Парнишка выглядел вполне искренним. Но все же Мариша не торопилась поверить. Она еще не решила, как ей к нему относиться. Между тем снегопад припустил с новой силой. И Мариша в ее тонкой коротенькой дубленочке начала подмерзать. Особенно было холодно ногам, которые были прикрыты лишь джинсовой тканью. Сапоги у Мариши тоже были тонкими. Да, на меху, но подошва больше подходила для прогулок по площадям Италии, а никак не для шатаний по заснеженным окраинам юго-запада Питера. Сапоги уже давно отсырели, и теперь с каждой минутой Марише становилось все холодней и холодней. –  Если мы тут еще немножко постоим на улице, я точно заболею, – сказала Мариша и в подтверждение своих слов чихнула. –  А что же делать? Хотите, вернитесь в машину! –  А ты? –  Я покараулю тетю один! Я совсем не замерз! Мариша покосилась на теплые ботинки Гавроша. Они были из какой-то очень крепкой кожи и на толстой каучуковой подошве. –  Это мои рабочие ботинки, – похвастался парень. – У них в носы вставлена специальная железная арматура. Можно даже автомобилем переехать, ноге ничего не будет. Да, может быть, днем эти ботинки и выглядели несколько неуклюжими. Но теперь, подпрыгивая с ноги на ногу, Мариша поглядывала на них с завистью. Да и брюки у Гавроша тоже были подходящими для северной погоды. Толстая ткань, а изнутри еще и байковая подкладка. Про его куртку Марише даже не хотелось и думать. Она была с капюшоном, заслоняющим владельца от ветра, и такой толстой, что плакать хотелось. –  Если вы замерзли, то идите. –  Нет, – помотала головой Мариша. – Давай лучше войдем внутрь. В подъезде должно быть теплей. –  А как мы туда попадем? Там замок на двери. –  Ну, нам кто-нибудь откроет. Скажем, что мы поч-тальоны! –  Среди ночи? Какие могут быть почтальоны в полночь? Но к этому времени Мариша так замерзла, что ей было уже плевать, что скажут разбуженные таким «почтальоном» в ночи люди. Она просто нажимала на кнопки домофона и кричала: –  Срочное заказное письмо в сорок седьмую квартиру! Откройте, пожалуйста! Дважды ей посоветовали обратиться в саму сорок седьмую квартиру и, не слушая, отключали домофон. Но в третьей по счету квартире проживали явно интеллигентные люди, которые выслушали объяснения Мариши о том, что в сорок седьмой никто не открывает, а ей позарез надо оставить почтовое извещение о доставке, сжалились и впустили незадачливую почтальоншу в дом. –  Вот так вот! – прилепляясь всем телом к батарее, воскликнула Мариша. – Чуточку наглости еще никому не вредило. Будь мы скромными, мерзли бы на улице. А так оп-ля, и все у нас в полном порядке! –  Вы очень смелая. Комплимент Марише понравился. Но долго покайфовать ей не удалось. Сверху раздались шаги и два голоса – мужской и женский. Женский принадлежал тете Мане. А мужской сказал: –  Маниола, как ты могла быть такой неосторожной! Что еще за доставка пиццы! Ты на часы смотрела? Не говоря уж о том, что ты так же похожа на доставщика пиццы, как я на балерину. Голос, как уже говорилось, был мужским, и принадлежал он уже немолодому мужчине. А вот второй голос определенно был тети Мани. –  А что же мне было делать, Хамис? – воскликнула она. – У меня потрясающие новости! Я не могла ждать до утра! –  Но ты могла разбудить мою жену! –  Хватит упреков! И вообще, в чем проблема? Ведь твоя драгоценная женушка даже ухом не повела! –  У нее очень плохой сон. Она принимает на ночь крепкое снотворное. –  Ну да! А потом дрыхнет преспокойно до самого утра! Хамис, про твою жену и ее слабое здоровье я слышу уже лет двадцать! В конце концов, давай поговорим уже и о моих делах! –  Я тебя слушаю. –  И что? Мы будем говорить тут? На лестнице? –  А где? –  Ну, я думала… Может быть, пойдем ко мне? –  Исключено! – решительно воскликнул мужчина, которого тетя Маня называла Хамисом. – Жена в любой момент может проснуться. –  И что? –  Она хватится меня. Будет искать. Волноваться. –  Какой же ты трус, Хамис! Раньше ты таким не был. –  Я не трус. Но я… но я боюсь. –  Боишься своей жены? –  У нее с годами очень испортился нрав. Ты же помнишь, какой она была, да, Маниола? –  Еще бы мне не помнить! Мы с Летти учились в одном классе. Только ты ошибаешься, Леттиция и тогда была изрядной эгоисткой. И с годами она вряд ли изменилась в лучшую сторону. Ее никогда не интересовали другие люди, если только они не могли быть ей полезны. –  Не упрекай ее. Летти такая, какая есть. И потом, ты ее подруга! Ты должна быть к ней снисходительна! –  Хватит, Хамис! Летти мне не подруга. Мы стоим в твоем подъезде, ночь, я прибежала к тебе через два квартала, а ты даже не собираешься спросить у меня, что случилось! –  И что случилось? –  Воронцовы убиты! Помнишь их? –  Как? Что? Судя по возгласу, Хамис сразу же понял, о ком идет речь. На память он еще не жаловался. –  Убиты? – забормотал он. – Как убиты? По-настоящему? –  Еще как! Ко мне приходила следователь. Женщина. Молодая и, по-моему, неглупая. –  К тебе? Почему она приходила к тебе? –  Фил – дурак ненормальный, зачем-то поперся к старику прямо домой. Его там увидели, узнали, сообщили. Да еще случилось это в тот же день, когда старого черта кто-то прикончил! –  Это сделал твой брат? –  Вроде бы нет. Следователь ничего такого не сказала. –  Но почему она пришла именно к тебе? –  А к кому еще? Нет, сначала она пришла к Гаврошу, а потом он привел ее ко мне. –  Но почему к тебе? Если к Воронцову ходил Фил, то пусть бы он и отвечал. –  Хамис! – воскликнула актриса. – Господи, Хамис, в голове все перепуталось. Я же забыла сказать тебе самое главное. Фил умер! –  Как? – ахнул мужчина. – Тоже убит? –  Нет. Вроде бы сердце прихватило. Во всяком случае, мне так сказали. Некоторое время на лестнице не было слышно ни звука, кроме тяжелого мужского дыхания. Похоже, Хамис переваривал новость, которую ему сообщила тетя Гавроша. И смерть Фила потрясла его куда сильней, чем известие об убийстве Воронцовых. В свою очередь ее племянник и Мариша затихли внизу у батареи, стараясь ни единым звуком не выдать своего присутствия. Разговор тех двоих наверху был необычайно занимателен, и Гаврош с Маришей, не сговариваясь, сидели тише мыши. –  А я не удивлен, – наконец произнес Хамис, хотя голос его все еще предательски дрожал. – Я так и знал, что Фил этим и кончит. Все эти его мальчики… Они требовали от него слишком много сил. Твой брат, Маниола, был уже не так молод, как воображал о себе. –  Да знаю я все это! – с досадой отозвалась актриса. – Сама ему сто раз об этом говорила. Только разве он меня слушал? Ты лучше скажи, что нам делать? –  А что делать? О чем ты? –  Вещь! – со значением произнесла актриса. – Та самая вещь! Ты что, забыл? Мы продали ее старому мерзавцу! Да нет, подарили! –  Отдали за гроши! –  Вот именно! –  Ну и что теперь? –  Он нас ограбил! Разве нет? –  Но это было так давно. И потом… Он ведь что-то заплатил, верно? –  И ты смирился? –  Но я не понимаю, что мы с тобой можем сделать. Та вещь наверняка перейдет вместе с другим имуществом в руки наследников.