— Я — что? — Мандарин даже рот открывает от удивления. — Ну, я спрашиваю, ты что, самолично создал все экземы и аллергии на свете? Нет? Или, может быть, ты занимаешься критикой аллергий и хочешь оспорить мою личную двадцативосьмилетнюю аллергическую историю? Что конкретно ты хочешь узнать про экземы? — Ничего я не отрицаю. И никакой я не создатель экзем. Вот только никакая это у тебя не экзема. Всегда с ним вот так. Чуть что, так Лимон сразу взъерепенивается и начинает сыпать дикими предположениями, которые он сочиняет прямо на ходу. Вне зависимости от того, отрицает ли Мандарин брошенные ему в лицо обвинения или просто перестает его слушать, он все равно не затыкается. Но теперь они слышат доносящиеся с центрального сиденья тихие неуверенные звуки (их и словами-то не назовешь), которые издает молодой Минэгиси: — Э-это… прошу прощения… — Чего тебе? — спрашивает Мандарин. — Чего тебе? — спрашивает Лимон. — Это… ну… как там вас двоих зовут? Обнаруженный ими ночью, он был накрепко привязан к стулу и настолько обессилел, что походил на безжизненную тряпичную куклу. Когда Мандарин и Лимон пытались его растолкать, он бормотал только: «Простите меня, простите меня…» — больше от него ничего невозможно было добиться. Мандарин подумал, что парень, должно быть, вообще не соображал, что с ним такое происходит. — Я Дольче, а он Габбана, — говорит он первое, что приходит ему в голову. — Не, — мотнув головой, возражает Лимон. — Я Дональд, а он Дуглас. Успев только спросить, что это за имена такие, Мандарин вспоминает, что это персонажи из «Томаса и его друзей»[5]. О чем бы ни шла речь, Лимон всегда умудряется свести разговор к этому мультику. Детское телевизионное шоу с многолетней историей, снятое про железную дорогу, да еще и вместо нарисованных персонажей — настоящие кукольные модели поездов, — Лимон его просто обожает. Как только ему подворачивается случай ввернуть какую-нибудь аллегорию касательно человеческой жизни, он обязательно вспоминает соответствующий эпизод из «Томаса и его друзей». Как будто все, что он знает о жизни и счастье, было почерпнуто им именно оттуда. — Мандарин, я что, раньше тебе об этом не рассказывал? Дональд и Дуглас — это два черных паровоза, братья-близнецы. Разговаривают они всегда очень вежливо. Типа, так-так, а это не друг ли наш Генри? — вроде того. Когда кто-то говорит таким манером, это всегда производит хорошее впечатление — сразу понятно, что у говорящего добрые намерения. Уверен, что ты со мной согласишься. — А я вот не уверен. Лимон роется в кармане своей куртки и извлекает оттуда глянцевую карточку размером с записную книжку. Тычет в нее пальцем. «Гляди, это Дональд». Там целая компания поездов, наклейки с Томасом и его друзьями. Один из поездов черный. — Сколько бы я тебе ни говорил, ты не способен запомнить их имена. Такое ощущение, что ты вообще не стараешься. — Не стараюсь. — С тобой можно просто со скуки подохнуть… Слушай, давай я дам их тебе, чтобы ты смог выучить имена. Вот, смотри, все они тут — от Томаса до Оливера, все выстроились в ряд. Даже Дизель есть… — Лимон начинает перечислять имена одно за другим. — Да понял я уже, понял, прекрати это. — Мандарин возвращает ему листок с наклейками. — Простите, так как вас двоих все-таки зовут? — снова встревает мелкий Минэгиси. — Рюноскэ Акутагава и Мотодзиро Кадзии[6], — говорит Мандарин. — Билл и Бен тоже близнецы, и Гарри и Барт тоже. — Мы с тобой не близнецы. — Тогда… уважаемые Дональд и Дуглас, — серьезно говорит мальчик. — Это мой отец нанял вас, чтобы меня спасти? Сидящий возле окна Лимон почесывает за ухом, потеряв интерес к разговору. — Ага, можно и так сказать. Хотя, по правде говоря, от этой работы было бы непросто отказаться. Твой уважаемый отец не из тех, кому отказывают. — Да уж, он действительно внушает страх, — соглашается Мандарин. — Любопытно, а с точки зрения его любимого сыночка, он тоже такой страшный? Или из-за того, что ты его единственный любимый сыночек, он тебя балует, а? — Лимон тыкает мальчишку кончиком пальца — совсем легонько, но парень подпрыгивает как ужаленный. — Ай… нет, я думаю, он совсем не страшный. Мандарин кисло улыбается. Кажется, он начинает потихоньку привыкать к специфическому запаху сиденья синкансэна. — А ты знаешь о делах, которые творил твой отец во время его пребывания в Токио? Из славных и жутких историй можно сложить целую гору. Как, например, одна женщина задолжала ему денег и опоздала на пять минут ко времени возвращения долга, а он ей за это руку отрубил по самое плечо? Не палец, нет, — руку. И не за пять часов просрочки, а за пять минут. За это — руку… — Мандарин обрывает себя на полуслове, подумав, что синкансэн, наверное, не самое лучшее место для обсуждения кровавых подробностей. — Ну да, я слышал об этом, — равнодушно говорит богатенький мальчишка. — А потом он сунул ее в микроволновку, ага… — Словно рассказывал о том, как его отец тренировался в приготовлении нового блюда. — Так ты знаешь об этом? — Лимон наклоняется вперед и снова тыкает мальчишку пальцем, на этот раз чуть посильнее. — А когда один мужик не вернул ему деньги, он похитил его сына, а потом поставил этого мужика и его сына друг напротив друга и каждому дал в руку по канцелярскому ножу… — Ну да, это я тоже знаю. — Знаешь? — потрясенно переспрашивает Мандарин. — Однако в уме твоему отцу не откажешь. Все у него решается просто. «Если кто-то становится проблемой — убей его, — так он говорит, — а если что-то причиняет беспокойство — забудь об этом». — Лимон наблюдает в окно за тем, как стоявший на соседнем пути поезд покидает станцию. — Давным-давно в Токио жил один мужик, Тэрахара его звали, который устроил настоящую войну якудза и заработал целую кучу денег… — Да, его организация называлась «Рэйдзё»[7]. Я знаю, слышал о нем. «Мальчишка, похоже, постепенно все больше осваивается, и к нему возвращается его обычная манера вести себя», — с неприязнью отмечает про себя Мандарин. Он с удовольствием почитал бы историю о высокомерном испорченном подростке в каком-нибудь романе, но ему совершенно не хочется иметь с таким дело в реальной жизни. В данном случае он не испытывает ничего, кроме гнева. — «Рэйдзё» перестала существовать лет шесть или семь назад, — продолжает Лимон. — Тэрахара и его сын погибли, и организация распалась. Твой отец сразу смекнул, что дело пахнет жареным, так что он быстренько собрался и уехал из города — на север, в Мориока[8]. Как я и говорил, в уме ему не откажешь. — Большое вам спасибо. — За что ты меня благодаришь? Я и не думал хвалить твоего папашу. — Лимон провожает взглядом белый синкансэн, исчезающий вдали, на лице его отражается грусть расставания. — Нет-нет, я хотел поблагодарить вас за то, что вы спасли меня. Я думал, мне конец. Они меня связали — их, наверное, было человек двадцать… Заперли меня под землей. И у меня было такое чувство, что даже если мой отец заплатит выкуп, который они с него потребовали, они все равно убьют меня. Кажется, они по-настоящему ненавидели отца. Так что я был уверен, что моя жизнь кончена. По мере того как богатенький мальчишка становится разговорчивее, выражение лица Мандарина делается все более кислым. — Ты очень проницателен. Во-первых, твоего отца все ненавидят. Не только те ребята. Я бы сказал, что проще найти, скажем, бессмертного человека, чем человека, который не ненавидел бы твоего отца. А во-вторых, как ты и предположил, они убили бы тебя тотчас же, когда получили бы за тебя выкуп, тут не может быть никаких сомнений. Так что в тот самый момент, когда ты подумал, что ты — мертвец, ты был чертовски прав. Находившийся в Мориока старший Минэгиси связался с Мандарином и Лимоном и передал им свое поручение: отвезти выкупные деньги похитителям и спасти его сына. На словах-то все это звучало довольно просто, вот только чтобы выполнить это задание, нужно было, как говорится, поломать себе кости[9]. — Твой папочка был очень точен относительно деталей, — бубнит Лимон, загибая пальцы один за другим. — Спасите моего сына. Верните выкуп. Убейте всех похитителей. Так что все его мечты исполнены. Старший Минэгиси четко расставил приоритеты. Главное — спасти жизнь его сына, потом деньги, потом — смерть похитителей. — Но, господин Дональд, вы с другом со всем блестяще справились. Просто блестяще! — Глаза мальчишки сияют от восторга. — Слушай, Лимон, а где чемодан? — Мандарин чувствует внезапный укол беспокойства. Лимон должен был нести чемодан с выкупом. Это был чемодан с отличной крепкой ручкой. Недостаточно большой для заграничного путешествия, но и не слишком маленький, в самый раз для такого дела. И сейчас его не было видно ни на багажной полке, ни сбоку от сиденья, ни где-либо еще. — А-а, Мандарин, ты меня плохо слушал! — весело отзывается Лимон, откидываясь назад и устраивая ноги на спинке впереди стоящего кресла. Затем он начинает рыться в своих карманах. — Вот куда я положил чемодан… — В карман? Но чемодан не поместится в твой карман. Лимон смеется, хотя никому, кроме него, здесь совсем не весело. — Точно. Все, что есть у меня в кармане, — это маленький клочок бумаги. — Он достает из кармана бумажку размером с кредитную карту и помахивает ею в воздухе. — Что это? — Мальчишка тянется к бумажке, чтобы получше ее рассмотреть. — Это лотерейный билет из супермаркета, в который мы заходили по пути сюда. Каждый месяц в определенный день они разыгрывают призы. Вот, гляди, первый приз — туристическая путевка… Ну и они тут, должно быть, напутали, забыли проставить срок окончания действия, так что ты можешь использовать его тогда, когда тебе заблагорассудится! — Можно мне его взять? — Ну уж нет, тебе я его отдавать не собираюсь. Зачем тебе билет в путешествие? Папочка может оплатить тебе любую поездку. Так что у тебя есть все папочкины билеты, разве нет? — Слушай, Лимон, лотерейные билеты — это, конечно, здорово, но, может, ты расскажешь мне, куда подевал этот чертов чемодан? — У Мандарина отвратительное предчувствие, и в голосе его сквозит нарастающее напряжение. Лимон смотрит на него с выражением полного превосходства. — Поскольку ты удручающе плохо разбираешься в устройстве железной дороги, я, так и быть, объясню тебе на пальцах. В современных синкансэнах между вагонами находятся довольно большие отделения для хранения багажа. Там можно оставить дорожные чемоданы, экипировку для лыжного спорта — все в этом роде. Мандарин на мгновение лишается дара речи. Ему кажется, что кровь в сосудах его головы сейчас превратится в лед, и чтобы как-то ослабить это ощущение, он рефлекторно сжимает руку сидящего по соседству мальчишки. Тот вскрикивает от боли и делает попытку пожаловаться, но Мандарин не обращает никакого внимания на его хныканье. — Лимон, тебя что, родители не учили всегда держать при себе ценный багаж? — Мандарин с трудом справляется с собой, чтобы его голос звучал спокойно. Лицо Лимона тотчас краснеет от возмущения. — Ты сейчас о чем вообще?! — орет он в ответ. — Где ты тут видишь место, куда я мог бы поставить чемодан?! Здесь, если ты не заметил, сидят трое мужчин; куда тут воткнешь еще и чемодан?! — На мелкого Минэгиси летят брызги его слюны. — Мне нужно было поставить его куда-нибудь! — Мог бы засунуть его на багажную полку у нас над головами. — Это не ты его тащил, так что тебе не понять! Эта штука довольно тяжелая! — Я нес его некоторое время; он не настолько тяжелый. — А ты не подумал о том, что всякий, кто заметил бы двух подозрительных типов вроде нас с тобой, да еще с чемоданом, сразу смекнул бы: «Ага, они наверняка тащат чемодан, набитый деньгами!» Не подумал об этом, а?! — Ничего такого не случилось бы. — Еще как случилось бы! И к тому же, Мандарин, тебе прекрасно известно, что мои родители погибли в дорожной аварии, когда я был еще в детском саду. Так что они не успели меня ничему научить. А если б успели — думаю, сказали бы мне, что нельзя ставить чемоданы рядом со своим сиденьем.