— Да больница, верно, далеко, туда и не доберешься, — пробормотала она. — А если на моем транспорте? Женщина заколебалась. * * * — Ну и глухомань! — Это были первые слова Шатохина, когда он вышел из машины у наглухо запертых железных ворот Вечеркинской психиатрической больницы. Он и нашел-то ее с великим трудом. По крайней мере, последние десять километров пути пришлось то и дело останавливаться и спрашивать, как до нее добраться. Некоторые из тех, к кому он обращался, вообще ничего не знали про больницу и искренне поражались, услышав о ее существовании, другие чесали затылки и вопрошали, задумчиво дивясь на небо: «А что, ее разве еще не закрыли?» Пару раз его посылали не туда, в прямом, а не в фигуральном смысле. Так они с мамашей оказались на скотобойне, а потом и вовсе на заброшенном кладбище, прежде чем добрались до заветных железных ворот. Мать Юлии Андриевской осталась в машине, а Шатохин постучал в окошко маленькой сторожки — КПП, примыкающей к воротам. На него тут же подслеповато глянул какой-то замшелый дедок: — Чего надо? — Это психиатрическая больница? — на всякий случай уточнил Шатохин. — Психиатрическая, какая же еще… — недовольно пробурчал дед, как будто Шатохин оторвал его от чрезвычайно важного дела, может, даже государственной важности. — А как бы нам посетить пациента? — спросил Шатохин. — Сегодня нет посещений, — отрезал вредный дед и снова скрылся в глубине сторожки, а окошко задвинул куском фанеры. Шатохин постучал еще раз. Дед разъярился и разорался из-за фанеры: — Сказано же, что сегодня нет посещений! Ходют тут, как будто правил не знают! — Конечно, не знаем, — Шатохин с трудом сдерживался, чтобы не перейти на крик вслед за нервным дедом. — Мы тут в первый раз, между прочим, так что могли бы и разъяснить эти ваши замечательные правила. — Ишь ты, «замечательные»! — передразнил дед с издевкой, однако фанерку свою отодвинул, чтобы повнимательнее приглядеться к невесть откуда взявшемуся говоруну. — А правила такие, что, прежде чем приезжать, нужно позвонить главному врачу Леонид Борисычу, а уж он обскажет, можно ли посещать пациента и когда. Потом от главного врача на вахту поступит бумага за его же подписью, и мы вас запустим. При наличии паспорта или заменяющего его документа. — Благодарю вас за консультацию, — вежливо сказал Шатохин, соображая, что бы ему сунуть в окошко: служебное удостоверение или заветную купюру, способную, как известно, и не такие двери открывать при условии, что ее достоинство окажется подходящим. Дед между тем продолжал зудеть: — А правила вам следовало бы знать, потому что, когда больные к нам поступают, родственникам всегда рассказывают, что и как. Шатохин уже нащупал кошелек, когда деда перебил другой голос из сторожки, густой и уверенный: — Чего ты тут распинаешься, Максимыч? — Да вот, пришел один, говорит, проведать пациента, а сам правил не знает, — наябедничал дедок. — Этот, что ли? — В окошко выглянул мордатый тип в знакомой Шатохину форме секьюрити и с ходу «сфотографировал» Шатохина профессиональным глазом. Солидная, похоже, контора эта запрятанная у черта на куличках Вечеркинская психбольница. А замшелый дедок на вахте что же — для отвода глаз? — Ну я. — Шатохин сразу понял, что этого быка не следует дразнить ни удостоверением, ни кошельком. — Ну раз ты все понял, то гуляй, — порекомендовал ему больничный секьюрити. — А если не все? — наивно поинтересовался Шатохин. — Аналогично. — Значит, все через главного врача? — не унимался Шатохин. — Ага, через него. — Охранник изучал Шатохина уж очень подробно. — А можно тогда узнать номер его телефона? Мордатый секьюрити на пару секунд ушел в себя, наверное, вспоминал, что записано в его должностной инструкции, но потом все-таки продиктовал телефон главврача — номер, между прочим, был московский, — после чего по примеру дедка отгородился от Шатохина фанерной заслонкой. Шатохин вернулся к машине, достал из кармана мобильный телефон и позвонил. Ответил ему неприятно-вкрадчивый баритон. — Это Леонид Борисович? — У Шатохина сразу же появились скверные предчувствия, что противный баритон ничего путного ему не расскажет. — Да, а с кем я говорю? — Это родственники вашей пациентки, Юлии Андриевской. Мы хотели бы навести справки о состоянии ее здоровья и узнать, когда ее можно посетить. — Родственники? — Баритон как будто удивился. — А кто именно? — Я… — Шатохин не сразу нашелся. — Тут, рядом со мной, ее мать… — Он с опозданием сообразил, что понятия не имеет, как эту самую мать звать-величать, и стал ее гипнотизировать взглядом через стекло машины, но она все равно не сообразила, чего от нее хотят. — Сейчас я передам ей трубку. Шатохин распахнул дверцу и сунул телефон разомлевшей в дороге женщине: — Говорите. Это главный врач. Она не придумала ничего лучше, чем тупо уставиться на мобильник: — А что я ему скажу? — Что вы хотите знать, когда можно проведать вашу дочь, — процедил Шатохин сквозь стиснутые зубы и насильно вложил трубку ей в руку. — Да-а… Я вас слушаю… — проблеяла эта овца, приложив мобильник к уху. Шатохин мысленно выругался и отвернулся. Больше она ни слова ни произнесла и через полминуты вернула ему трубку с блуждающей идиотской улыбкой. — Больную пока посещать нельзя, а когда можно будет, мы поставим вас в известность, — повторила она попугаем вслед за главврачом Леонидом Борисовичем. Это все, на что она в конечном итоге сподобилась. Глава 14 Лиля с утра ждала Филиппа, а дождалась представительного мена лет тридцати пяти в тщательно выглаженных брюках и белоснежной крахмальной рубашке. Прибавьте к этому старательно уложенную шевелюру, благородную бледность и чуть брезгливое выражение породистой физиономии — вот вам и законченный портрет Игоря Измайлова. — Добрый день! — вежливо сказал сынок покойной актрисы. А Лиля от удивления взяла и… зевнула. — Надеюсь, я вас не разбудил? — Измайлов улыбнулся. — Вроде нет… То есть я уже давно проснулась. — Бедная Лилек совсем растерялась. — Просто… — Просто вы меня не знаете, — продолжил за нее Измайлов. — Не бойтесь, я к вам с самыми добрыми намерениями. Моя фамилия Измайлов. Может, она вам о чем-нибудь говорит? После этих слов он посмотрел на Лилю со значением, но она уже успела справиться с фактором неожиданности, а потому даже бровью не повела. Пусть этот петушок еще что-нибудь прокукарекает, а до тех пор она «ничего не знает, ничего не ведает». — Позвольте войти. — Измайлов напомнил, что он все еще в дверях. Лиля отступила назад и указала, куда ему пройти, — в комнату. Первым делом Измайлов огляделся: — Квартиру снимаете? — На свою пока не заработала. — Лилек присела на край софы, предоставив своему вальяжному гостю самому о себе позаботиться. Он выбрал старое хозяйское кресло, предварительно внимательно его осмотрев, видать, боялся запачкать свои наглаженные штаны. — Вы, наверное, ждете, когда я наконец объясню вам причину своего визита? — вкрадчивым тоном поинтересовался Измайлов. — Конечно, — кивнула Лилек, — да еще и с нетерпением. — Тут она не врала, ведь в любую минуту мог появиться Филипп с обещанным гонораром.