– Ну что я пойду один? Я ведь уже сказал, что с тобой приду… Ну пойдем, а? Ну что ты, в самом деле… На колени перед тобой встать прикажешь? А что? Уже к этому и идет… С ума меня скоро сведешь, ей-богу… – Нет, Егор. Не уговаривай, я все равно не пойду. – А чего так? Компания тебе не подходит? Скучно тебе, да? Или ты как хочешь, скажи? Чтобы все на днюхе по диванчикам сидели и книжки читали? А потом по-умному разговаривали, да? Ну уж прости, не все такие умные, как ты! Презирать нас теперь за это, что ли? А за такое презрение, между прочим, и по щам схлопотать можно! – Ты сейчас угрожаешь мне, да? – Нет. По-моему, я унижаюсь, какие уж там угрозы… Или ты правда хочешь, чтобы я на колени перед тобой падал да умолял? – Ну зачем ты так, Егор… Не обижайся… Мне и правда домой надо, у меня курсовая работа не закончена, а завтра идти к преподавателю и показывать ее… Иди один, повеселись от души! Не обижайся, ладно? – Да ладно, понял. Иди, что ж… Я позвоню тебе завтра. – Хорошо… Тогда до завтра? – До завтра, до завтра… Все-таки скользнула обида в его голосе, когда произносил это «до завтра». И не обида, а что-то, что было похоже на злость, на раздражение. Так и несла она в себе эту нотку его раздражения, когда шла домой. И пожимала плечами в недоумении – зачем тогда все, непонятно… Зачем тогда звонит, зачем зовет встретиться, если злится? Неужели Кристина права и Егором только вопрос принципа руководит? Мол, пацан должен своего добиться во что бы то ни стало, иначе он не пацан? Господи, как глупо все это, как пошло… И надо ему сказать, чтобы не звонил больше. И не приглашал никуда… Надо как-то разом покончить со всем этим, правда! Но как-то так, чтоб Егор не обиделся… Или не получится, чтоб его не обидеть? Так не бывает, наверное… * * * – …Ты чего такая опрокинутая, доченька? Что с тобой? Я так всегда пугаюсь, когда ты такая… Юля присела на диван рядом с Анелей, обняла ее за плечи, притянула к себе. Анеля ответила тихо: – Да все нормально, мам… Просто задумалась немного, и все. – Да уж, знаю я твое немного! Задумчивость – это твое обычное состояние! И не просто задумчивость, а полный уход в себя! Ну, где ты сейчас обитаешь, в каких облаках? Какой такой печалью опять маешься? С мальчиком поссорилась, да? С этим, как его… С Егором? – Да я и сама не знаю, поссорилась или нет, мам… – Как это? В данном вопросе промежуточного состояния не должно быть, по-моему! Он тебя обидел, да? Расскажи, что произошло, вместе разберемся! – Ой, да я даже не знаю, как об этом рассказать… Нет, мам, я лучше не буду. Нет… Юля отстранилась от дочери, долго смотрела на нее с улыбкой. Потом проговорила тихо, чуть вкрадчиво: – А хочешь, я сама догадаюсь, что произошло? Мальчик близости с тобой добивается, да? Он решил, что время пришло, что пора бы… Сколько ж можно по улицам тебя выгуливать да по киношкам водить? Правильно я догадалась, да? – А… А откуда ты знаешь, мам? – Оттуда, Анеля, оттуда… Нынешние мальчики на раз-два просчитываются, они все на этом зациклены. Это они диктуют сейчас алгоритм отношений, и ничего с этим не поделаешь, время такое пришло. У каждого времени свои правила, понимаешь? – Мам… Ты сейчас так говоришь… Мне не нравится, как ты все это говоришь. Это… Это пошло, я даже слушать этого не хочу! И вообще, прекратим этот дурацкий разговор, ладно? Юля кивнула, снова улыбнулась грустно. Потом произнесла с тихой печалью в голосе: – Что ж ты у меня такая, доченька… Такая несовременная. Учти, что тургеневские барышни сейчас не только не в моде, но и вообще бывают гонимы и осмеяны социумом… И как это я тебя упустила, а? Не знаю, как так получилось… Ведь я никогда тебе тургеневских барышень в пример не приводила! Но, выходит, воспитала совсем неправильно! И где я так ошиблась, в чем ошиблась, не понимаю? – А бабушка говорит, что воспитание не играет никакой роли в становлении личности. Каким человек родился, с какой душой, с какой натурой, таким на всю жизнь и останется. А еще она говорит, что я вся в папу пошла… – Ну, если бабушка говорит… – с едва скрытой досадой в голосе проговорила Юля и замолчала. Потом вздохнула так, будто попыталась подавить досаду, и продолжила: – Да, ты в папу, бабушка тут права, спорить не буду. А еще что она говорит, интересно? Что папа у тебя добрый и хороший, а я плохая и злая, да? Что испортила папе жизнь, верно? – Нет, мам. Ничего такого она не говорит. То есть… Про тебя ничего такого не говорит, правда. – Ой ли… Свежо предание, да верится с трудом. Ты просто говорить мне всей правды не хочешь, я ж понимаю. И то понимаю, какую обиду твоя бабушка на меня затаила. – Ну, может, и затаила… Но это вовсе не значит, что надо эту обиду на меня вываливать. Бабушка, она ж такая… – Ну да, ну да… Еще одна тургеневская барышня, только состарившаяся. Наверное, они все-таки неистребимы, эти тургеневские барышни. Жизнь их и так и сяк поколачивает, а они все со своей тонкой духовностью носятся. – Мам… Духовность не может быть тонкой или толстой или еще какой-нибудь. Она просто духовность, и все. – Ну ладно, ладно… Не учи мать жизни. Я ж ничего против твоей бабушки не имею, если по большому счету. Да и не о ней сейчас речь… – Между прочим, бабушка за меня тоже переживает, мам. Как и ты. Говорит, как же я жить дальше буду, мол… Перед каждой дверью дрожать… – В смысле – перед дверью дрожать? – Ну, это она образно так говорит, понимаешь? Что я не смогу в нужное время нужную дверь открыть! – А, теперь поняла, да… Но ведь и я с тобой о том же хочу поговорить, Анелечка! Вот хотя бы мальчика твоего взять… Ведь нормальный мальчик, видела я его, симпатичный такой! И что страшного в том, что он следует установленному алгоритму… То есть хочет того, чего все мужчины хотят… – Мама, перестань! Прошу тебя! Мне неприятно! – А ты спрячь пока свое неприятие и послушай, что мать тебе говорит! Я ж тебе не чужая, правда? Вот чего ты испугалась, скажи? Ты можешь четко и внятно сформулировать это свое неприятие? Ведь не можешь, правда? А если не можешь, я тебе помогу… – Чем ты мне можешь помочь, мама? Ну чем? – Не бойся, свечку держать не буду. Я тебе просто посоветую – открой свой паспорт, Анеля, и глянь в него повнимательнее. И подумай. Тебе уже двадцать лет, а ты… Еще никак и ни с кем… Да это же нонсенс по нашим временам, Анеля! – Мам… Ты это серьезно сейчас? Ты… Мне… Серьезно сейчас говоришь? Анеля отстранилась от матери, глядела на нее с ужасом. Так глядела, будто и не мать она ей вовсе, а незнакомая чужая женщина. Юля даже поежилась слегка под ее взглядом, проговорила чуть насмешливо: – Ой, ой… Ну что я такого сказала, чего ты так всполошилась, господи? Да, тебе уже двадцать лет! Половина девчонок из твоего класса уже детей родили, а ты все сидишь и сказки себе придумываешь! Так и будешь до пенсии сидеть, да? Ждать, когда сказочная любовь нагрянет? Опомнись, Анеля, опомнись… Распахни глаза, оглядись вокруг. Ты уже не ребенок, милая моя, ты женщина! Стало быть, пора уже иметь какое-то представление о женской жизни! – Мам, ты что… Я не понимаю тебя сейчас… Ты хочешь сказать, чтобы я… Вот так, с кем попало? – Да отчего же сразу с кем попало, Анеля? Ты же встречаешься с этим мальчиком, правда? Значит, он тебе нравится? – Да, я встречаюсь. Но только потому… Потому что не хочу его обижать… Я будто ответственна перед ним за то, что нравлюсь ему. Боюсь виноватой оказаться, понимаешь? Он звонит, приглашает меня встретиться, и мне отказаться неудобно. – И вот опять ты рассуждаешь как маленькая! Что значит – не хочу обижать? Да ты его как раз и обижаешь тем, что соглашаешься встретиться, а потом отвергаешь, понимаешь ты это или нет? Лучше тогда совсем не встречайся, чем так! Хотя я бы на твоем месте… Ведь неплохой мальчик на самом деле! Ты присмотрись к нему, присмотрись… Как раз в этом отношении и присмотрись! – В каком… в этом? – Ну чего ты спрашиваешь! Сама понимаешь в каком! – А зачем, мам? – Ну вот опять… Зачем, главное. Да затем, Анеля, затем! Да хотя бы опыт какой-никакой у тебя бы проклюнулся! Пусть неудачный, но все же опыт! Как говорится, сын ошибок трудных! Опыт для женщины – вещь необходимая, доченька. – Ну, так уж и необходимая… – Да, необходимая! Чтобы не ошибиться потом… Чтобы знать, что к чему! Да чтобы вообще женскую жизнь как таковую иметь, если хочешь! Надо же когда-то ее начинать, чтобы представление какое-то о ней было! Зачем тебе такая дремучесть в этом щекотливом вопросе? И не смотри на меня так, ради бога, будто я какие-то ужасные вещи тебе говорю! Я ж вынуждена их говорить, никуда не денешься, если уж такая планида материнская мне выпала… Другие матери не знают, как своих дочек от лишнего опыта уберечь, а у меня – все наоборот… И ведь не знаешь даже, что лучше, что хуже! – А я не хочу так, мам. Я верю, что у меня все будет не так… Все по-другому будет! – О господи… – вздохнула Юля, в изнеможении прикрыв глаза. – Не понимаешь ты меня, не понимаешь… До такой степени не понимаешь, что я боюсь за тебя – как ты жить дальше собираешься, а? По-прежнему в своей невесомости плавать? – Вот-вот, мам, точно… – тихо засмеялась Анеля, осторожно оглаживая мать по плечу. – И ты вслед за бабушкой сейчас повторяешь… И даже голос у тебя такой же тревожно-печальный, те же самые нотки – как жить дальше будешь, как! Еще скажи про каждую дверь, перед которой я стану дрожать… – Но ведь и в самом деле так получается, согласись? Ведь надо же когда-то выплывать из своей невесомости и начинать жить нормальной человеческой жизнью? – А я что, нечеловеческой жизнью живу? – Нет. – А какой тогда? – Марсианской. – Хм, здорово звучит… Мне нравится, да… – Ну, мало ли что тебе нравится! Всякому бы понравилось, да выходить на земную орбиту все равно надо! – А зачем, мам? Разве я кому-то мешаю? – Да как это – зачем? Затем, чтобы жить! Вперед идти! Шишки набивать, коленки вдрызг, морду всмятку, но – вперед! Или ты собралась всю жизнь прожить в состоянии инфузории-туфельки? Ты пойми, все живут в постоянном преодолении, мир так устроен… И время от времени раны залечивают, становятся сильнее. Мальчики мужчинами становятся, а девочки – женщинами. И тебе тоже надо! Учись на мир смотреть не распахнутыми глазами-блюдцами, а хитрым прищуром! Учись видеть людей, понимать их! – А я и так всех вижу и понимаю, мам… Вижу, кто хороший, а кто плохой.