– Посмотрим! Глава 19 Карунас Лекарь Зрелище было действительно красивым. Эскадры шли параллельно, на достаточно близком расстоянии, не мешая друг другу и не теряя строй. Один за другим – корабли в длинной цепочке. Я до сих пор так и не понял, каким образом адмирал так четко рассчитал время встречи и получил попутный ветер в паруса. Либо у него в роду затесались серьезнейшие маги, запросто командующие погодой, либо он очень хорошо знал о море нечто, мне недоступное. Скорее всего, второе, но никто меня не переубедит, что риск в данном случае огромный. Собственно, общий план будущей операции я себе мысленно нарисовал еще вчера, когда капитан за обедом высказался достаточно откровенно. Для большинства присутствующих инструктаж оказался не меньшей неожиданностью, и он явно получил удовольствие, поразив слушателей. Рассчитывали на высадку в тылу армии Марвана, не больше. Не один я посчитал плаванье к столице опасной авантюрой. К сожалению, после выхода в море мы до самого конца не собирались причаливать в очередном порту, так что удрать не получится. Как и послать весточку на берег. Выбора нам не оставили. Нам, в смысле присутствующим на борту и офицерам, поставленным в известность о предстоящем. Мнение солдат и матросов, естественно, никто спрашивать не собирался. Но я мог чувствовать себя польщенным. Приравняли к высшей касте. Обычно ремесленников за один стол с капитанами не усаживают и отдельной койки с горшком, пусть и в битком набитой маленькой каюте, не предоставляют. Вообще недаром не любил всю жизнь корабли. Даже в привилегированном положении, когда тебя не охаживают плеткой при недостаточной реакции на побудку, с утра нередко болела голова. Слишком много людей набилось в маленькое помещение – дышать нечем. Но, если честно, я жил привольно и был обязан этим хорошим отзывам моряков и солдат. После бунта меня запомнили многие. Причем не из-за хорошего выполнения лекарских обязанностей, а из-за вышибания мозгов у одного из главарей Ордена. Ну не виноват я, что он возжелал проткнуть меня мечом. Не лез я под руку и не пытался вмешиваться во всеобщее веселье. Нравится людям друг друга резать – Бог им в помощь. Я старался помочь недобитым и находился в стороне от основных событий. Так нет же, именно моя скромная персона и привлекла этого ненормального. Вряд ли он вообще сильно размышлял. Здоровый как бык и почти наверняка столь же тупой. Лез напролом без малейших колебаний. И что любопытно, фехтовать храмовник (в плаще, не абы как) умел изумительно. Люди так и валились. При всем своем росте и изрядных объемах этот шустрый до покушения на меня успел прикончить несколько человек. Не стал я дуэлировать с любезным словами, а просто врезал по дурной башке подходящей дубиной. Да так удачно, что и мисюрка[2] ему не помогла. Глаза выскочили, а мозги полезли из ушей. На войне, как на войне. Странно было бы стесняться. Почему-то мои верные, не понять зачем приставленные ко мне охранники, после этого бедного и миролюбивого лекаря крайне зауважали. Многие взрослые люди сохраняют детское восприятие жизни. Умеет драться – молодец. Преклоняться стоит перед Мастером создавать, а не Мастером отнимать. Чтобы бить – много ума не требуется, а забирать жизнь – тем паче. Никогда не хотел стать воином. Убивать по приказу, ну его! Если потребуется, нет проблем, но за себя и близких. Не мое это – завоевывать славу на полях сражений. Слишком много пришлось видеть ран, нанесенных в результате этих безумств. Все почему-то верят, что лично их это не коснется. Самообман. Рано или поздно все встречают телом железо или свинец. Вот в чем люди никогда не успокоятся, добиваясь абсолютного совершенства, но так и не достигнут его – так это в способах убивать и калечить других людей. Перевоспитать их никому не удастся. Технологии усовершенствуются, самых разнообразных способов все больше, а человечество в целом не изменилось с древности. Все те же желания и мотивы. Все та же психология. Больше, больше, больше хапнуть. Не важно, чего. Золота, земли, власти, женщин или зерна со скотом. Отнять у слабых, подгрести под себя. До идеи оставить о себе память не только убийствами, но и искусством, доходят немногие. Картины, скульптуры, наука, поэзия, великие географические открытия. Нет предела возможностям для приложения рук! Увы. Таких единицы в поколениях. Забрать проще и легче. Так кажется. Реально с войны возвращается хорошо если десятая часть. Остальные погибают, частенько даже не от рук подлого врага, а от банальной дизентерии или плохого питания. – А правда у капитана личный туалет имеется? – задумчиво спросил у меня офицер. Поскольку он и сам был капитаном и руководил всем этим скопищем вояк, набившихся в трюм и именуемых полком, он, безусловно, интересовался удобствами капитана корабля, а не своими личными. За полетом мысли не особенно сложно проследить. Прямо напротив, на не таком уж и маленьком двадцатичетырехпушечном фрегате «Я иду», на сетке с подветренной стороны висел моряк, справлющий нужду в волны моря. Большинство к происходящему относилось спокойно, не пытаясь пришибить кощунствующего негодяя, показывающего всем сразу голую задницу. Не он первый, не он последний. На две с лишним сотни матросов – два сиденья. Так что, наличие личных горшков – не такое уж и плохое дело. Недавно случайно присутствовал при так называемой помывке младших офицеров. Все четверо мылись в одной воде, по очереди. Как сказали мне уже потом – это совсем неплохо. Раньше во время плавания некоторые вообще до порта ходили грязными. – Вроде есть, – подтвердил я, – на этих канатах его не наблюдал. Гаффари фем Сечен сухо рассмеялся. Юмор до него доходил неплохо, однако сам он ни разу не попытался пошутить. Недавно назначен, что ли, и стремится воздвигнуть между собой и остальными стену высокомерия? Так я в этом сомневаюсь. В его подразделении не люди из Торгового союза со своими городскими стражниками и наемниками. На корабле пехота из личных воинов Годраса. Кого попало не назначат в командиры. Я уже убедился, что Акбар своих людей помнит чуть ли не поштучно. Кто храбр, но пьет, кто умен и при этом уже немолод, а значит, лишнего шага без веской причины не сделает. Это именно его люди со всеми потрохами, и обязаны они лично генералу, а не главе клана. Если при этом капитан проявляет желание находиться рядом и беседовать, так очень уж подозрительно происходящее. Если честно, я давно запутался. Они меня столь настойчиво охраняют или сторожат? А может, я все выдумал? Ну скучно человеку, а рядом никого, подходящего по положению, чтобы обменяться мнениями. Вполне вероятно. Но лучше не хлопать ушами и быть готовым к неприятным неожиданностям. – В детстве, – говоря медленно и с расстановкой, он попыхивал трубкой, – я мечтал стать капитаном и плавать в неизвестные земли. Наносить их на карты и называть именами близких людей. Когда подрос, выяснил достоверно, что мало кто знает о находящемся дальше дня пути от его порога. И меньше всего обывателей трогают чьи-то подвиги и тяжкие труды. – Ну, если гора Телеки при всей ее огромной величине до похода на Нигер была в империи неизвестна, то теперь имя фем Телеки знают все. – Ага, – согласился он, – кроме тамошних поселенцев, еще приблизительно человек двести. Ты, лекарь, двести первый. На спор, первого встречного проверим. Профос! Занимающийся неподалеку воспитательным процессом очередного проштрафившегося моряка профос обернулся, с достоинством кивнул и, закончив крайне цветастую фразу о неприличных личных и семейных обычаях в семье подчиненного, отпустил его. Занимающий сию должность в корабельной табели о рангах – четвертый по важности и подчиняется напрямую первому лейтенанту. Сухопутные крысы сколь угодно высокого ранга ему на палубе не указ. Он обеспечивает охрану порядка, а это включает не только выполнение обязанностей и противопожарную безопасность, но и обучение экипажа обращению с любым оружием, в случае необходимости он же возглавляет абордажную команду. – Да, капитан, – обращаясь подчеркнуто нейтрально, спросил профос, приблизившись. Ни тебе уважительного «господин», ни тебе поклона. Полон достоинства и готов защищать престиж родного корабля. – Скажи, любезный, ты слышал о горе Телеки? – Нехорошее место, – без раздумий ответил профос. – Прямо посреди равнины гора, будто с неба упала огромная каменная капля. Есть на свете еще одно похожее в Беджришаре. Одинокая скала, а вокруг голая степь и очень далеко, на грани видимости, Золотой хребет. Если посмотреть, увидите проем, в который скала могла бы уложиться. Местные называют ее «Кэшел» и убеждены, что ее обронил, – тут он проглотил имя одного из нынешних демонов, – Всевышний. А Телеки вообще стоит, будто одинокий пик. Ненормально, – заявил профос с глубокой убежденностью. – Фем Телеки потому и полез, что надеялся найти нечто ценное. Да кроме снега не вершине и камней, ничего не обнаружил. – Спасибо, – несколько растерянно сказал капитан. – Всегда к вашим услугам, – на этот раз последовал еле заметный поклон. Молодец. Даже не стал переспрашивать: «А тебе, милый, зачем?» Плюхнул в лужу, и все дела. – Не успел я поспорить, – произнес с деланной горечью. – Я свои долги всегда отдаю, – ответил капитан гордо. – С меня бутылка хорошего рома. – Надеюсь, в Карунасе найдется. Хотя мне взятие миллионного города нашими силами представляется чудом. Точных цифр мне никто не сообщал, но по приблизительным прикидкам в походе участвовало больше сотни кораблей. Все они были торговыми и принадлежали самым разным купцам и городам. Официально – большинство конфискованы мятежной властью. По мне – чистое вранье. Адмирал Ипаос предложил Торговому союзу нечто настолько сочное, что они пошли на прямую измену. Обычно купцы и арматоры выигрывали на каждой торговой сделке не менее двадцати процентов. Сейчас они рисковали не товарами на борту, а всем имуществом. Мало того, основная масса торговцев состояла из пятидесяти- или стопятидесятитонных шхун, вооруженных шестью или восемью небольшими пушками. Собрать и привлечь такое количество восемнадцати-, двадцатичетырех- и тридцатишестиорудийных парусников совсем не просто. Обычно в Длинном море они не болтаются, предпочитают океанские рейсы. Все это невольно наводило на подозрения об отсутствии спонтанности в восстании. Подготовка началась отнюдь не на прошлой неделе, а действия визиря просто дали весомый предлог. Если вспомнить о количестве аголинов в купечестве, получалось, что любые здравомыслящие и боязливые были просто вынуждены поддержать идею. Выбора им не оставили. С другой стороны, множество артиллерийских орудий на борту эскадры давало высокие шансы на победу при столкновении с военным флотом. Длинное море не слишком глубоко, в нем десятки островов и архипелагов. Приливы, отливы и меняющиеся течения в сочетании с порывистыми ветрами и периодами полного затишья характерны для него даже в летнее время. В здешних водах место военных кораблей давно и прочно заняли галеры. Заметив противника, командир гребного судна изменял курс с минимальной зависимостью от ветра и погоды. Он мог быстро занять хорошую тактическую позицию, мог выбрать, принять бой или перед лицом превосходящих сил противника искать убежище в порту и в устье реки, независимо от направления ветра. Парусные корабли не могли рассчитывать на эффективные действия против галер. Им почти никогда не удавалось поймать, захватить или даже повредить галеры, если командиры последних имели намерение уклониться от боя. С появлением империи Длинное море превратилось во внутреннее. Какой-то минимальный военный флот требовался для поддержания порядка, но следили за ним все меньше и меньше. Когда в Султанате начались проблемы, и океанские воды стали практически свободны от вражеских эскадр, остатки ВМФ и вовсе превратились в дорогую и ненужную обузу. Император официально разрешил торговцам вооружать корабли для защиты от пиратов и выбросил их проблемы из головы. Вряд ли кто-то мог правильно просчитать результат столь оригинальных реформ, но предсказать усиление Торгового союза портовых городов было не особо сложно. Не нуждаясь в помощи правительства для защиты, они одновременно получили и свободные руки. Купеческие корабли всегда заинтересованы в меньшем количестве обслуживающего персонала. В отличие от военных их хозяева старались получить преимущество в большей скорости, грузоподъемности, дальности плаванья и, естественно, защищенности. Мало того, замечательно подходящие для каботажного плаванья галеры не соответствовали требованиям дальних океанских рейсов. Эволюция в строительстве судов шла не слишком быстро, однако со временем новшества позволили повысить скорость парусников до пятнадцати-восемнадцати километров в час и дали им возможность двигаться даже под острым углом к ветру. С этого времени парусники обрели настоящую свободу маневра в открытом море. Галсами (зигзагом) судно могло идти и против ветра. Важнейшее преимущество давало количество пушек на борту. Парусник мог нести втрое больше орудий, чем галеры, сравнимые по грузоподъемности. Сыграла роль и цена. Чугунные пушки оказались в три раза дешевле бронзовых. При этом они были заметно тяжелее, но при установке на палубе судна это роли не играло. Малая подвижность, мешающая использовать орудия в полевых сражениях, не слишком сказывалась при ведении войны на море, и это стало причиной широкого и очень успешного применения пушек на торговом флоте. Так что особых сомнений в возможности нанести поражение военным на море не имелось ни у кого. Несколько десятков галер не станут помехой, скорее, попытаются забиться под прикрытие крепостей на берегу. А таковых в округе реально две: Другват и Карунас. Это ясно без подсказок. А вот в дальнейшем? На кораблях около пяти тысяч пехоты Годрасов, с десяток тысяч стражников из городов Торгового союза плюс еще тысяча-две матросов, их них далеко не все покинут борт. С этими силами мы собираемся брать столицу империи? Стоит гарнизону закрыть ворота, и повстанцам останется с бессмысленной грустью смотреть на стены. Одного ополчения имперцы соберут раза в два-три больше. Понятно, люди там не слишком умелые, да для того, чтобы стоять на башнях, и не требуется особого опыта. Взять штурмом город не удастся. – А это смотря что называть чудесами, – наставительно заявил фем Сечен. – Обычно принято считать, чудо – если Бог исполнит чью-то просьбу. У нас же считают чудом, если кто-то исполнит указания Бога. – Хорошо сказано – одобряю. Если он и знает подробности будущей операции, все одно не поделится. Очередное предательство на манер перехода Ипаоса на сторону восставших в этой ситуации просто напрашивается. Любопытно – кто. Аголинов из столицы и ближайшей округи вывели, да ведь и Годрасы не сектанты. Как бы заговор не оказался намного глубже и разветвленее, чем виделось с первого взгляда. Да ладно, скоро пойму и без особых откровений. – К сожалению, сказано это не мной. Слышал как-то от Взыскующего Истины высокого уровня. – Звучит для духовного лица несколько… э… – Совершенные практически всегда достаточно откровенны, несмотря на то, что у слушателей далеко не всегда остается положительное впечатление. – Это делает им честь. Вы знаете притчу об Истине? – Нет. «Естественно, – подумал устало. – Редко рассказываю. Я же не Взыскующий, с проповедями не брожу». – Один человек множество лет искал окончательную, точную, совершенную правду-истину. Говорил с мудрецами, расспрашивал людей, побывал во всех концах цивилизованного мира. И вот однажды он услышал о маленьком храме в глубине лесов, где молились…. хм… – Древней Богине, – без особого удивления подсказал фем Сечен. – Это притча, как я понимаю, а не изложение очередного еретического учения. – Совершено верно. Так вот, долго он шел и очень удивлялся, почему нет нормальной дороги. Сплошь бурелом и овраги. Люди сюда много веков не забредали. Неужели никому нет дела до Правды? И когда нашел Храм, на ступенях которого лежали груды мусора, уже не удивился. Он прошел к алтарю и увидел женскую статую с прекрасным телом и закрытым полусгнившей тканью лицом. Протянул руку и сдернул вуаль, мечтая увидеть незабываемое лицо… – И? – с интересом спросил слушатель. Все-таки не дурак и что-то почувствовал. – Лицо было настолько уродливо и отвратительно, что жуть брала. Омерзительно, – сказал я с чувством, вспоминая давнишнее присшествие. Скульптор был гений. Ничего худшего мне никогда не доводилось видеть, и при этом некая извращенная красота притягивала взор. – Узнать, чья это идея, не удалось, люди считали те давно покинутые места проклятыми. На самом деле никакого леса там не было, и сам Храм вырубили прямо в скале, а посвящен он Истине или кому-то еще, доподлинно выяснить не удалось. Так говорили старики, слышавшие в молодости от других стариков странную байку. – Правда всегда страшна, – заверил я тихо. – Большинству она не требуется. Они предпочитают прекрасную ложь. Чем слаще, тем скорее поверят. – Надо обещать людям много, и они за тобой обязательно пойдут? А вдруг не выйдет? – кивнул капитан. – А честно сообщить про муки, кровь и ведра пота с сомнительным результатом в конце, так ни одного желающего не найдется. В любом случае Правда побеждает, потому что она именно тогда ей и становится.