Его влекла к себе коробка с фотографиями, и он решил начать с нее. В качестве небольшого протеста. Он снова разыскал маленькую девочку. Она выглядела такой испуганной. Настолько испуганной, что он готов был допустить, что именно ей принадлежал крик, который он слышал по ночам. Но фотография была старой, и он не узнавал никого из толпящихся вокруг нее людей. На снимке можно было разглядеть инструменты, хирургические инструменты, и совещавшихся над ними врачей. Пилы. Сверла. Шприцы – достаточно большие, чтобы предназначаться для слонов. Он отшатнулся и оттолкнул от себя фотографии. Если бы он находился в другом месте, эти снимки могли бы показаться ему очаровательными, хотя и жутковатыми. Но он был в лечебном учреждении. Он напомнил себе, что фотографии были сделаны в Бруклине. Эти инструменты использовались на точно таких же пациентах, как он сам. Все это было слишком реально. Охваченный ужасом, он заставил себя сесть и заняться карточками, на которые указала сестра Эш. Здесь царил полный хаос. Половина коричневых папок вывалилась, карточки и записи грудой лежали на дне затхлого и отсыревшего ящика. Находившейся в его распоряжении тряпки хватило бы разве что на то, чтобы вытереть квадратный фут пола, поэтому Рики просто обвязал ею лицо, защищая рот и нос от раздражающей пыли. Часть документов была повреждена водой, некоторые страницы вообще оказались пустыми. Он вытряхнул содержимое ящика и принялся его разбирать. Сестра Эш была права, назвав эту работу скучной, хотя это было еще очень мягко сказано. Разыскать разрозненные клочки бумаги, относящиеся к одному и тому же пациенту, было практически невозможно, поскольку имена часто оказывались размазаны или полностью отсутствовали. Спустя какое-то время он решил сортировать их по симптомам и назначенному лечению. Задача в одно мгновение стала гораздо интереснее. – О боже… – прошептал Рики. По сравнению с некоторыми видами лечения неделя работы в саду и записей в блокноте показалась ему каникулами. Он собирал папки воедино чуть ли не наугад. Точно так же эти врачи применяли догадки в лечении людей. Новые сочетания препаратов. Лечение изоляцией. Шоковая терапия. Кто-то по имени Морис Эбелайн так долго проходил шоковую терапию, что перестал реагировать на что-либо. После этого записей о нем уже не было. – Они его убили, – прошептал Рики и что было сил ударил кулаком по деревянному ящику с папками. Ему казалось, что он как пациент не должен всего этого видеть. Подобно снимкам на стенах, это задание выглядело вызывающе откровенным и бесстыдным. Он снова открыл историю болезни Мориса и извлек описание последней процедуры. Отложив карточку в сторону, он пролистал следующую папку, а затем еще одну, собирая последние записи по каждому пациенту. Приведя ящик в относительный порядок, он сел со скрещенными ногами на холодный цементный пол и принялся изучать собранные последние данные. Не реагирует. Умер. Осложнения из-за разночтения. Неизвестно. Умер. Неизвестно. Неизвестно. Больше всего его встревожило слово «неизвестно». Что именно было им неизвестно? Дальнейшая судьба пациентов или что их убило? Он снова принялся просматривать карточки, пытаясь найти закономерности или какое-то объяснение такому количеству грустных итогов. Он обнаружил, что по большей части это были мужчины и что частота случаев смерти или неизвестных исходов возросла после 1964 года. После 1966 года таких карточек не было вовсе. Рики вообще не понимал, что именно он обнаружил. В Бруклине за два года умерло множество пациентов мужского пола. Почему такой короткий отрезок времени? И почему пациенткам повезло больше, чем мужчинам? Все так же пачкой он сунул карточки в заднюю часть ящика. Там они никому не бросались в глаза, а случись ему сюда вернуться, он смог бы их быстро найти. Он выпрямился и поправил повязку на лице. Она не спасала от царящего в комнате запаха влажной бумаги, однако усиливала ощущение клаустрофобии. Работы все еще было очень много. Да, он привел в порядок один ящик, но таких ящиков здесь было десятки. Так много… В других его тоже могло ожидать множество мертвых пациентов. Рики вздохнул и с усилием поднял упорядоченный ящик, чтобы поставить его на полку, после чего обратился к себе с небольшой мотивационной речью, призванной убедить его взяться за следующий ящик. Уже наклонившись, он застыл, вдруг ощутив затылком движение воздуха. Оно напоминало стон или вздох, но было таким ледяным, каким не бывает человеческое дыхание. Похолодев, он снова выпрямился и оглянулся в поисках источника странного ощущения. Позади не было никого – впрочем, нигде не было видно и вентиляционных отверстий. Значит, это его воображение. Паранойя. Как и кричащая девочка, и стук сердца. Он повернулся к ящику и едва сдержал вопль. Его горло сжалось, не выпустив звук наружу. Прямо перед ним стоял мужчина или, возможно, подросток. Похожий на привидение. Бледный. Из его глаза стекала тонкая струйка темной крови. Он был одет в такую же больничную пижаму, как и Рики. И тут это существо – оно никак не могло быть человеком – потянулось к нему. Рики отпрянул. Он задыхался, не в силах более дышать в этом крошечном грязном чулане с его ледяными призрачными вздохами. С его настоящими привидениями. Он потерял равновесие и врезался спиной в шкаф справа от двери. Фигура уже исчезла, промелькнув на мгновение, которого хватило лишь на то, чтобы потянуться к нему и тут же испариться. Рики попытался удержаться на ногах, опершись о полки, но шкаф уже качался. Стиснув зубы, он оттолкнулся от него. Ему повезло, и шкаф на него не рухнул, но один из ящиков оказался слишком близко к краю полки и вместе со всем своим содержимым свалился на пол. Десятки фотографий рассыпались по цементу. В коридоре раздались приближающиеся шаги. Кто-то услышал этот грохот. Стоя на четвереньках, Рики поспешно сгребал фотографии обратно в ящик. Раздался тихий стук костяшками пальцев в дверь. – Мистер Десмонд? Рики? У вас все в порядке? Сестра Эш. Она что, все это время стояла за дверью? – Да, – сквозь тряпку отозвался он и сдвинул повязку в сторону, чтобы не заглушать голос. – Задел коробку, вот и все. Ничего страшного. Он ожидал услышать шум удаляющихся шагов, но его не было. Он работал все быстрее. Наконец ящик снова был полон и Рики потянулся за последними разлетевшимися снимками. В последней лежащей на полу фотографии было что-то странное… Она показалась ему знакомой. Зловеще знакомой. Мучительно знакомой. Щелкнул замок. Он в панике сунул фото обратно в ящик и вскочил на ноги. Рики не смог бы и двух слов сейчас связать. Дверь отворилась, и перед ним появилось улыбающееся лицо сестры Эш. Молодой человек на фотографии был похож на него самого, Рики, настолько, что они вполне могли бы быть кузенами. Или даже братьями. В том, что между ними существует определенное семейное сходство, он был уверен. – Эта тряпка не предназначалась для вашего лица, – с досадой заметила медсестра. – Я должен позвонить маме. Сейчас же. Она придержала дверь, ожидая, пока он выйдет из чулана. Между ее бровями залегла тревожная складка. – Вы же знаете, что я не могу этого для вас сделать, – ответила она. – Я очень надеюсь, что вы перестанете меня об этом просить. Глава 7 Дневник Рики Десмонда. Июнь Им стоило бы шарить у меня под матрасом повнимательнее. Прятать эту писанину совсем нетрудно. Я бы даже сказал, что чересчур легко. Кэй говорит, что они обыскивают ее комнату каждый день в поисках малейших нарушений. Что касается меня, то с тех пор, как я сюда поступил, сестра Эш ни разу не потрудилась хотя бы проверить мои карманы. Не то чтобы я жаловался, но это странно. Вероятно, мама могла бы платить за такое особенное обращение, как это делает папа Кэй, но после того, что я сделал с Бутчем, я в этом сомневаюсь. Ну хорошо, я прошу прощения. Мама, если ты меня чувствуешь, мне жаль, что я набросился на твоего тупого муженька. Я даже готов извиниться перед ним лично, если только ты приедешь и заберешь меня из этого места. Первые несколько дней здесь было не так уж и плохо, но теперь эти сны посещают меня каждую ночь. И всегда та самая девочка. Она вообще здесь? Она вообще существует? Я не знаю, что увидел в той комнате. Человек на фотографии был похож на меня. Я в этом уверен. Даже если это простое совпадение, я его увидел. Я предпочел бы этого не знать. Потому что теперь это не выходит у меня из головы. Я попытался расспросить сестру Эш. С помощью всяких околичностей, разумеется. Возможно, мое лицо кажется вам знакомым? Что-то в этом роде. Но только поставил ее в неудобное положение. Другие медсестры не желают со мной даже разговаривать. Такое впечатление, что они пациентов не видят или не могут ответить, даже если бы им этого хотелось. Главврач сказал, что скоро приступит к моему «лечению», но с тех пор ни разу со мной не разговаривал. Я вижу, что он за мной наблюдает. Он всегда за мной наблюдает. Чего он ждет? Вчера Кэй заглянула в расписание сестры Эш, когда она разносила наши закуски в полдень. Ее собираются лечить шоком. Эти тупые ублюдки. Я не понимаю, как они могут смотреть на нее и не видеть того, что вижу я: просто милую девушку. Она такая спокойная. Она делает все, что ей говорят. Она никому не причиняет вреда, и она знает наизусть практически все когда-либо написанные песни Барбары Рэндолф. Это делает ее совершенно особенной, а теперь они собираются бить ее током, как это делали со мной в Хиллкресте. Я сказал ей, что это не сработает, что это ее не изменит, но не уверен, что она мне поверила. Я должен запоминать то, что тут происходит. Я должен все это запоминать. Если мама за мной приедет, я не хочу забыть, и, может быть… Проклятье! Я не знаю. Может быть, я мог бы помочь Кэй как-то отсюда выбраться. Ей здесь не место. Никому из нас здесь не место. Ну, разве что Энджеле. Но все остальные такие тихие и спокойные. Как если бы они уже умерли. Но только не я. И не Кэй. Глава 8 – Я нашел нечто странное. Не успел Рики это произнести, как понял, насколько глупо звучат его слова. Они находились в психлечебнице. Все, что можно здесь найти, было с какой-то точки зрения странным. Но Кэй удостоила его заинтересованным взглядом, а больше ему, вообще-то, ничего не было нужно. Он с пониманием относился к тому, что с тех пор, как началась ее шоковая терапия, она держалась отстраненно. Рики даже чувствовал себя виноватым, как если бы был в этом каким-то образом виноват. Сейчас они присели рядом, вместе с остальными пациентами выдраивая пол общего зала. Пол был, как всегда, холодным, и от белого безупречного сверкания – следствия их усилий – казался еще холоднее. Накануне Кэй слышала, как двое санитаров обсуждали какое-то грядущее крупное мероприятие. Именно поэтому главврач хотел, чтобы вся клиника сверкала. (Разве это не работа уборщиков?) – В каком смысле странное? – уточнила Кэй. – Тебя когда-нибудь заставляли убирать кладовые? – Только один раз, – пожав плечами, прошептала она. Ее слова почти заглушал шорох доброго десятка тряпок, натирающих плиты пола. – Там было ужасно. После этого я еще целую неделю не могла нормально дышать. – Я знаю, – кивнул он. – Но ты смотрела на то, что убирала? – Я не хотела смотреть, Рики. Я просто выполняю свою работу, пока мне не удастся отсюда выбраться. – Может быть, в следующий раз тебе стоит взглянуть хоть глазком. Рики замолчал и покосился в сторону руководивших уборкой медсестер, чтобы убедиться, что они по-прежнему стоят у дверей. И с удовлетворением отметил, что их внимание отвлек главврач, проходивший мимо и остановившийся, чтобы взглянуть на работу. Он вообще имел обыкновение появляться в самый неожиданный момент. – Нет, Рики, ты не понимаешь, – со вздохом ответила Кэй. Она снова снизошла до разговора с ним, но на этот раз не для того, чтобы его поддержать. – Опускаем глаза. Молчим. Я не собираюсь ни во что вмешиваться. Я хочу, чтобы меня дисциплинировали меньше, а не больше. Он побледнел. Прошло десять дней с момента его поступления в Бруклин, и его собственное лечение все еще оставалось настолько легким, что, казалось, до него вообще никому нет дела. Он не понимал, что такого сделала Кэй, чтобы заслужить более суровое лечение, но она была права: если тут все помешались на порядке и дисциплине, то, чтобы выжить, необходимо было не выделяться из толпы. И все же… Он ощущал на своем затылке холодное призрачное дыхание. Он видел странные истории болезни с таким количеством насильственных смертей. И видел фотографию, которая и сейчас стояла перед его внутренним взором. Проблемы преследовали его, даже если он пытался их избегать. – Что ж, тебе повезло, я посмотрел за нас обоих. Кэй склонила голову набок, опираясь на ладони и глядя на него ласково и испытующе. Все же ей не удалось скрыть острое любопытство, вспыхнувшее в глазах. – Хватит меня мучить, дружок. Что ты увидел? – Я не думаю, что это заведение всегда было таким лощеным, – прошептал он. – Всего пару лет назад пациенты умирали здесь как мухи. И фотографии… – Такие же ужасные, как вон те? – спросила она, кивая на снимки на стене. – Хуже. И я ощутил какое-то странное присутствие. Кстати, я не верю в привидения и все такое. То есть я хочу, чтобы ты имела это в виду. Но сначала я вижу все эти записи об умерших людях, а в следующую минуту кто-то дышит мне в затылок и… я не знаю, Кэй, но это не может быть простым совпадением. – Или, – медленно и мягко произнесла Кэй, и Рики понял, что нужно проявить выдержку, чтобы дослушать до конца то, что она собирается ему сказать, – ты делаешь поспешные выводы. Меня не удивляет то, что ты увидел умершего человека после того, чего начитался. – Я тоже об этом подумал, – честно признался он. – Но не это самое странное. Понимаешь, на одном из снимков – и да, я понимаю, как нелепо это звучит, – в общем, мужчина на одной из фотографий был похож на меня. Я хочу сказать, он был похож на меня как две капли воды. – А вот это действительно странно, – согласилась Кэй. – Меня бы это тоже насторожило, – поморщившись, добавила она. – Спасибо. И спасибо за то, что ты мне поверила. Во всяком случае, насчет этой фотографии.