–  Когда бабушка попала в больницу и врачи мне сказали, что надежды никакой нет, нижняя часть останется парализованной, я чуть не разрыдалась. Вы себе не представляете, каким энергичным человеком была наша бабушка! Она бы просто умерла, узнай, какой сюрприз приготовила ей злая судьба напоследок. Бабушка одна вырастила меня и Фила. Наши отец и мать спились и умерли, когда мы были еще маленькими. Все, чего я достигла, я достигла благодаря бабушке. Все, что я имею, я имею благодаря ей! Я должна была выкупить ее жизнь! Должна, и все тут! Маниола не сомневалась, что у нее все получится. Казалось, сама жизнь ворожит ей. Обстоятельства складывались так удачно, что нечего было и опасаться провала. –  Я была уверена, что у меня все получится. Воронцов назвал мне несколько имен тех людей, экспонаты из чьих коллекций он хотел бы иметь у себя. И я стала прорабатывать их все подряд. Маниола прикидывала, как ей подобраться к тому или иному объекту. В конце концов она остановила свой выбор на симпатичном кругленьком толстячке, который легко пошел с ней на контакт. Видимо, рослая и дородная Маниола, напоминающая своей статью казачек из модных в советские годы фильмов про Дон, пришлась по душе лысому карлику. Вот только сам толстячок был Маниоле глубоко противен. От него дурно пахло. У него были противные водянистые глазки. И он отвратительно трясся всем своим жирным телом. Да еще при виде Маниолы на его лице проступало такое откровенно плотоядное выражение, что Маниола даже не сомневалась, толстячок захочет сделать ее своей любовницей. –  И все же я должна была отправиться к нему в гости на следующий день, как вдруг случилось чудо! Нашу труппу молодых актеров пригласили на выступление в один дом. К тому времени Маниола уже закончила учебу и была молодой актрисой, которую наперебой звали к себе маститые режиссеры. Когда Маниола узнала фамилию человека, к которому они должны ехать выступать, у нее в голове зашумело, а ноги подкосились. –  И я сразу поняла, что это судьба! –  А что вы должны были у него украсть? –  Крошечный серебряный образок! Воронцов мне даже сказал, где висит этот образок. В детской комнате, рядом с кроваткой малыша. У хозяина дома недавно родился младший мальчик. Старшие уже учились, кто в институте, кто в школе. А этот ребенок был последышем – слабеньким и хиленьким. Но отец с матерью в нем души не чаяли. Старшие дети воспитывались ими скромно, без излишеств. Их учили помалкивать о благосостоянии отца и ни в коем случае его не выпячивать. Жить тихо, вести себя еще тише. В советские времена миллионеры держались куда скромней, чем сейчас. Им приходилось таиться, чтобы случайно не выдать неположенного простому советскому человеку богатства. Так что даже деревянная дача на заливе была своего рода излишеством и вызовом всему тогдашнему обществу. –  Но на своем младшем ребенке родители не экономили. То ли они устали таиться, то ли чувствовали, что скоро придут другие времена, только они заваливали ребенка самыми дорогими подарками. И так как мальчик родился слабеньким и часто болел, то родители ударились в религию. Окрестили ребенка. И завешали целый угол в его комнате старинными иконами, надеясь на их помощь в исцелении ребенка. Трудно сказать, то ли древние иконы, которые отец малыша скупал в разных местах, помогли, то ли новомодные иностранные лекарственные препараты сделали свое дело, то ли молодому организму помогла жизнь на чистом воздухе. А возможно, что все, вместе взятое, помогло. Но так или иначе, а ребенок, которому врачи при рождении давали не больше месяца жизни, благополучно протянул целых два с лишним года. И хотя особо крепким здоровьем даже к своему третьему дню рождения он все равно похвастаться не мог, но все же и умирать пока что явно не собирался. –  Мне мальчонка сразу показался очень славным. Глазастый такой. Ручки и ножки худенькие, сам тощенький, а на лице одни лишь глаза видны! Хотя я тогда-то по большому счету к маленьким детям была равнодушна. Да оно и понятно, своих не имела, а потому и чужие меня не умиляли. Но этот ребенок меня чем-то зацепил. Глаза у него были необычные. Большие такие, но совсем не детские. И взгляд как у маленького старичка. Мальчика звали Васяткой, и он сразу же подружился с Маниолой, моментально выделив ее из всей остальной артистической братии. Увидев Маниолу, он сразу же схватил ее за руку и доверчиво прошептал: –  А ты красивая! –  Как прилип ко мне, так и не отлипал. И когда я со сцены ушмыгнула, да в его детскую комнату пробралась, он тоже там был. Это стало для Маниолы неприятным открытием. В присутствии ребенка она не могла снять со стены нужный Воронцову образок. Да еще Васятка ни на минуту не оставлял ее в покое. Лип к ней, звал играться. А Маниоле было некогда. В любой момент могла вернуться нянька малыша. И как тогда Маниоле объяснить свое присутствие в детской? С огромным трудом Маниоле удалось услать Васятку на кухню. Добрый мальчик с радостью помчался за сдобным пирожком для понравившейся ему гостьи. А Маниола шагнула в «красный» угол. И тут глаза у нее разбежались. Отовсюду на нее с икон смотрели строгие лица. И хотя Маниола не была верующей, у нее по телу пробежал неприятный озноб. –  Простите меня! – прошептала она, торопливо и неумело крестясь перед взирающими на нее иконами. – Не для себя стараюсь. Бабушку на ноги ставить надо. Простите! И протянув руку, замерла. Описанного Воронцовым серебряного образка тут не было! Маниола торопливо обшарила взглядом «красный» угол. Нет! Ничего похожего тут нету. Одни лишь деревянные иконы, зачастую в дорогих окладах. Но ничего похожего на фотографию, которую показывал ей Воронцов, она не увидела. От разочарования у молодой девушки даже свело судорогой горло. Она отступила назад и вдруг услышала позади себя тихий голос: –  Тетя! Тетя, это вам! Сзади стоял Васятка, протягивающий ей пирожок в салфеточке. Маниола машинально взяла его. Но оказалось, что в другой руке Васятка держит что-то еще. –  Петушок, – сказал Васятка, протягивая Маниоле серебряного петушка на палочке. Это была погремушка. И как без труда поняла Маниола, она была куплена ребенку в числе других дорогих подарков, которыми его заваливали любящие родители. –  Красивый! – одобрила она. Услышав это, Васятка неожиданно обрадовался. –  Правда?! – радостно воскликнул он. – Вам нравится? –  Очень! –  Тогда возьмите! –  Что? –  Возьмите! –  Но он же твой. –  Да. И я его очень люблю! Он – хороший! Но я все равно отдам его вам! –  Как это отдашь? Посмотри, какой он красивый! –  Знаю, что красивый, – серьезно кивнул мальчик. – И папа говорит, что он красивый и очень редкий. А мама говорит, что он один стоит столько денег, сколько весь наш дом. Только я его все равно не хочу у себя держать. Мне теперь больше та машина нравится. И Васятка кивнул головой на огромного железного радиоуправляемого монстра, который один занимал весь угол в комнате. По тем временам это действительно была неслыханная роскошь. И Маниола отчасти понимала Васятку. Но петушка брать не захотела и попыталась вернуть. –  Возьми, это же твое! –  Был мой, а теперь он ваш! Для трех лет Васятка удивительно хорошо разговаривал. А соображал, похоже, еще лучше. К тому же Маниоле надо было убегать, потому она быстро сунула петушка в карман и сказала: –  Папа тебя заругает. –  Не заругает. Он не узнает. –  Разве ты ему не скажешь? –  Нет, – серьезно покачал головой Васятка. – Иначе он у тебя петушка отнимет и мне его назад принесет. А я не хочу! Возьми петушка, тетя. Мне матушка Мария сказала, что тебе он нужнее. Маниола пошла к выходу, но неожиданно остановилась на полдороге. –  А кто это такая твоя матушка Мария? – с любопытством спросила она. –  Вон она, – кивнул головой Васятка в сторону темного угла своей детской комнаты, в котором перед многочисленными иконами теплился красный огонек лампадки. –  Что? Васятка серьезно посмотрел на Маниолу и повторил: –  Матушка Мария – Матерь Божья. Это она мне сказала петушка тебе отдать. –  А… Э… Ну, спасибо! Маниола не нашлась, что сказать в ответ. А про себя подумала, что, похоже, младший отпрыск хозяина совсем с головой не дружит. И еще она подумала, что не дело окружать младенца таким количеством игрушек, одновременно ограничивая его общение со сверстниками и завешивая детскую комнату большим количеством старинных икон. От такой обстановки поедет крыша и у взрослого человека, что уж там говорить про крохотного малыша. Да и некогда Маниоле было думать о Васятке и его странностях. Все ее мысли были заняты тем, что она позорно провалила свою сегодняшнюю миссию. Требуемый образок так и не стащила. И значит, завтра ей все же придется принять приглашение лысого толстячка. И как знать, возможно, даже терпеть его приста-вания. Конечно, Маниола и в голову не брала, чтобы уступить и отдать лысому толстячку свое молодое тело на растерзание. К тому же она чувствовала, что как ни понравилась старичку, но у того имеется собственная шкала ценностей. И в этой шкале даже самая молодая и красивая женщина будет цениться гораздо ниже самого дешевого экспоната в его коллекции. Так что нечего было и рассчитывать на чью-то доброту. Раз не получилось в этом месте, завтра Маниола попробует в другом. Но бабушку она спасет. А дальше будь что будет! –  Но когда я приехала домой, меня вдруг такая тоска охватила. Ну, не хотелось мне снова с этим лысым уродом встречаться. Меня от одного его запаха мутило. Что уж там говорить о том, чтобы остаться с ним наедине. Да еще Фил рядом крутился, все расспрашивал, как прошло. Ну, я ему и сунула петушка. Сказала, чтобы отнес его Воронцову. Результат похода брата к коллекционеру ошеломил Маниолу. Воронцов дал за петушка почти всю требуемую ей сумму. Конечно, меньше, чем обещал. Но почему-то Маниоле показалось, что за образок Воронцов отсыпал бы ей еще меньше. Она и сама не знала, почему у нее было такое ощущение. И почти не слушала Фила, который передал петушка Воронцову и теперь рассказывал сестре, как все прошло. До ее слуха лишь донеслись отдельные фразы брата: –  Он как петушка этого увидел, прямо затрясся весь. У меня из рук его вырвал и давай под лупой крутить. А потом еще в книги свои полез. А потом мне настоящий допрос устроил. Что да откуда. Ну а что я? Сказал, что знал. Но Маниола не слушала брата. У нее в руках шелестели деньги. Самые настоящие деньги, за которые она могла купить жизнь своей бабушке. Потому что Маниола не сомневалась: оставшись без ног, бабушка никогда не оправится. И просто сойдет в могилу, не сумев приспособиться к вынужденной неподвижности. –  В общем, я уехала к бабушке. Лечить ее и ставить на ноги. А когда вернулась, Хамис уже был совсем чужим. Он сказал мне, что все знает. И что отныне никогда не сможет относиться ко мне по-прежнему. –  И вы не спорили с ним? –  Нет, я чувствовала свою вину перед ним. Хамис никогда не пошел бы на воровство! И меня он осудил совершенно правильно. Какой бы благородной ни была моя цель, она не оправдывала средства. И актриса понурила свою большую голову. Вспоминать о том давнем разговоре с мужем ей явно не хотелось. И хотя Гаврош утверждал, что в жизни его тетки было много мужчин, в том числе влиятельных, богатых и знаменитых, Марише почему-то показалось, что именно седой и старый Хамис был единственной настоящей любовью, которая до сих пор была жива в сердце пожилой женщины. Молчание затянулось. За окном уже давно сгустились сумерки. И внезапно Маниола сама прервала затянувшуюся паузу. Резко поднявшись с места, она зажгла свет, моментально прогнав набившихся в комнату призраков. –  Терпеть не могу сумерки! – сказала она. – Уж на мой вкус, лучше либо темная ночь, либо белый день! Сумерки или рассвет самое тяжелое для меня время суток! Мысли всякие к голове подступают. Иной раз самой тошно, а деваться от них никуда не могу. Мариша в ответ лишь покивала головой. Она понимала, к чему ведет актриса. Время откровений и воспоминаний прошло. Теперь они снова были по разную сторону баррикад. Марише предстояло найти преступника, убившего Воронцова. А Маниола не хотела иметь к этому ни малейшего отношения.