Тут проклятая банка сделала попытку выскользнуть у него из рук, и он, похолодев, едва успел вернуть ее в прежнее положение. – Ясно, – снова вздохнул возница. – Совсем они там в Москве обмельчали, видать… Ну, полезай, пистолет, что ли… Опалин забрался в телегу и поставил банку с огурцами рядом с собой. Коза, о которой все забыли, сделала попытку лягнуть его, но ей не хватило длины веревки, которой она была привязана, и коза ограничилась тем, что злобно проблеяла нечто, судя по всему, неприличное. – Ну, ну, не шали, – сказал Терешин, усмехнувшись. Телега затряслась по дороге, двигаясь к лесу, и Опалин, сидя в ней, видел, как уходят от него станция, домик, его хозяева и негостеприимная коза. Потом лошадь свернула за деревья, и все пропало из виду. Глава 3 Пантелей Телега ползла по дороге. Трава на обочине вымахала ростом по пояс взрослому. Возница делал вид, что его не интересует ничто, кроме лошади, но Опалин видел, как он то и дело поглядывает на столичного гостя, и первым решился нарушить молчание. – Тебя как зовут-то? – спросил он. – Пантелей я. – А фамилия как? – А тебе зачем? – насторожился собеседник. – Просто чтобы знать. – Просто, значит? – усмехнулся возница, и глаза его превратились в щелочки. – Хе! – Ну не хочешь, не говори, – буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор. – Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу. – Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице. – Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь. – А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью. – Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе! – Ну название у нее есть? – Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была. – А потом? – Что – потом? – Ее что, переименовали после революции? – После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще… – Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка? – Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет. – Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин. – Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья… – Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин. – Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул. – И что? – не утерпел Опалин. Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее. – Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, – буркнул Никифоров, насупившись. – Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет? – Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь? – Давно? – Ась? – Давно призрак-то бродит? – Ну, не сказать, чтобы давно. С месяц, а то и того меньше. Опалин мысленно прикинул, что это означает, что призрак впервые объявился где-то в конце мая. – Ты его видел? Сам, лично? – Да зачем мне такие страсти? – воскликнул возница. – Значит, ты его не видел, а кто его видел? – Кто в усадьбе живет, те и видели. Там он бродит. – А кто сейчас живет в усадьбе? – Да, кажись, никто. Лидия Константиновна перебралась во флигель. Комсомольцы ушли жить в деревню. Доктор теперь ночует в больнице. Платон Аркадьич… а, вот он остался. Два засова на дверь приладил, и окна на ночь закрывает. Что призраку его засовы? Он и сквозь дверь пройдет, и где хошь. Опалин уже знал, что Лидия Ермилова и Платон Киселев – учителя школы, которую разместили в здании усадьбы Дроздово, и что там же были отведены помещения для комсомольской ячейки. Собственно говоря, первые сигналы о происходящем в усадьбе поступили от двух комсомольцев – Демьянова и Проскуриной, которые прибыли из города укреплять влияние комсомольской организации и никак не ожидали, что им придется столкнуться с привидением. – А сторож? – спросил Иван. – Он где живет? – У него отдельная сторожка. Но по ночам он носу из нее не кажет. Боится. – Призрака боится? – Конечно. – А что он делает? – Кто? Сторож? – Я призрака имел в виду. – Странные вы там в Москве, ей-богу, – вздохнул Никифоров. – Что призрак может делать? Бродить и пугать живых. Неприкаянный он. – И что, в деревне прямо так о нем говорят? Что он неприкаянный? – Конечно. Он большой грешник был, Сергей-то Иваныч. Вот и… – А почему вы решили, что это именно Сергей Иваныч? – Ну так а кто же еще? Он это, беспременно он! Брат-то его приличный был барин, он бы не стал после смерти тут шататься… Опалин задумался. Солнце светило ярко, нагретая трава пахла так, что кружилась голова – и в этот ясный июньский день он должен был найти хоть что-то, хоть какую-то зацепку, которая объясняла происходящие в Дроздово события. Пока он узнал лишь, что дурная слава усадьбы возникла не вчера и что совершенно разные люди, которые в ней жили, предпочли от греха подальше перебраться кто куда. За исключением, тотчас же вспомнил Опалин, одного-единственного человека, который… – Скажи, ты хорошо знаешь учителя Киселева? – быстро спросил Иван. – Учителя-то? Как не знать. Знаем! – Он из этих мест? – Не. Городской.