— Гляди, Катька! — мужик наискось надел шапку и вышел. Поговорить бы с ним, решил Иван Иванович и, быстро прожевав котлету, пошел к буфету расплачиваться. — Может, еще кружечку налить? — игриво спросила буфетчица. — Спасибо. Если чайком угостите, я вечерком загляну. — Приходи, мил человек. Не только чайком угощу. Мужика Игнатенко нагнал быстро. Тот шел пошатываясь. — А Катька эта ничего бабенка, — зацепил Иван Иванович. — Бог смерти только не дает, — приостановился мужик. Осоловелыми глазами он посмотрел снизу вверх на Игнатенко. — Что, понравилась? Ставь пузырь, пойдем познакомлю. — Чего с ней знакомиться? У нее, наверное, есть? — Кобель есть, а не мужик. Был, вернее. — Почему был? — Тю-тю, ушел. Ну, как, ставишь пузырь? — Сначала расскажи, что за баба и где тот, что тю-тю?.. — Баба как баба. А тот ф-фють... На тот свет ушел. Угорел. Иван Иванович заволновался. Неужели след? Боялся насторожить захмелевшего спутника, но время не ждало. Решился: — Ну, поставлю пузырь. А она меня р-раз... и отошьет. До самой смерти, поди, с тем встречалась? Любила, небось? — А черт ее знает. Ей лишь бы кобель. Игнатенко огорчился. Мало ли, когда они могли встречаться с Крайниным. Может, дело давно было. И все же этот притушенный пепел надо было расшевелить. Дав команду Бычкову собрать сведения о хозяйке пивной, Игнатенко вечерком «забрел» в заведение Екатерины попить чайку. Она сразу его заметила. Принесла в графинчике водку, на тарелке свеженажаренную картошку с пышными котлетами. — Вот ваш чаек. Как обещала. — Пусть мужики разойдутся. Вдвоем-то чаевничать веселее. Она благодарно взглянула ему в глаза. В них читалась и страсть и смятение. И впрямь, кобеля ищет, подумал Игнатенко. Стало противно. Но что поделаешь? Надо было играть. Бар опустел к девятнадцати. Екатерина бесцеремонно, с напускной грубоватостью, выгнала засидевшихся посетителей и с улыбкой подошла к Ивану Ивановичу. Они чокнулись и выпили за знакомство. Потом выпили еще раз. Она пила наравне с ним, не стесняясь. Стала называть его на «ты», словно знала сто лет. Да, птичка та еще, думал Игнатенко. А Екатерина, захмелев, язвительно спросила: — Значит, говоришь, прикомандированный? Женка там, а ты здесь краль заводишь? — Разве я не имею права поужинать с симпатичной женщиной? — Ух, и хитер же ты, мужик, — ласково ударила она его по плечу. — Ну, хрен с ней, с твоей бабой. Но учти, я ревнивая. — Я тоже ревнивый. Что же у вас, так никого и нет? — Был да сплыл, — сказав это, она испугалась и протрезвела. — Где же он? — ухватился Игнатенко. — Муж-то?.. Разошлись. Разговор стал натянутым. Обдумывая, как поступить дальше, он полез в карман за деньгами. — Возьмите. Сдачи не надо, — протянул ей хрустящую сотню. Потом Игнатенко пошел провожать Екатерину. По дороге говорил о пустяках, чтоб не насторожить ее. Подошли к дому, остановились. — Замерзла я чуточку. Давай, топай домой. Вот дочку днями к бабке отправлю, тогда и в дом зайдем. — Завтра воскресенье, Катя! Давай вечерком в кино сходим. — В кино? Вообще, можно. Давненько в кино не ходила. Ну... мне пора. Он удерживать не стал. Как бы не испортить дело. Договорились, что возьмет на завтра в кино билеты и придет за нею. Когда Игнатенко закончил доклад, Волков спросил: — Какие выводы, Три «И»? — Выводы? Надо добывать волос. — Ну, что ж, добывай! Игнатенко ушел, а Волков долго смотрел в окно. Где-то далеко в стороне аэродрома прочертила небо падучая звезда. Был след и... нету. По такому же невидимому следу шли и они. 30 Клин вышибают клином В понедельник тридцатого декабря, едва Степан Герасимович переступил порог своего кабинета, к нему на прием попросился начальник отдела кадров подполковник Сахаров. В его руках был черный бумажный пакет. — Ваше приказание выполнено, — Сахаров высыпал из пакета на стол фотографии молодых офицеров. Их было не менее полусотни. — Сфотографировали и тех, кто прибыл в прошлом году. — Кашу маслом не испортишь. Фотографии сделаны без ретуши? Сахаров виновато омрачился: — Не успеть было в такой срок... — Ну, хорошо. Свободны, Владимир Сергеевич! Когда Сахаров вышел, Волков приказал дежурному по части никого к нему не пускать. Отыскал нужную фотографию. На этой фотографии, правда, едва-едва, но видно... Достал интересующее его личное дело и раскрыл. Теперь на Степана Герасимовича глядели два фото. Какое поразительное сходство! В дверь постучали. Волков торопливо захлопнул личное дело и собрал все фотографии в пакет. В проеме двери показался Мельников. — Извините, Степан Герасимович, дежурный предупредил, но... — Запрет одинаков для всех. Коль ворвался — слушаю! — Какие указания в отношении Маркина? — Все указания сделаны. Посадил под следствие, — Волков встал с кресла, прошелся. — Вчера я очень внимательно прочел протокол допроса. Маркин признал свою вину? — Нет. Упорствует. Но его песенка... Кстати, в протоколе не отражен еще один факт. После очной ставки Козырев дождался меня и, правда, неуверенно, высказал подозрение, что человек, который, совершив убийство, прыгал из окна, был Маркин. — Да?.. Это уже любопытно, — Волков внезапно остановился. — Как думаешь, на Козырева можно положиться? — Думаю, можно. Степан Герасимович опять стал ходить, массируя шрам. — Есть одна мысль. Пригласи-ка Козырева сюда. Козырев вошел в кабинет настороженно. Не часто высокое начальство вызывает лейтенантов. — Садись, лейтенант! — указал Волков на стул. — Есть необычное дело. Нужно нам помочь. Козырев глядел на Степана Герасимовича непонимающе. Сел. — Ну что ж, сейчас объясню. Прежде чем остановиться на вашей кандидатуре, посоветовался с капитаном Мельниковым. Скажу прямо, своим поведением и в день трагедии с рядовым Яковлевым, и вообще, у вас проявился некоторый дар юриста. Однако, прежде чем ставить задачу, мы должны быть уверены, что сумеете держать язык за зубами и охотно будете нам помогать. Козырев помолчал. Предложение было явно неожиданным.