Уже смеркалось, когда Клив, промерзший почти насквозь, подъехал к широкому одноэтажному дому, затерянному на бескрайних равнинах Техаса. Из снежной круговерти, окрашенной в серое светом уходящего дня, проступили приземистые контуры конюшни, примыкавшей к западной стене «Casa de Brinner». Растрескавшиеся в кровь, потерявшие чувствительность на пронизывающем ветру губы болели просто адски, но Клив все равно не смог удержать улыбку. Именно такая надпись будет украшать арку, отмечающую границы владений Бриннеров. Прикрыв глаза, он почти видел, как по бескрайним пастбищам мчат бесчисленные табуны могучих коней. И у каждого на мускулистом крупе красуется тавро в виде переплетенных литер C и B, заключенных в круг. Дальше его мечты ветвились, словно дорожная развилка среди невысоких холмов. Свернув на одну, он видел себя старым, но крепким ковбоем с выдубленной ветрами и солнцем кожей, неизменным лассо, перекинутым через плечо. Клив-старик стоял у огороженного жердями кораля[18], опершись плечом на вкопанный в землю столб и наблюдал, как гарцует угольно черный жеребец. Могучий конь то несся галопом, красиво выгнув мускулистую шею, то с громовым ржанием вставал на свечу, угрожая размозжить голову тому смельчаку, что решится шагнуть внутрь. Старый ковбой усмехался в пушистые седые усы и брался за толстые жерди, огораживающие кораль. Внезапно налетавший порыв ветра загибал широкие поля выгоревшего на солнце «стетсона», трепал кожаную бахрому на короткой куртке и чапсах. Тяжелый ремингтон в желтой кобуре из промасленной кожи звонко хлопал по бедру, когда Клив-старик спрыгивал на твердую землю загона. На другой дороге он видел себя в шерстяном костюме тройке, узких кожаных туфлях, и моноклем в левом глазу. Теперь он сидел за большим рабочим столом со столешницей из красного дерева и десятком ящиков, сверкавших начищенными до блеска медными ручками. Массивная трость, с серебряным набалдашником в форме головы оскалившегося жеребца, стояла у стены. Клив сосредоточенно изучал лежащую перед ним бумагу, что была купчей на табун лошадей. Прочтя последнюю строку, он поднимал взгляд на почтительно замершего перед ним ковбоя, а потом, потянувшись к бронзовой чернильнице, вмонтированной в подставку для перьев, ставил размашистую подпись и толкал документ по гладкой поверхности стола. Клив-бизнесмен довольно усмехнулся. Еще один табун продан, еще больше первоклассных лошадей с тавром С и В обретут новых хозяев, ширя славу ранчо «Casa de Brinner»! Клив все еще грезил, когда из серой пелены выступили жерди пристроенного к дому кораля. А внутри, в круговерти снежных торнадо, металась черная с рыжими подпалинами лошадь. Услышав стук копыт пегого жеребца, она насторожила уши, а потом громко, пронзительно заржала. Клив мгновенно вернулся с небес на землю. Привстав на стременах, он вгляделся в гарцующую около жердей лошадь. «Черт, это же Красотка! Что она делает здесь в метель? Если Мери и выпускала кобылу поразмять ноги, то обязательно завела бы в конюшню, как только начался снегопад». — Внезапно у Клива противно засосало под ложечкой. Страшная мысль, словно близкая вспышка молнии, сверкнула в его сознании. — «Что-то случилось с Люси». — Подавив нахлынувший страх, он пришпорил коня, переходя с ленивого шага в рысь. Еще несколько десятков футов, и из-за снежной завесы выступил фасад дома. Окна, обращенные к Кливу, горели теплым желтым светом, обещая покой и уют усталому путнику. Одним движением он спрыгнул с седла. Затекшие от долгой езды ноги подкосились, едва не бросив хозяина на покрытую снегом землю. Клив сдавленно охнул, но удержал равновесие, схватившись за густую гриву жеребца. Губы сложились в болезненную гримасу, когда он, пошатываясь, бросился к крыльцу дома. Но, не добежав нескольких футов, остановился, не в силах поверить в увиденное. Перед ним лежал мертвый пес. Мощные задние лапы, вытянутые в предсмертной судороге, почти касались нижней ступеньки, из оскаленной пасти стекал ручеек кровавой слюны, пятная красным укрытую снегом землю. Резкие порывы ветра то вздыбливали жесткую рыжую шерсть, то приглаживали, и могло показаться, что большой пес судорожно дышит, все еще борясь со смертью. — Брик! — еле слышно прохрипел Клив и упал перед ним на колени. Теперь он увидел небольшое, окаймленное промокшей от крови шерстью отверстие под передней лапой собаки. А, подняв глаза, заметил расщепленные выстрелом перила. Привстав на одно колено, Клив сбросил с плеч промерзшее до каменной твердости одеяло. Рука в толстой перчатке скользнула к поясу, нащупывая рукоять револьвера. «Бандиты!» — молнией пронеслось в голове. Они стреляли в Брика. Пес увернулся от первой пули и бросился на обидчика. Но вторая настигла его в прыжке, пробила грудь и швырнула на землю. Клив еще раз взглянул на лежащего перед ним пса. Над окровавленной пастью не поднимался парок, а яркие, светло-коричневые глаза уже продернулись синеватой пленочкой льда. Брик был убит не менее четверти часа назад. Молясь, чтобы не было слишком поздно, Клив вскочил на ноги и бросился к двери, ведущей в дом. Осторожно переступив порог, он внимательно осмотрел комнату, служившую им столовой. Чугунная печка мерно потрескивала, распространяя вокруг волны упоительного тепла, на толстой железной плите, использовавшейся для готовки, стояла большая сковорода и закопченный жестяной кофейник с помятой крышкой. Горящая под потолком лампа с наполовину прикрученным фитилем отбрасывала круг света на стоящий по центру стол. Выскобленные доски сияли чистотой, фарфоровые тарелки, особая гордость Мери, расставлены по трем сторонам стола. Большая глиняная миска под тяжелой крышкой заботливо укутана полотном. В комнате стоял умопомрачительный запах свежеиспеченных кукурузных лепешек, кофе и жареного мяса. Клив замер, поводя по сторонам длинным стволом ремингтона. Никого. Ни единого звука не раздавалось и из-за низкой двери в дальней стене комнаты, что вела в спальню. Стараясь не шуметь, он двинулся вперед. Миновав плиту, на секунду замешкался, стянул зубами толстую кожаную перчатку и коснулся выпачканного сажей бока кофейника. Горячо. Если б не лежащий на пороге окровавленный труп Брика, можно было поверить, что жена с дочерью переодеваются в нарядные платья, готовясь к встретить его, Клива, как настоящие леди. Осторожно ступая по доскам пола, он добрался до дальней стены и положил ладонь на деревянную ручку. Глубоко вздохнув, быстро распахнул дверь и шагнул внутрь. Шагнул внутрь и замер, не веря собственным глазам. Вместо низкой, широкой кровати, укрытой толстым шерстяным пледом, он вновь увидел сервированный к ужину стол. Справа плита и потрескивающая печь, а в дальней стене — ведущая в спальню дверь. Клив бросился назад, желая выскочить из комнаты, но больно ударился о возникшее перед ним препятствие. От неожиданности он едва не спустил курок револьвера. Дверь исчезла. На ее месте стояла глухая, без проемов, стена. Не дощатая перегородка, делившая дом на комнаты, а основная, сложенная из толстых ошкуренных бревен. Клив опасливо, словно ожидая, что перед ним иллюзия, коснулся стволом ремингтона потемневшей от времени поверхности дерева. Затем осторожно постучал. Тихий звук, возникший от соприкосновения дерева и металла, убедил его в материальности возникшей перед ним преграды. Медленно повернувшись, он двинулся вдоль стены, касаясь пальцами бревен. Бум! Глухой звук раздался из-за единственной оставшейся в комнате двери. Крак! Словно хрустнула ветка под каблуком сапога. Клив на мгновение замер, прислушиваясь, а затем быстрым шагом пересек помещение и рывком распахнул дверь. Он снова стоял на пороге столовой своего собственного дома, но теперь в этой комнате царил подлинный хаос. Три стула, до этого аккуратно приставленные к столу, лежали разбитые и изломанные, печь была перевернута, россыпь малиновых угольков тлела на досках пола. Кое-где уже поднимались тонкие струйки дыма. Затейливо свиваясь в неподвижном воздухе, они приятно щекотали ноздри запахом свежих сосновых дров. Яркий конус света, падавший от раскачивающейся на цепи лампы, выхватывал из полумрака фрагменты царящего в помещении разгрома. Клив шагнул вперед к развернутому поперек комнаты столу. Осколки фарфоровых тарелок усеивали пол, поверхность стола, раньше чисто вымытая, была залита темной вязкой жидкостью. Жидкость стекала по краям, просачивалась между неплотно подогнанных досок и скапливалась на полу черными блестящими лужами. Клив осторожно, подушечками пальцев коснулся неизвестной субстанции и поднес руку к глазам. В этот момент конус света от лампы упал на него, как театральный фонарь, подсвечивающий выступающего на сцене артиста. Пальцы Клива были окрашены красным. Механически, без единой мысли, он поднес руку ко рту и кончиком языка слизнул несколько капель. Жидкость была соленой, с едва уловимым железистым привкусом. Кровь! Он вскинул голову достаточно быстро для того чтобы заметить, как полумрак в одном их углов комнаты сгустился в некое подобие человеческой фигуры. Голова, плечи, туловище были словно контурным наброском на холсте начинающего художника, а внутри, клубясь и переливаясь, бурлила чернильная мгла. Фигура рванулась к Кливу, и он рефлекторно нажал на спуск. Сноп яркого пламени вырвался из ствола револьвера, оружие дернулось, подбрасывая руку вверх. На груди фигуры, чуть правее центра, появилась небольшая воронка, заполненная чем-то темным и блестящим. Нечеловеческий вопль ударил по барабанным перепонкам, призрак подался назад, изменил траекторию и устремился к двери в противоположной стене комнаты. На миг замерев, он словно впитался в толстые доски и исчез из виду. Чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, Клив двинулся вперед. Рука, державшая еще дымящийся револьвер дрожала, ствол выписывал в воздухе зигзаги и восьмерки. Приблизившись к двери, за которой исчез призрак, он протянул руку и коснулся толстых сосновых досок. Пальцы ощутили чуть шероховатую поверхность, Клив надавил сильнее, почти ожидая, что кисть провалиться внутрь. Но нет, дверь оказалась твердой, хотя и неожиданно теплой на ощупь. Взявшись за ручку, он потянул дверь на себя, и приоткрыв небольшую щель, понял, что на этот раз все-таки попал в спальню. Только вид ее изменился до полной неузнаваемости. Повсюду на полу валялась разбитая мебель, выброшенная из комода одежда изорванными клоками свисала с поломанных стульев, а на стенах плясали багровые отсветы полыхающего за окнами пожара. На широкой кровати лежали две человеческие фигуры в белых ночных сорочках. Лиц Клив не видел, только тонкие белые руки, босые ступни да два ореола светлых волос, рассыпавшихся по смятому пледу. Кое-где на ткани одежд проступали яркие красные пятна. Уже два темных призрака склонились над беспомощными телами, почти обволакивая их клубящейся внутри темнотой. Черные головы склонились над лицами лежащих женщин, темная плоть омерзительно пульсировала в каком-то странном завораживающем ритме. Крик отчаяния и ужаса вырвался из груди Клива. Он вскинул ремингтон и начал стрелять, взводя курок револьвера быстрыми ударами левой ладони. Грохот выстрелов в замкнутом пространстве оглушал, вспышки грозили поджечь разбросанное повсюду тряпье. Пули вспарывали тела призраков, вырывая из них клочья тьмы, быстро таявшей в заполненном пороховым дымом воздухе. На этот раз бежать темным тварям не удалось. Они вскинулись, словно желая броситься и растерзать Клива, но изрешеченные пулями, упали, почти скрыв под собой лежащие на кровати фигурки. Револьвер в его руке сухо щелкнул, сообщая хозяину, что барабан пуст. Бросив оружие в кобуру, Клив шагнул к кровати и склонился над лежащими на ней телами. Темная плоть призраков таяла как ночной туман под первыми лучами солнца, цвет из черного становился серым, потом прозрачным. Он уже различал очертания женщин, вернее девочки лет восьми и миниатюрной женщины. Заранее зная, что увидит, Клив напряженно всматривался в тающую завесу тьмы. На кровати, в разорванных окровавленных сорочках лежали его жена и дочь. Люси лежала на спине, прижав руки к груди, словно обращаясь к Богу в последней, не услышанной им молитве. Лицо девочки, на этот раз не обезображенное выстрелом, выглядело спокойным, даже умиротворенным. Казалось, она спит, но… По-детски пухлые губы разбиты жестоким ударом, две струйки алой крови стекали по бледной коже, пятная белую ткань сорочки. А светлые, цвета спелой пшеницы, волосы побурели и спутались вокруг рваной раны над левым ухом. Мери лежала на боку, закрывая рукой дочь, словно в последний момент своей жизни старалась защитить ее от смертельной опасности. Ночная сорочка, разорванная от ворота до поясницы, обнажала тонкое плечо и спину, покрытую синими отметинами кровоподтеков. Лица жены Клив не видел, лишь водопад густых волос и кровавое пятно, разлившееся по белой простыне. Он сдавленно охнул и отпрянул от кровати, превратившейся в смертное ложе для его семьи. Минуту стоял, закрыв ладонями лицо, не в силах пошевелиться. Тихий звук вывел его из оцепенения. Дзинь! Словно вдалеке лопнула гитарная струна. Клив опустил руки и огляделся. В дальней стене комнаты, раньше глухой, появилась низкая деревянная дверь. До его слуха донеслись звуки ударов, стоны, пронзительный детский крик. Вырвав из кобуры револьвер, Клив мгновенно перезарядил оружие, заменив пустой барабан на снаряженный и бросился к двери. Душу терзала боль и отчаяние, а пылающий в сердце огонь требовал смерти виновных. Людей или призраков, Кливу было все равно. Яростно рванув дверь, он переступил порог и замер, не в силах пошевелиться. Чья-то могучая воля сковала тело, запаяв его, словно доисторическое насекомое в прозрачный кусок янтаря. Помещение, в которое попал Клив, никак не могло находиться в его собственном доме. Большая, размером с весь его дом, комната походила на лавку готового платья, но где увидишь лавку, сплошь заполненную индейским тряпьем? Куртки из оленьей кожи, расшитые ярким бисером, штаны с бахромой висели на чудных деревянных плечиках у стен. Там же, аккуратно разобранные по парам, лежали мокасины, сшитые вялеными кабаньими жилами. Ковры с орнаментом сиу, чероки, навахо покрывали добрую часть стены за странным торговым прилавком. Несколько манекенов, совсем не похожих на грубые деревянные чушки, виденные Кливом в лучших лавках Остина, выглядели так, словно их наряжал душевнобольной. Головной убор военного вождя семинолов соседствовал с отделанной бисером курткой чиппева и мокасинами хопи[19]! Но, кто знает? Сделанный из дерева и стекла, прилавок стоил дорого и был по карману только процветающему торговцу. А между ним и входной дверью располагалась большая, почти во всю стену, витрина. Именно она вызвала у Клива смешанное чувство досады и восхищения. Он живо представил, как цельное стекло разлетается на осколки от пули, выпущенной подгулявшим ковбоем. Но особенно поразило Клива другое. За витриной, служившей окном в этой чудной лавке, царила кромешная тьма, указывающая на позднее время суток. А белый свет, заливавший помещение, струился сверху, из-под потолка, где на короткой ножке висела поражавшая воображение лампа. Четыре изогнутых рога оканчивались матовыми плафонами, сиявшими столь ярко, что у Клива заслезились глаза. Он видел подобный светильник в одном из салунов Хьюстона, где маленький пузатый человечек в толстых очках и засаленной жилетке взахлеб рассказывал о могучей силе под названием «электричество». С трудом водрузив на стол большую стеклянную бутыль, он подсоединил две проволоки, идущие от деревянной пробки к прозрачному шару размером с яблоко. «Сейчас вы узрите свет!» — провозгласил человечек и внутри шара загорелся тусклый огонек. Замершие в ожидании чуда, ковбои разразились громовым хохотом, в человечка полетели огрызки яблок и кукурузные початки. «Электричество» — удивленно подумал Клив, на мгновение забыв про ужас своего положения. — «Старый мошенник был прав!» Едва эта мысль промелькнула в его голове, удивительный светильник мигнул и погас, погрузив помещение в темноту. Скованный таинственной силой, лишенный возможности видеть, Клив не смог бы сказать, сколько времени он провел, окруженный плотным, почти осязаемым мраком. Возможно, всего пару мгновений, а может минуты или даже часы. Внезапно тонкая полоска света появилась в дальнем углу комнаты. Свет был тусклым, едва заметным, почти за гранью поля зрения Клива. Все еще обездвиженный, он до боли скосил глаза и скорее угадал, чем увидел очертания крутой деревянной лестницы, примыкавшей к стене за прилавком. Сноп света упал на ступени, белым пятном отпечатавшись на сетчатке и вызвав желание немедленно отвести взгляд. Странная вытянутая тень легла на освещенный квадрат пола, и Клив рванулся, как плененный зверь, уже не стремясь освободиться, а лишь пытаясь дотянутся до револьвера. Злобные призраки приближались к нему, скрываясь во тьме, и он хотел как можно дороже продать свою жизнь. А затем вспыхнул светильник под потолком, залив помещение ярким электрическим светом. Клив плотно сжал веки, спасая привыкшие к темноте глаза от ослепительного сияния, а когда снова обрел возможность видеть, обстановка в комнате разительно изменилась. Большое, сплетенное из гибких ивовых прутьев кресло стояло по центру, между прилавком и манекенами. В нем, откинувшись на высокую спинку, сидел крупный, обрюзгший мужчина с широким, некрасивым лицом. Под блеклыми, навыкате, голубыми глазами, чернели мешки, толстые губы блестели от слюны. Еще двое мужчин стояли у кресла, глядя на сидящего в нем человека. Клив видел только их спины. Один высокий, коротко стриженный, в короткой матерчатой куртке и светло-голубых, вытертых на ягодицах джинсах. Второй — формой напоминавший шар, был одет в коричневый летний костюм из тонкой льняной ткани и мягкие кожаные мокасины. У ног «костюма» стоял плоский портфель лакированной кожи с большим латунным замком. В руках он держал несколько скрепленных между собой листов и яростно жестикулировал, обращаясь к сидящему в кресле человеку. Клив не слышал ни звука, хотя ясно видел, как шевелятся губы обрюзгшего мужчины. А когда высокий, на мгновение обернувшись, скользнул по Кливу холодным взглядом маленьких, близко посаженных глаз, тот понял, что его не видят! Между тем, дела у человека в кресле шли все хуже и хуже. Когда высокий обернулся, окидывая комнату безразличным взглядом, Клив заметил рукоять пистолета, торчащую над поясом джинс. Нет, стоявшие перед креслом люди определенно не соседи, заглянувшие вечером на огонек. Кто же тогда? Грабители? Бандиты? И чего они хотят от раздавленного страхом мужчины? В то время, пока Клив предавался бесплодным раздумьям, толстяк в костюме яростно взмахнул руками и швырнул бумаги на колени сидящего перед ним человека. Что-то прокричав, теперь, когда он немного повернулся, Клив видел, как шевелятся его губы, ткнул пальцем в рассыпавшиеся веером листы. Мужчина в кресле отрицательно покачал головой. Отчаявшись добиться своего, «костюм» обернулся к человеку с пистолетом с видом Понтия Пилата, умывающего руки перед народом Израилевым. «Высокий» безразлично пожал плечами и шагнув вперед, ударил сидящего в кресле человека большим костистым кулаком. Хотя удар выглядел медленным, почти ленивым, лицо мужчины сразу залила кровь. Он вновь отрицательно покачал головой. «Высокий» развел руками, словно признавая собственное бессилие, и покопавшись в кармане куртки, извлек маленькую черную коробку, с торчащим из нее штырем. Поднес к губам, что-то произнес и вновь уставился на окровавленного мужчину пустым безразличным взглядом. Спустя минуту или две, точнее определить время Клив не сумел, он уловил движение в дальнем конце комнаты. Там, где располагалась ведущая наверх лестница. Отчаянно скосив глаза, он увидел настоящего гиганта, спускающегося по ступеням. Огромный живот лениво колыхался в такт тяжелым шагам, громадные, похожие на лопаты кисти крепко сжимали шеи двух девочек. За ним, почти уткнувшись в широкую спину, шел маленький человечек с острым как у хищного зверька, лицом. Размеренным шагом гигант проследовал через комнату, и остановившись у кресла, швырнул детей на пол. Девочки упали на колени и замерли, упершись тонкими руками в покрытые лаком доски. Длинные волосы висели спутанными прядями, испуганные лица были мокры от слез. Одна из девочек, соломенная блондинка с голубыми глазами и очень светлой кожей, выглядела лет на пятнадцать. Вторая, смуглая брюнетка, была на несколько лет младше. Несмотря на столь явную непохожесть, Клив сразу понял, что девочки были сестрами. Высокий мужчина шагнул к сжавшимся на полу детям и опустился на колено, внимательно вглядываясь в испуганные лица. Губы его шевелились, но Клив опять не услышал ни звука. Старшая из сестер молчала, обратив взгляд в пол, но младшая, с надеждой глядя на склонившегося перед ней мужчину, быстро кивнула и повернулась к сидящему в кресле человеку. Губы ее зашевелились, и Клив почти сумел разобрать слова. «Папа, папа, пожалуйста!» — беззвучно молила девочка, вцепившись тонкими пальцами в безвольную руку мужчины. В мозгу Клива сверкнула догадка. Мужчина в кресле — отец девочек! А люди, стоящие перед ним, гнусные негодяи, угрожающие причинить вред детям! Клив отчаянно напрягся, стремясь сбросить невидимые оковы. В его затуманенном сознании слились воедино черные призраки, лежащие на кровати растерзанные тела, и эти, пока еще живые дети. Жилы канатами вздулись на мускулистой шее, тяжелое биение сердца громом отдавалось в ушах, глаза налились кровью. Казалось, еще чуть-чуть, и он сможет дотянуться до револьвера, но… Клив остался недвижим. Потному и задыхающемуся, полностью обессилевшему от бесплодной борьбы, ему оставалось только наблюдать. Тем временем, сидящий в кресле мужчина сдался. Плечи его поникли, голова опустилась. Он аккуратно собрал лежащие на коленях листы, Клив видел, что некоторые из них испачканы кровью, и не глядя, протянул руку. С лихорадочной поспешностью «костюм» бросился вперед и вручил ему блестящий цилиндр, размером с указательный палец. Человек в кресле зубами сорвал колпачок, и Клив понял, что видит необычного вида карандаш. Не глядя на окружающих, человек быстро поставил подпись на каждом из лежащих на коленях листов, потом швырнул ворох бумаг в лицо приплясывающего от нетерпения толстяка. Бумаги ударились о жирную грудь «костюма» и он нелепо взмахнул руками, стараясь их удержать. Тяжело наклонился, поднял с пола и тщательно проверил каждый подписанный лист. Довольно кивнул «высокому» и бережно упаковал документ в портфель. Шагнув к креслу, высокий мужчина склонился к утирающему кровь человеку, и что-то произнес, еле шевеля губами. А потом… А потом, одним быстрым движением извлек из-за пояса пистолет. Клив еще успел удивиться, увидев какой странный, очень толстый, ствол у этого оружия. Приставив пистолет ко лбу сидящего перед ним мужчины, высокий нажал на спуск. Клив видел, как дернулось оружие в руке стрелка, видел, как кувыркаясь, упал на пол блестящий цилиндрик гильзы. Легкий дымок вырвался из дульного среза, и голова мужчины откинулась на спинку кресла. Широко открытые глаза смотрели на Клива, из крохотной дырочки над левым глазом стекала тонкая струйка крови. Оцепенев от ужаса, девочки смотрели на отца. Затем старшая вскочила на ноги и бросилась к нему, но стоявший рядом гигант легко перехватил ее, вцепившись громадной лапищей в тонкое детское плечо. Другой рукой он взял младшую за волосы и рывком поставил на ноги. Девочка кричала и извивалась, обхватив толстое предплечье, но он, словно не чувствуя сопротивления, поволок детей к выходу. Следом потянулись остальные. Спустя минуту Клив остался один, скованный неведомой силой под пристальным взглядом сидящего напротив мертвеца. Светильник под потолком мигнул и погас. Глава 9 Заманчивое предложение В два часа пополудни, Джо «Босс» Эрнандес сидел в своем кабинете, закинув длинные ноги на стол, и задумчиво изучал плещущуюся стакане жидкость цвета темного янтаря. Обычно спиртное мало привлекало его, но сегодня, взбодрившись двумя дорожками «белого мексиканца», каждая из которых была не меньше трех дюймов длиной, Джо ощутил острое желание выпить. Поднеся стакан к тонкому, загнутому, как клюв хищной птицы, носу, он глубоко втянул воздух, а затем одним глотком отправил порцию восемнадцатилетнего «Чиваса» в желудок. На несколько мгновений замер, наслаждаясь мягким изысканным вкусом с едва ощутимой вяжущей ноткой, а после откинулся на высокую спинку кресла. Тонкая кожа обивки приятно холодила затылок, спина и плечи утопали в мягких объятиях, давая возможность расслабить ноющие от усталости мышцы. Некоторое время он полулежал, прислушиваясь к едва различимым сквозь толстые стены ритмам ударников, доносившихся из помещения бара. Сегодня «день Босса», объявленный в честь успешно проведенной операции, и выпивка для carnales бесплатна. Так что засевшие в баре бойцы делают все, чтобы назавтра попасть в больницу с синдромом острого алкогольного отравления. «Во всяком случае, счета за таблетки им придется оплачивать самостоятельно», — подумал Джо, и растянул тонкие губы в кривой, неприятной ухмылке. На секунду он задумался, не вызвать ли в кабинет Химену, разумеется, после того, как она закончит свои упражнения на шесте. Эрнандес представил ее стройное, мускулистое тело, влажную, в капельках пота, кожу. Разгоряченная танцем и мужскими прикосновениями, эта юная сучка вывернет его на изнанку, выдоит до последней капли, а потом молча уйдет, плавно покачивая восхитительным задом. Но мгновение спустя он отверг эту идею. Стыдно признаться, но сил у Джо едва доставало, чтоб время от времени наполнять стакан из стоящей перед ним бутылки. Конечно, он с удовольствием завалился бы спать, как сделали это Хуарез и Док, но адреналиновый приход, полученный во время ночной операции, до сих пор трепал истощенную нервную систему, заставляя забыть об отдыхе. Ясно понимая, что маяться ему без сна еще часов пять, Джо потянулся к бутылке, намереваясь в очередной раз наполнить стакан. Но не успел он дотронуться до гладкой поверхности стекла, как по кабинету разнеслось неприятное металлическое дребезжание. Телефон. Лицо Эрнандеса скривилось в удивленной, непонимающей гримасе. Номер знали очень немногие люди, и вряд ли кто из них решился бы сегодня развлечь Босса пустой болтовней. Если это только не… Джо быстро схватил трубку, ожидая услышать мягкий невыразительный голос Посланца. — Мистер Эрнандес? — раздавшиеся в трубке звуки своей приятностью могли легко соперничать с циркулярной пилой. От резкого металлического тембра у Джо заломили зубы, а висок прошила острая вспышка боли. — С вами говорят из офиса мистера Росси. Соединяю. Придерживая трубку плечом, Джо вновь откинулся в кресле и криво усмехнулся. По причинам, совсем ему непонятным, каждый гребаный бандит в этой Богом благословенной стране именовал свою шайку «кампанией», жертв «клиентами», а деловые переговоры вел исключительно из «собственного офиса». Возможно, причина крылась в том, что даже самые отпетые негодяи подспудно стремились считать себя порядочными бизнесменами. Хорошие парни, выполняющие грязную работу и прочая тому подобная муть. В трубке что-то щелкнуло, и рокочущий хорошо поставленный голос хлынул из прижатого к уху динамика. — Привет парень, как дела? Когда женишься? Или уже, а я просто не получил открытку? Пора, парень, пора обзаводиться семьей. Вот у меня старший уже в школу идет. Настрогаешь детишек, будут вместе с моими играть, — Джо молчал, пропуская мимо ушей поток чепухи, считавшейся у Дика Росси обычным предисловием к деловому разговору. Минуты две Дик трепался, с увлечением развивая тему женитьбы Эрнандеса и красочно описывая плюсы семейной жизни. Наконец, его буйная фантазия иссякла, и Росси перешел к делу. — Знаешь, Джо, мне нужна твоя помощь, — голос, еще мгновение тому звучавший радостно и бравурно, как у продавца телемагазина, стал сухим и холодным, — один из клиентов задолжал изрядную сумму. Пол «лимона», если быть точным. — Ты хочешь, чтоб я забрал у него деньги? — Эрнандес криво усмехнулся. Он знал милую привычку Росси заставлять других таскать для него каштаны прямо из огня. — Это тянет на ограбление. — Нет, парень, не хочу. Денег у него нет, это совершенно точно. Зато есть милый домик, стоимостью тысяч так шестьсот. — Росси выразительно замолк, словно давая возможность Эрнандесу продемонстрировать недюжинные умственные способности. — И? — Джо с удовольствием разыгрывал непонимание, мстя за матримониальные эскапады ростовщика. — Мне нужен его дом. — Голос Росси был все так же холоден и бесстрастен. — Завтра он должен подписать закладную. Я пошлю своего крючкотвора, а ты проследи, чтоб клиент не артачился. — Десять процентов. — У Джо внезапно разболелась голова, и он был рад поскорее завершить разговор. — Пять, парень, всегда было пять, — ответил Росси. Эрнандес стиснул зубы, представляя, довольную ухмылку на лице этого кровопийцы. Но ростовщик был прав. Пять процентов вполне справедливая цена. Росси помолчал, ожидая возражений, а затем продолжил: — Пиши имя и телефон, парень. Адрес узнаешь сам. Мой человек будет ждать тебя у дома этого мужика, часов так в одиннадцать вечера. Пока. — Постой, Дик. Для чего он брал деньги? — Эрнандеса не интересовала моральная сторона дела, вопрос он задал исключительно в целях собственной безопасности. Если парень решил толкать «кокс», или, того круче, левые стволы, то прознав про визит «Псов», мог вызвать для встречи пару- другую отморозков с автоматическими винтовками. А вот устраивать перестрелку Джо совсем не хотел. Хватит и прошлой ночи. — Не беспокойся, мужик, — Росси верно истолковал любопытство Эрнандеса, — он брал бабки на операцию. Жена сильно болела. Теперь баба в могиле, а мужик с двумя девками-малолетками останется на улице. — Дик довольно заржал в трубку, будто такая перспектива показалась ему очень забавной. Хотя, возможно, так оно и было. Джо внутренне напрягся. Состояние сонной апатии, охватившее его во время разговора с ростовщиком, мгновенно прошло, уступив место радостному возбуждению. — У него есть дети? — спросил Эрнандес, прилагая неимоверные усилия, чтоб голос звучал по-прежнему безразлично. — Две дочки, пятнадцать и двенадцать лет. Прям куколки. Теперь им только на панель. — Росси мерзко хихикнул и разорвал связь. Джо осторожно положил трубку и отодвинул от себя аппарат. Откинулся в кресле, и медленно выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Боже всемогущий, как же ему повезло! Сам того не зная, старый шакал подписал смертный приговор этому… Джо взглянул на лежащий перед ним лист бумаги. Этому Теодору Абрахему. И его дочкам. Хотя девочки умрут далеко не сразу. Босс «Псов» рассчитывал на два, а то и три месяца умопомрачительных забав. Пятнадцать и двенадцать. Подумать только. От одной мысли о девочках он почувствовал нестерпимый пульсирующий жар внизу живота, а спустя несколько мгновений тело выгнулось, повинуясь нахлынувшей волне ни с чем не сравнимого наслаждения. Тихий, протяжный стон сорвался с его тонких, приоткрытых в экстазе, губ. Когда волна схлынула, Джо опустил глаза и увидел, как по зеленой, цвета хаки, ткани шорт расплывается темное, мокрое пятно. Он улыбнулся. Маленькие девочки были страстью Эрнандеса. Тонкие, еще не оформившиеся тела, по детски гладкая, без единой поры кожа, чистое, не отравленное табаком и алкоголем дыхание. Невинные ангелы с большими, полными слез глазами, пухлыми, дрожащими от страха губами. Джо никогда не был груб с ними. Никогда не поднимал руку на сидящего перед ним ребенка. Однажды, в одном из борделей Хуареза, он даже пристрелил негодяя, хлестнувшего по лицу тонкое белокурое создание по имени Галия. Этот мерзавец, могучий когда то мужчина, а теперь больше похожий на заплывшего жиром борова, держал ее за длинные шелковистые волосы своей толстой, поросшей густой черной шерстью рукой, готовясь ударить еще раз. При этом он пронзительно вопил что-то о малолетних шлюхах, не желающих брать… Впрочем, это не важно. Джо выбил дверь и выпустил целых три пули из «Ламы» тридцать второго калибра, снабженной самодельным глушителем, а этот ублюдок еще с минуту копошился у изножья широкой кровати, застеленной белоснежными простынями. Маленькие кусочки свинца в цельнометаллической оболочке пробили легкие, так что шума он издавал не более чем проколотая гвоздем шина. Когда все закончилось, Джо поднял на руки почти невесомую девочку и вынес из залитой кровью комнаты. В тот раз они провели одну из самых прекрасных ночей в его жизни. Он был для нее и братом, и отцом, и нежным любовником. А какой благодарностью светились ее громадные темно-синие глаза! Как держала за руку, сжимая запястье своими тонкими пальцами, и плакала, умоляя не уходить! Он осторожно высвободился, нежно поцеловал Галию в чистый выпуклый лоб и шагнул за порог маленькой, уютно обставленной комнаты. И все таки на мгновение задержался у закрытой двери, слушая безутешные рыдания покинутого ребенка. Та поездка в Хуарез обошлась ему в пять штук, ровно на четыре тысячи больше, чем обычно, но он не жалел ни о чем. В конце концов даже в мотелях берут плату за уборку мусора, если ваш мешок тяжелее двадцати фунтов. Жирный ублюдок весил намного больше. Очнувшись от грез, Эрнандес понял, что кончил еще несколько раз. Теперь всю промежность его длинных шорт покрывало темное влажное пятно, сперма стекала по внутренним сторонам бедер, а высыхая, неприятно стягивала кожу. Джо передернуло от отвращения. Быстро поднявшись, он подошел к небольшой книжной полке, одиноко стоявшей в правом углу кабинета, и ухватившись за край, потянул на себя. С легким шорохом полка откатилась в сторону, открывая ярко освещенное помещение, полностью выложенное кафельной плиткой, стилизованной под мрамор. Одну из стен украшало широкое зеркало в тонкой раме из хромированной стали, под ним громадная, размером с небольшой бассейн, раковина. Еще две стены занимали душевая кабинка с матовыми плексигласовыми панелями и мраморный унитаз с меховым ковриком под ним. На причудливо изогнутых стальных крюках висели белые махровые полотенца. В старые времена, когда «Псы» только захватили власть в городе, помещение служило «джокером», надежно спрятанным в рукаве Эрнандеса. Трое или четверо вооруженных до зубов головорезов не раз страховали босса во время напряженных переговоров с бандитами, желавшими подмять под себя Эдну. Джо шагнул внутрь, и не давая себе труда закрыть импровизированную дверь, сбросил на пол одежду. Мгновение помедлил, наслаждаясь прохладой, идущей от толстых стен, а затем скрылся за полупрозрачными панелями душевой кабинки. С легким шипением из потолка и стен ударили тонкие прохладные струи, смывая пот, грязь и усталость прошедших суток. В кабинет Джо вернулся совсем другим человеком. Капельки воды поблескивали на его смуглой коже. Эрнандес не любил пользоваться полотенцами, предпочитая давать телу высохнуть естественным образом, и с удовольствием потянувшись, направился к стоящему у двери шкафу. Раскрыв створки, извлек из темного нутра пару потертых Левайсов, и майку-борцовку, выгодно подчеркивавшую его поджарый, мускулистый торс. Нижнего белья босс «Бешенных псов» не носил. Быстро оделся, светлая ткань «борцовки» местами потемнела, впитав покрывавшую кожу влагу, и направился к столу. У него оставалось еще одно незавершенное дело. Удобно устроившись в кресле, повертел в пальцах листок, на котором часом раньше сам нацарапал номер Теодора Абрахема, и потянувшись к телефонному аппарату, набрал указанные на нем цифры. Трубку сняли после третьего гудка.