шлагбаум и подъехавший рейсовый автобус. Нанао вспоминает чувство облегчения, когда автобус закрыл двери и отъехал от остановки, смешанное со страхом из-за того, что у него не было денег на оплату проезда. Клик-клак — в его памяти открываются и распахиваются настежь все новые двери. Когда он вдруг понимает, что есть воспоминания, в которых ему совсем не хочется копаться, уже поздно: двери, которые должны были оставаться закрытыми, уже открыты. Он встречается глазами с умоляющим взглядом другого маленького мальчика. «Помоги мне». — Что с тобой? — От внимания мужчины в деловом костюме не ускользает перемена, произошедшая с Нанао. — Детская травма, — отвечает Нанао, используя слово, которым дразнила его Мария. — Был еще один мальчик, которого похитили. — Кем он был? — Ну… — На самом деле этого Нанао так никогда и не узнал. Все, что он знал, — это то, что другого мальчика держали вместе с ним. — Это было что-то вроде склада для похищенных детей. Незнакомый мальчик с короткой стрижкой понял, что Нанао хочет сбежать самостоятельно. «Помоги мне», — сказал он. Но Нанао ему не помог. — Ты подумал, что он может тебя задержать? — Я не помню, почему не сделал этого. Может быть, просто сработал инстинкт… Не думаю, что я вообще тогда раздумывал. Просто не помог ему, и всё. — Что с ним случилось? — Не знаю, — честно отвечает Нанао. — Он стал моей детской травмой. Я правда не хочу об этом думать. «Странно, почему вообще начал», — размышляет он, закрывая хранилище памяти. Если б мог, то запер бы его на ключ. — А что похитители? — Их так и не поймали. Мой отец не стал заявлять в полицию. Сказал, что от этого будет больше проблем, чем пользы, а мне было тем более все равно. Я просто гордился собой, что мне удалось сбежать. Так я понял, что могу что-то сделать самостоятельно… Что вообще заставило меня рассказать тебе об этом? — Ему кажется удивительным, что он вдруг начал проговаривать все это — одно событие за другим. Как говорящий робот, которому нажали на кнопку «пуск». — После того как меня похитили, вся моя жизнь превратилась в череду сплошных неудач. Несмотря на то что я усердно готовился к вступительному экзамену в старшую школу, когда я его сдавал, мальчик на соседнем со мной месте не переставая чихал, и я в итоге провалился. — Из-за него у тебя не получалось сосредоточиться? — Нет, дело не в этом. Когда он в очередной раз оглушительно чихнул, из его носа вылетела огромная сопля и приземлилась прямо на мой лист с ответами. Я перепугался и попытался ее стереть, и из-за этого все мои ответы, над которыми я так тщательно работал, размазались. Даже мое имя стало невозможно прочесть. Семья Нанао не могла оплатить его обучение, поэтому он должен был набрать достаточное количество баллов на экзамене, чтобы поступить в государственную школу, но благодаря сопливому носу какого-то случайного мальчишки с аллергией все его надежды пошли прахом. Родители никогда ни на что не реагировали слишком эмоционально, так что и в тот раз они не были особенно рассержены или расстроены. — Тебе и правда очень не везет. — Помой машину — и пойдет дождь… Ну разве что мыть машину специально, если хочется, чтобы пошел дождь. — Что это значит? — Это закон Мерфи[51], о нем как-то раз по телевизору рассказывали. История всей моей жизни. — А, точно, закон Мерфи… Я помню, когда книга вышла. — Если когда-нибудь увидишь меня в очереди в кассу, становись в другую очередь. Любая, в которой не будет меня, станет двигаться гораздо быстрее. — Я это запомню. Телефон Нанао начинает вибрировать. Он смотрит на имя звонящего — это Мария. Нанао испытывает смешанное чувство радости от ее звонка и раздражения из-за того, что приходится прерывать этот необычный разговор. Что-то вроде раздражения. Он цокает языком, произнося это слово про себя по слогам: «раз-дра-же-ни-е». — Моим ребрам уже, кажется, гораздо лучше. Спасибо, что выслушал меня. — Но я не сделал ничего особенного, — смущенно отвечает мужчина. В выражении его лица нет тревоги или обеспокоенности, хотя сейчас оно, может быть, кажется чуть менее расслабленным, чем прежде. «Как будто из его эмоционального контура выдернули шнур питания…» — Я думаю, ты умеешь вызывать людей на откровенность, — говорит Нанао. — Тебе это кто-нибудь когда-нибудь говорил? — Но… — Мужчина, кажется, решает, что Нанао его осуждает. — Я правда ничего такого особенного не сделал. — Как священник, который может заставить тебя говорить просто потому, что он сидит рядом и слушает. Ты прямо как ходячая исповедальня или как ходячий священник. — Я полагаю, большинство священников умеют ходить. В любом случае я всего лишь учитель на подготовительных курсах. Эти слова звучат у Нанао в голове, когда он идет по вагону. Прижимая телефон к уху, слышит в нем возмущенный голос Марии: — Долго же ты не отвечал! — Я был в туалете! — заявляет он на весь вагон. — Да у тебя там полно свободного времени, как я посмотрю… Хотя, с твоим-то везением, в туалете, скорее всего, закончилась туалетная бумага или ты напи́сал себе на руки… — Не стану этого отрицать. Что случилось? Ему кажется, что он слышит ее недовольное дыхание, но, возможно, это всего лишь шум синкансэна. Нанао стоит прямо в месте соединения двух вагонов. Металлические пластины пола двигаются, как сустав живого существа. — «Что случилось», он спрашивает… Ты вроде как спокоен. Поезд уже практически в Омия. Убедись, что ты сможешь сойти на этот раз. Что будешь делать с телом господина Плохого Волка? — Не напоминай мне о нем. — Из-за движения поезда ему трудно удерживать равновесие. — Впрочем, да, даже если его тело обнаружат, не представляю, чтобы кто-нибудь мог связать это с тобой. «Точно», — думает Нанао. Никто почти ничего не знает о Волке, включая его настоящее имя. Трудно даже представить, какая трудная работенка предстоит полиции по идентификации тела.