— Так ты до сих пор, — я не могла заставить себя договорить фразу, но Чен все понял. Он затряс головой и на мгновение зажмурился. — Нет, — выдохнул он сквозь стиснутые зубы, — я вышел оттуда. Давно. — Но как? — Я убил этого ублюдка, — его взгляд был твердым, а глаза холодными, — после этого я никогда не сталкивался с ними. — Ты убил отца? — я раскрыла рот от удивления. — Он не мой отец, — Чен сплюнул себе под ноги и снова уселся на ствол дерева, вытаскивая очередную сигарету, — я не знаю, кто мой родной отец. После того, как я его убил, мой дядя взял на себя роль лидера нашей семьи. Он помог мне провернуть все, как несчастный случай. Все поверили, что мой отец упал с лестницы и сломал себе шею. Теперь мой дядя входит в братство пяти, но я блять не хочу даже знать, что они там делают. — Ничего не изменилось, — тихо произнесла я и уставилась на свои стиснутые руки. Я вспомнила, как пришел новый брат, но я никогда не видела его лица, — скажи, у твоего отца был красный пояс? — Да, — выдохнул Чен, покосившись в мою сторону. — Я помню тот день, — произнесла я, скидывая сумку на землю, — на посвящение пришел новый брат. Пояс на его талии был красным. Воспоминания угрожали поглотить меня целиком, поэтому я вскочила на ноги и быстро стала двигаться кругами, ухватившись за свой длинный белокурый хвост. — Что ты имеешь в виду? — напряженный голос Чена выдернул меня наружу. — Что я имею в виду? — повторила я, останавливаясь около его ног. Чен уперся локтями в свои колени и подался вперед, всматриваясь в мое лицо, — это именно то, о чем ты и так знаешь. — Нет, — сиплым голосом произнес Чен, — он поклялся мне, что не занимается этой херней. Он лидер нашей семьи, но он не насильник. — Я не знаю, был ли это твой дядя или нет, но если ты думаешь, что убив отца, ты сократил численность братства, но ты глубоко ошибаешься. Их пять, Чен, и они продолжают делать то, что делали. Мой голос сорвался и угрожал перейти на крик. Я была сломлена. Мой мир рухнул в одно мгновение. Я больше не чувствовала крепкой почвы под своими ногами. Вера, на которой держалась моя решимость, сейчас не просто пошатнулась, она окончательно умерла, похоронив и меня под своими обломками. Во мне бурлил весь ужас от происходящего, а воспоминания один за другим проносились перед глазами. — Но как он мог? — всхлипнула я, вцепившись руками в свои волосы, — он же мой отец. — Я бы не был так уверен, — спокойно ответил Чен, снова откинувшись спиной на поваленный ствол, — что ты знаешь о нем? — Что я могу знать о своем отце? — я нервно хмыкнула, — он единственный, кто всегда был рядом с тех самых пор, как я себя помню. — Я бы подумал над этим. — И что это изменит? Ничего. Ты просто ушел от всего, оставив нас гореть в этом аду. Ты мог бы хоть что-то сделать, Чен, чтобы прекратить все это. — Я ничего не могу, Нора, — вскричал он, вскакивая на ноги, — Куда бы я не сунулся, везде его люди. Люди моего отца. Мне повезло, что никто не стал расследовать его смерть. Иначе они бы убили меня. Мой дядя сказал мне забыть все, что я видел, и никогда не вспоминать об этом. Он сказал, что сам разберется. — Он не разобрался, — грустно ответила я, усаживаясь на дерево. Вся энергия испарилась из моего организма, будто кто-то выпустил воздух, — это все продолжается, Чен, постоянно. Как мне теперь быть? Я чувствую себя сломленной. — Я не уверен, что я именно тот, кто может тебе помочь. — Как ты справляешься с этим? — Я пью, курю, принимаю наркотики, в надежде, что это успокоит голоса в моей голове. — Помогает? — Когда как, — Чен встал на ноги и повернулся в мою сторону. — Что мне делать? — спросила я, подхватывая свою сумку с сухой земли. — Я не знаю, — покачал он головой, — эти люди очень опасные. Но я попробую связаться со своим дядей. Возможно, что вместе мы что-то придумаем. Я молча прошла мимо парня и двинулась в сторону школы. Сегодня я не успею поработать в библиотеке, а значит, пора идти домой. Мое тело двигалось на автомате, мало осознавая все происходящее. Но одна мысль упорно стучалась в моем сознании: кто этот человек, который с рождения называет себя моим отцом? На следующий день я вошла в лабораторию и быстро двинулась в сторону приборов. Еще было слишком рано, чтобы работники заполнили помещение, но я все равно старалась двигаться быстро. Охранник на входе не выразил удивления, заметив меня на темной площадке. Я часто приходила в лабораторию, чтобы отвлечь свои мысли после особо тяжелых ночей. Быстро вытащив из кармана колбу, я натянула перчатки на руки, открутила крышку и вытащила зубочистку, которую отец кинул на стол сегодня утром. Аккуратно поместив ее в нужный отсек, я провела ватной палочкой по внутренней стороне своей щеки и сунула ее во второй отсек. Герметично закрутив крышки, я поместила лоток в устройство и нажала несколько кнопок, запустив расшифровку результатов. Прибор гудел и крутился, пока я нервно постукивала ногой по полу в ожидании результатов. Я нервничала, не уверенная, какой результат ожидаю получить. Мне надо было провести анализ, а затем удалить все данные из автоматической системы. Мой отец имеет доступ ко всем данным, которые загружаются в систему. Наконец, прибор издал характерный звук и контейнеры выехали из прибора. Я быстро вытащила зубочистку, затем так же быстро открутила крышечку и извлекла ватную палочку, после чего сунула их в свой карман. Нажав на кнопку расшифровки результатов, я поставила факс на печать. Бумага медленно стала выезжать из аппарата. Мое дыхание стало прерывистым, а нога отбивала нервный ритм на гладком глянцевом полу, пока я то и дело оглядывалась на стеклянную дверь. Схватив отпечатанный лист, я быстро ввела данные для истории и очистила систему запуска, затем в ручном режиме удалила расшифровку из базы данных и, свернув лист, вышла из лаборатории. Мне надо было тихое место, чтобы внимательно изучить данные. Ученики медленно набивались в школу, грохот шкафчиков заполнил пространство. Я пересекла холл и вошла в полутемную раздевалку. В это время тут никогда никого не бывает. Усевшись на скамью, я развернула лист и стала вчитываться в результаты. Пару минут спустя, я откинула голову на стену и зажмурила глаза, готовая расплакаться от переполнявших меня эмоций. Если верить результатам, а я склонна им верить, эти приборы всегда точны, нас с отцом не связывает ничего. Факт родства составляет менее одного проклятого процента. Как такое возможно? Я шумно дышала и пыталась переварить информацию, которую я только что узнала. Через пару месяцев мне будет шестнадцать, и я перейду в старшую школу. Кто этот человек, с которым я живу под одной крышей почти шестнадцать лет? Где моя мама? Кто мой настоящий отец? Вопросы ворохом проносились в моей голове, не находя никаких ответов. Мне следует спросить своего отца, я знала это, ведь только он сможет мне дать такие нужные ответы, но я безумно боялась его. Уже вечером, я сидела в своей спальне и наблюдала за полоской света, которая слабо пробивалась из-под двери. Мне всегда было трудно засыпать, а если и удавалось, но мои сны были наполнены кошмарами, от которых у меня начинала болеть голова, а тело сводило судорогой. Поэтому я старалась отвлекать свой мозг дополнительной нагрузкой, давая ему большую долю информации, чем мне задавали на дом, в надежде, что он перестанет проецировать мои кошмары в мое же подсознание. Иногда это срабатывало, но чаще всего-нет. Бессонница стала моей постоянной и единственной спутницей. Я долгое время блокировала свои мысли по поводу всего увиденного, но сейчас начинаю впускать эти образы в свое сознание. От этого меня тошнило, но я твердо решила больше не играть в прятки и посмотреть в лицо своим страхам. Образы меня начали проноситься перед глазами. Я как будто парила сверху, наблюдая за происходящим. Примечательно, что братья никогда не показывали своих лиц, но я могла отличить их на подсознательном уровне. Казалось, что такие простые вещи, по типу запаха, интонации, движению, могут врезаться в память и вызывать различные ассоциации. Во всех моих снах четверо братьев были с телами мифических чудищ, но головы их были покрыты капюшонами. Исключение составляло только чудовище, которое представляло моего отца. Его голова крепко сидела на скрюченном теле и смотрела на меня пустыми черными глазницами. Новая волна тошноты накрыла меня, вынуждая быстро склониться над унитазом в сухих рвотных позывах. Я всегда мало ела, а сейчас перестала есть вовсе, потому что мое тело отвергало любую пищу. Я была слишком худой, с нездоровой бледностью, несмотря на хорошо загорелую смуглую кожу. Мои белокурые волосы потускнели и повисли безжизненными прядями. Я всегда мечтала отрезать их и сменить цвет. Воспоминания того, как братья дергали меня за волосы, приносило только раздражение и тошноту. Я знала, что отец никогда не позволит мне отрезать волосы. И мне хотелось сделать что-то ему на зло. Мне хотелось взять ножницы и срезать всю длину прямо у него на глазах, чтобы он видел, как его любимые пряди падают к ногам. Он больше не сможет душить меня моими же волосами, заставляя бороться за каждую крупицу кислорода. Да, мне однозначно хотелось заставить его страдать. И чем больше я начинала об этом думать, тем эти мысли становились навязчивее, иногда пугая меня до чертиков. Я вытерла рот ладонью и встала на ноги, чтобы сполоснуть рот. Вернувшись в спальню, я залезла под простыню и тяжело откинулась на спинку кровати. Книги в моих руках вызывали раздражение, поэтому я отшвырнула их в сторону и потерла лицо ладонью. Мне хотелось снова почувствовать ту легкость, которая была в моем теле после выпитого алкоголя. Должно ли это пугать меня? Наверное, должно, но почему-то, не пугало. Я снова откинула простыню в сторону и подошла к двери, напряженно прислушиваясь к любым звукам, которые издавал наш большой дом. Пипа уже ушла к себе в маленькую комнату, которая располагалась в крыле для персонала, кухарка и горничная больше не жили в нашем доме, предпочитая приходить утром. Отец ушел на работу и до сих пор не вернулся. Я приоткрыла дверь спальни и шагнула босыми ногами на пушистый ковер, который стелился до самой лестницы. Спустившись на первый этаж, я прошла в кухню и открыла навесной шкаф. Банки с крупой, сахаром и еще чем-то были кучно наставлены на деревянной полке. Осторожно прикрыв дверцу, я выдвинула ящик и проверила его содержимое. Через десять минут я с твердой уверенностью могла заявить, что алкоголя на нашей кухне нет. Я прислонилась к кухонной стойке и провела языком по пересохшим губам. Мой организм явно обезвожен, поэтому я налила большой стакан воды и залпом его выпила. Я практически могла чувствовать, как жидкость стекает по моим внутренностям, давая такую необходимую влагу. Прихватив несколько бутылок воды, я поднялась обратно на второй этаж, но неожиданно замерла. В кабинете отца однозначно должен быть алкоголь. Я несколько раз видела, как он отпивал его из тяжелого стакана, и за многочисленными ужинами он любезно предлагал алкоголь своим гостям. Медленно продвигаясь в сторону кабинета, я покрепче перехватила бутылки с водой и осторожно приоткрыла дверь. В кабинете было темно и пусто. Стараясь не шуметь, я прикрыла за собой дверь и двинулась в сторону стола. Один только вид этого кабинета заставлял меня снова почувствовать тошноту. Я сглотнула желчь, которая начинала подниматься по моему горлу и поставила воду на стол, направляясь к навесному шкафу. Распахнув створки, я увидела несколько рядов стеклянных бутылок, некоторые из них были пусты наполовину, а некоторые едва начатые. Не решаясь взять сразу целую бутылку из опасений, что это станет слишком заметным, я подхватила бутылку с водой и, открутив крышку, вылила ее в цветочный горшок. Вытащив большую стеклянную бутылку с янтарной жидкостью, я поднесла горлышко к носу и втянула воздух, после чего быстро отставила ее обратно. Казалось, что этот запах уже въелся в мои кости, потому что регулярно исходил от моего отца или братства. Притянув другую, слегка изогнутую, бутылку, я сняла крышку и тоже поднесла ее к носу. Этот запах был более приятным и не вызывал непрошенных ассоциаций. Я слегка отлила в пустую бутылку из-под воды и закрутила крышку, вернув алкоголь обратно на полку. Закрыв створки, я захватила свою воду и вышла из кабинета. В доме было темно и тихо. Проскользнув в свою спальню, я поставила бутылку с водой на тумбочку, а вторую — спрятала в углубление около изголовья кровати. Меня мучили угрызения совести, угрожая похоронить мое тело под тяжестью вины за содеянное. Но в тоже время мне хотелось выпить алкоголь, чтобы стряхнуть тяжесть со своих плеч, однако едва я протянула руку, чтобы достать бутылку обратно со своего маленького тайника, как на лестнице послышались шаги. Я немедленно погасила свет и затаила дыхание, притворившись спящей. Мне стоит выйти и вывести отца на разговор, однако страх мерзкими щупальцами уже распространялся по моему скрюченному под простыней телу. В глубине моего сознания крепко укоренилась мысль о том, что отцу не стоит перечить, его не стоит злить, ему не следует задавать вопросы, а беспрекословно исполнять приказы, какие бы они не были. Я хотела закричать громко-громко, мой рот буквально раскрывался в немом крике, однако ни единого звука не выходило наружу, в то время, как внутри моей головы полыхал настоящий костер эмоций, приправленный ужасом, болью и животным страхом. В это время шаги остановились прямо около моей двери, заставляя меня зажмуриться и крепко стиснуть кулаки. — Нора, — голос отца проник сквозь простыню, что укрывала меня с головой. Я стянула ткань со своего бледного лица и посмотрела на человека, которого почти шестнадцать лет называла своим отцом. Он возвышался в дверном проходе, небрежно прислонившись к косяку, — тебе стоит пройти ко мне. Он скрылся из вида, направляясь к своей спальне, в то время, как я встала на дрожащие ноги и направилась медленными движениями к выходу. Отец уже стянул галстук со своей шеи и сейчас небрежно расстегивал металлическую пряжку своего ремня. — Подойди, — скомандовал он. Я встала в центре комнаты, утопив пальцы в пушистом ковре. Тошнота подступила к горлу, но я подавила спазмы, сделав несколько судорожных глотков. Отец приблизился ко мне со спины и положил свои руки на мои плечи, слегка сжав их. Я зажмурила глаза и часто дышала через нос, вдыхая его алкогольный запах. — Ты стала совсем большой, Нора, — его горячее дыхание обдувало мое ухо, вызывая отвращение. Руки отца прошлись по моим плечам, опускаясь ниже, стягивая мою ночную рубашку, которая лужей растеклась под моими дрожащими ногами. Мелкая дрожь переросла в крупные спазмы, что буквально сотрясали мое хрупкое тело. Я подавила всхлип и затрясла головой, прошептав едва слышно: — Это неправильно. Руки отца замерли на моей груди, затем он развернул меня к себе лицом и зло уставился в мои полные слез глаза. — Повтори, — суровый тон резал мне уши, но я упорно повторила: — Это неправильно, все это неправильно. Так не должно быть. — Что я говорил тебе про неповиновение, Нора? Ты знаешь заповеди, которые несут откровение в моих устах. Ты смеешь идти против бога, против заповедей, против всего, чему я обучал тебя с детства? Я молча стояла рядом, опустив голову, потому что мое тело буквально парализовало от страха. — Ты неблагодарная грешница, которая никогда не сможет искупить свои грехи, находясь в отрицании своего призвания. Я возлагал на тебя большие надежды, Нора, но ты в очередной раз предпочла меня разочаровать. Что ж, ты сделала свой выбор. Отец отошел от меня и приблизился к большому шкафу, который был слегка спрятан за широким выступом. — Нет, — вырвалось из меня, однако я тут же сжала зубы. — В тебе говорят бесы, — произнес отец и стал доставать кандалы, толстый кляп, хлысты и еще что-то, что я не смогла разглядеть. Отец бросил все это на кровать и быстрым шагом подошел ко мне, схватив за руку. Я стала вырывать руку, в тщетной попытке избежать наказания. По моему лицу градом катились слезы, капая с подбородка на обнаженную грудь. Отец кинул меня на кровать, перевернув лицом вниз и оседлал мою спину, крепко удерживая в кольце своих ног. Мой плач все нарастал, превращаясь в тяжелые всхлипы, но отец все так же молча прикрепил кандалы к изголовью и зацепил мои руки, после чего спустился вниз и так же закрепил ноги, разведя их широко в стороны. Я задергалась сильнее, гремя металлическими кандалами. Мое тело дергалось на кровати в беспомощной попытке освободиться. — Сегодня я пущу тебе кровь, через которую бесы внутри тебя смогут выбраться наружу. Это тебе поможет, я уверен, — произнес отец и закрепил кляп на моей голове, заставляя широко распахнуть рот. Его руки проследовали по моей брыкающейся спине, затем спустились вниз и сжали ягодицы, после чего он развел их широко в стороны. Паника буквально душила меня изнутри, мне катастрофически не хватало воздуха. Первый удар хлыста был жалящим и очень болезненным, за которым последовал второй, третий. Я сбилась на счете и боролась с помутнением в своей голове, заставляя себя оставаться в сознании, поскольку отец начнет счет заново, если я упаду в обморок. Его удары стали неконтролируемые, яростные, каждый раз вырывая из меня новый крик боли, пока теплая кровь не заструилась по моей израненной спине, стекая на белые простыни. Только после этого отец отбросил хлыст в сторону и залез на кровать, тяжело дыша и слегка хрипя. У меня не было сил, чтобы бороться дальше, поэтому я постаралась перенести свое сознание туда, где я была счастлива, пусть и не долго. Однако он лишил меня и этой возможности, намотав мои длинные волосы на горло и крепко стиснув, ухватившись за оба конца. Волосы, словно веревка, душили меня, заставляя глаза вылезать из орбит, а вены на лице вздуться, пока он яростно толкался внутри меня. На одно мгновение мне захотелось, чтобы он стиснул крепче, тогда я бы ушла отсюда, потому что видит бог, если он видит, я не могла больше выносить столько боли и унижений. Отец излился внутри меня с диким криком, после чего выпустил волосы из своих рук, давая мне возможность наполнить свою грудь чистым воздухом. Я оставалась лежать неподвижно до тех пор, пока он не отстегнул все кандалы и не убрал их в шкаф. — Теперь ты чувствуешь, что бесы в твоей голове утихли, не так ли? — Да, отец, — прошептала я и едва смогла встать на ноги. Он накинул мне рубашку на тело и указал на дверь. — Ты знаешь, что делать. Я проковыляла мимо, чувствуя невероятную усталость, которая навалилась на мои плечи, вынуждая глаза закрываться практически на ходу. Длинные волосы, которые всегда были светлыми, сейчас буквально были вымазаны алой кровью, что сочилась из многочисленных порезов на спине. Уже у себя в спальне я прошла в ванную и развернулась к зеркалу, оценивая ущерб. Красные полосы покрывали каждый сантиметр загорелой кожи, несколько широких линий сочились кровью там, где хлыст прорвал кожу, но в целом, у меня были вечера и похуже. Я снова развернулась к зеркалу и посмотрела на свои воспаленные глаза. Беспомощность и смирение — вот, что я видела в собственных глазах. Я мысленно смирилась со своей жизнью, принимая все, как данное. Мне стоит встать с колен и пытаться построить свою жизнь так, как я этого хочу, а не как мне приказывают, только сил на борьбу практически не осталось. На одно мгновение мне показалось, что я смогу противостоять своего отцу, или тому, кто претворяется им, но я ошибалась, я так ошибалась. Я ничто по сравнению с ним. Он уничтожит меня, если захочет, или сделает мою жизнь еще более невыносимой. Может, мне не стоит ворошить осиное гнездо и просто плыть по течению? Так безопаснее, так привычнее, ведь это именно то, что я делала уже много лет. Отработанными движениями я быстро протерла порезы, останавливая кровь и нанесла ватным тампоном заживляющую мазь, зажав его между длинными ножницами, чтобы дотянуться до середины спины. Откинув окровавленную вату в сторону, я умыла лицо холодной водой и выпила сразу три обезболивающие таблетки. Я не рискну сейчас идти в душ, даже несмотря на то, что моя кожа буквально зудела, потому что моя спина будет явно не в восторге от горячей воды. Я едва спала прошлой ночью, а утром вскочила с кровати от того, что мой пустой желудок скрутило спазмами. Едва доковыляв до туалета, я согнулась над унитазом, испытывая боль от сухих позывов. Горло обожгло желчью, заставляя мои воспаленные глаза слезиться. Я встала на ноги и плеснула холодной водой на свое лицо, отказываясь смотреть на свое отражение в зеркале. Порезы на моей спине болезненно заныли, поэтому я двигалась медленно и слегка заторможено, проделывая обычные вещи, чтобы собраться в школу. Мне казалось, что моя душа в который раз умерла и напрочь отказывалась возвращаться в мое сломленное тело. Я собирала сумку, чистила зубы и даже заплела волосы в низкий хвост, но мои мысли были далеко, прокручивая снова и снова каждую деталь последних пяти лет. Я буквально чувствовала, как стою на тонкой грани, которая вот-вот готова проломиться под весом моего тощего тела и похоронить меня под своими обломками. Я не знала, как долго мое тело еще сможет выдержать, но очевидно, что моя психика пошатнулась. Полное безразличие и апатия просочились в каждую клеточку моего организма, делая меня похожей на без эмоциональную куклу. Осознавала ли я это? Безусловно. Хотелось ли мне вернуться в реальность? Нет. Половина дня в школе прошла как в тумане. Я механично записывала лекции, но ни разу не подняла руку, чтобы принять участие в обсуждениях, беседе или просто дать ответ на вопрос. Несколько раз мне приходилось выбегать из аудитории, чтобы опорожнить пустой желудок. Та часть воды, что я проглотила утром, вышла вместе с желчью. Я даже не думала о том, чтобы запихнуть в свой многострадальный желудок какую-либо пищу, опасаясь новых приступов рвоты. Стелла утром подбежала ко мне, чтобы поделиться новостями, но мой пустой взгляд ее оттолкнул. Кажется, она даже обиделась, потому что пересела за другой ряд и даже не смотрела в мою сторону. Меня должно это волновать, не так ли? Ведь Стелла практически единственный человек, с кем я хоть как-то общаюсь. Мне было плевать. И от этого хотелось смеяться в голос, что было поразительным контрастом с тем, что я ощущала внутри себя. — Нора, — раздался голос куратора, — пройди в раздевалку. Я меланхолично развернулась и посмотрела на нее пустыми глазами, задавая ей молчаливый вопрос. — Сегодня у нас медкомиссия, ваши родители подписали согласие на осмотр. Твой поток ожидает в раздевалке. Она выразительно посмотрела на меня поверх своих круглых очков и торопливо махнула рукой в сторону раздевалок. — Какая комиссия? — меланхолично переспросила я. Мой мозг упорно отказывался соображать. — Через месяц вы официально переходите в старшую школу, поэтому должны пройти медицинский осмотр. Это стандартная процедура, какой она была и в прошлые годы. — И мой отец дал согласия на осмотр? — Конечно, как и все остальные родители, — она кивнула головой и поправила пальцами свои очки, которые от этого движения съехали на кончик носа, — правда, комиссия должна была быть три дня назад, но из-за болезни некоторых специалистов, ее перенесли. Поэтому прошу тебя пройти сейчас в раздевалку, Нора. У нас очень плотный график. Куратор зашагала по коридору, быстро осматривая кабинеты, видимо в поисках таких же потерявшихся студентов, как и я. Я молча осталась стоять в коридоре, разглядывая ее удаляющуюся спину своим пустым взглядом. Кто-то толкнул меня в плечо, заставляя слегка отшатнуться в сторону. Чен стоял рядом и смотрел на меня свысока своими черными глазами. Я почувствовала жгучую боль в спине от этого движения и слегка поморщилась, стараясь меньше дергать плечами. — Что с тобой? — грубо спросил он, рассматривая мое тело. Я молча развернулась и направилась в сторону раздевалок. Мне ни с кем не хотелось сейчас разговаривать, тем более с ним. Если бы меланхолия и апатия сейчас не владели моим телом, я бы испытывала гнев по отношению к нему, сама не осознавая, почему. — Эй, — Чен догнал меня по коридору и схватил за руку, вынуждая остановить. Я молча уставилась на его руку, которая удерживала мой правый локоть, — да что с тобой такое, мать твою? Я дернула локоть на себя, освобождая от его хватки и посмотрела на него снизу-вверх. — Все в порядке, — мой голос звучал безжизненно даже для моих ушей.