Назначение воеводой лиссенийца встретили, однако, неодобрительно. Моредо в отличие от своих братьев Лотто и Рогерио, на общем языке изъяснялся с трудом, да и пристало ли иноземцу командовать вестеросскими рыцарями? Недруги лорда Рована при дворе, в том числе многочисленные ставленники Анвина Пека, не замедлили объявить это доказательством того, о чем они подозревали уже полгода: Рован-де продался Дубовому Кулаку и дому Рогаре. Все эти толки скоро забылись бы, будь наступление на Долину успешным, но оно не было таковым. В начале лорд Алин без труда разделался с морскими наемниками Позлащенного Сокола и занял гавань Чаячьего города, но при штурме стен, ограждающих порт, и в последующих уличных боях королевское войско потеряло сотни бойцов. Моредо Рогаре после гибели своего толмача обнаружил, что люди не понимают его команд, а он их ответов; итогом стали хаос и безначалие. На другом же конце Долины горная дорога оказалась куда менее проходимой, чем от нее ожидали. На перевалах войско сира Роберта вязло в снегу, и на обоз то и дело нападали дикие горцы (потомки Первых Людей, изгнанных из Долины андалами тысячи лет назад). «Это были скелеты в шкурах, а оружием им служили каменные топоры и дубины, – вспоминал после Бен Блэквуд. – Они так оголодали, что лезли на наши мечи и копья, сколько ни убивай их». Холод, снега и ночные атаки брали свое: сир Роберт понемногу терял людей. Однажды высоко в горах случилось немыслимое. Солдаты, с дюжину человек, заметили снизу устье пещеры и поднялись посмотреть, нельзя ли в ней укрыться от ветра. Кости, в изобилии раскиданные у входа, должны были насторожить их, но они прошли дальше… и потревожили дракона. Убив шестнадцать человек и наградив с полсотни ожогами, разозленный бурый змей перелетел еще выше в горы, «а на спине у него сидела какая-то оборванка». Так последний раз мелькнули в истории Вестероса Бараний Вор и Крапива, хотя горные племена до сих пор рассказывают об «огненной колдунье», жившей в потаенной долине вдали от дорог и селений. Ей будто бы поклонялся один из самых свирепых кланов; юноши перед посвящением в мужчины несли ей дары и возвращались обожженные в знак того, что посетили драконью женщину в ее логове. Встреча с драконом оказалась не последним испытанием для людей сира Роберта. Дойдя до Кровавых Ворот, войско потеряло около трети от холода, голода и боев с одичалыми. Погиб и сам сир Роберт Рован: его раздавил валун, который дикари сбросили с высоты на колонну. Командование над войском принял Бенжикот Блэквуд; до его совершеннолетия оставалось еще полгода, но военным опытом юный лорд не уступал мужам вчетверо его старше. У входа в Долину солдаты досыта поели и обогрелись, но сир Джоффри Аррен, Рыцарь Кровавых Ворот и признанный наследник леди Джейны, сразу понял, что после такого перехода для боя они непригодны и будут ему не помощью, а обузой. В ту же пору на тысячу лиг южнее Лиссенийская Весна потерпела еще один сокрушительный удар: в Лиссе и Солнечном Копье почти одновременно умерли Лисандро Великолепный и его брат Дразенко. Оба Рогаре, разделенные Узким морем, скончались при подозрительных обстоятельствах. Первым погиб Дразенко, подавившись куском ветчины, а роскошная барка Лисандро затонула с ним вместе, возвращаясь во дворец из «Душистого сада». В злосчастное совпадение верили лишь немногие; большинство видели во всем этом заговор против дома Рогаре. Обе смерти приписывали Безликим из Браавоса, лучшим наемным убийцам на свете. Но если виновниками в самом деле были Безликие, то кто же их нанял? В числе заказчиков называли браавосский Железный банк, архона Тирошийского, Раккалио Риндона и целый сонм лиссенийских магистров, недовольных «бархатной тиранией» Лисандро. Кое-кто предполагал даже, что Лисандро убрали с дороги родные дети: законных у него было девять – шесть сыновей и три дочери, бастардов шестнадцать. Так или иначе, с братьями разделались очень искусно, придав обеим смертям видимость несчастного случая. Ни одна из должностей Лисандро наследственной не считалась. Его обглоданный крабами труп еще не успели извлечь из моря, как враги верховного магистра начали бороться за них с былыми друзьями. Верно говорят, что лиссенийцы воюют не оружием, а заговорами и ядами. Весь остаток того кровавого года магистры и магнаты Лисса кружились в смертельном танце, где верх одерживали то одни, то другие. Побежденные часто прощались и с самой жизнью. Торрео Хаэн, заняв желанный пост верховного магистра, дал пир, на коем был отравлен с женой, любовницей, дочерьми (одна из них явилась на бал Девичьего Дня в скандальном прозрачном платье), братьями, сестрами и несколькими сторонниками. Сильварио Пендейериса ударили в глаз кинжалом, когда он выходил из Храма Торговли, брата его Перено удавила рабыня из перинного дома. Маршала Морео Дагареона убили свои же гвардейцы; Маттено Ортиса, большого почитателя богини Пантеры, растерзала собственная дикая кошка, чью клетку почему-то забыли запереть на ночь. Должностей Лисандро его дети унаследовать не могли, но все же наследство им досталось немалое: дворец отошел его дочери Лисаре, корабли – сыну Драко, бордель – сыну Фредо, а библиотека – дочери Марре. Состояние его, хранящееся в банке Рогаре, было поделено между всеми отпрысками – даже бастарды получили свою долю, хоть она и была меньше той, что полагалась законнорожденным детям. Сам банк возглавил старший сын Лисаро, о котором справедливо говорили, что «он во сто крат честолюбивее отца, но и вполовину не так умен». Лисаро Рогаре хотел править Лиссом, но для того, чтобы подобно Лисандро, десятилетиями приумножать свою власть и богатства, ему не доставало ни хитрости, ни терпения. Видя, как его соперники погибают один за другим, он прежде всего позаботился о собственной безопасности и приобрел у рабовладельцев Астапора тысячу Безупречных. Эти воины-евнухи считались лучшими пешими солдатами в мире, а кроме того, были приучены к беспрекословному повиновению, и хозяин мог не бояться бунта или измены. Защитив себя, Лисаро позаботился о том, чтобы его избрали маршалом: он завоевал симпатии простого люда, устраивая богатые празднества, и заручился поддержкой магистров, раздавая невиданные дотоле взятки. Быстро растратив свое личное состояние, он начал брать золото из банка – для того, чтобы устроить короткую победоносную войну с Тирошем или Миром, как он сказал позже. Вся слава вместе с должностью верховного магистра досталась бы маршалу, то есть ему, а разграбив неприятельский город, он восполнил бы взятое из банка и стал первым богачом Лисса. План этот был весьма глуп, и скоро все пошло наперекосяк. По легенде, первые слухи о несостоятельности банка Рогаре пустили люди, нанятые Железным банком Браавоса. Однако, откуда бы ни пошли слухи, скоро об этом заговорил весь Лисс. Городские магистры и крупные торговцы начали требовать возврата своих вкладов; сначала их было немного, но число недовольных росло, и скоро золото стало утекать из сокровищницы Лисаро рекой… а затем эта река пересохла. К тому времени самого Лисаро и след простыл. Видя, что его ждет крах, он бежал из Лисса под покровом ночи, прихватив с собой трех рабынь-наложниц, шестерых слуг, сотню Безупречных и бросив жену, дочерей и дворец. Это встревожило городских магистров настолько, что они немедленно захватили банк Рогаре и нашли его хранилище полностью опустошенным. Последующее за этим падение дома Рогаре было быстрым и безжалостным. Братья и сестры Лисаро заявили, что непричастны к разграблению банка, но многие сомневались в их невиновности. Драко Рогаре сбежал в Волантис на одной из своих галей, а его сестра Марра, переодевшись мужчиной, попросила убежища в храме Индроса. Однако всех остальных, включая бастардов, схватили и предали суду. На восклицание Лисары Рогаре «Но я же не знала!» магистр Тигаро Моракос ответил: «А следовало бы знать», и толпа яростно взревела, соглашаясь с ним; Лисаро разорил половину города. Причиненный им ущерб не ограничился одним Лиссом. Как только вести о падении дома Рогаре достигли Вестероса, купцы и лорды смекнули, что вверенные им Рогаре деньги потеряны. Моредо Рогаре, не теряя времени, передал командование Алину Дубовому Кулаку и отплыл в Браавос. Лотто Рогаре при попытке бежать из Королевской Гавани был взят под стражу Лукасом Лейгудом и его золотыми плащами. Железный Трон конфисковал его письма, счетные книги и все золото с серебром, оставшееся в подвалах банка на вершине холма Висеньи. Сир Марстон Уотерс с двумя своими гвардейцами и полусотней стражников между тем штурмовал «Русалку». Посетителей выгнали на улицу, не дав им одеться (среди них, по его собственному признанию, был и Гриб), а лорда Рогерио, окруженного частоколом копий, увели под улюлюканье толпы. В Красном Замке обоих братьев заточили в башне десницы: от подземелья их на время спасло родство с женой принца Визериса. После гибели сира Корвина в Долине регентов осталось лишь двое: лорд Рован и великий мейстер Манкен. Поначалу все полагали, что взять братьев Рогаре под стражу велел десница, однако такое мнение бытовало недолго, ибо в тот же вечер лорд Рован присоединился к обоим узникам, причем «персты», долженствовавшие его защищать, и пальцем не шевельнули. Когда сир Мервин Флауэрс вошел в зал совета, чтобы взять его милость под стражу, Тессарио-Тигр приказал своим людям не вмешиваться. Сопротивление оказал лишь оруженосец лорда Рована, но его быстро скрутили. «Смилуйтесь над ним!» – взмолился лорд Таддеуш. Парнишку пощадили, но Флауэрс отрезал ему ухо со словами: «Впредь тебе наука: не перечь Королевской Гвардии». Тремя предателями, брошенными в темницу и ожидающими суда, список не ограничился. Под стражу также взяли трех кузенов лорда Рована, одного из его племянников и пару дюжин конюхов, слуг и рыцарей, состоявших у него на службе; все они сдались без боя, захваченные врасплох. Но когда сир Амори Пек с дюжиной латников пришел к крепости Мейегора, на разводном мосту их встретил сам Визерис Таргариен с боевым топором в руках. «Принцу было всего тринадцать, да и сложения он был тщедушного, – рассказывал Гриб. – Не знаю, смог бы он поднять столь тяжелый топор, не говоря уж о том, чтоб кого-нибудь зарубить». «Если вы пришли за моей супругой, ступайте прочь, – сказал юный принц, – ибо пока я дышу, я не дам вам пройти». Сир Амори нашел сие заявление скорее забавным, нежели устрашающим. «Вашу супругу требуется допросить в связи с изменой ее братьев», – ответил он. «Кто отдал такой приказ?» – осведомился принц. «Десница». «Лорд Рован?» «Лорд Рован смещен, и новым десницей стал сир Марстон Уотерс». Тут из ворот крепости появился сам Эйегон Третий и встал рядом с братом. «Король здесь я, – напомнил он собравшимся, – и сира Марстона я своим десницей не назначал». Гриб говорит, что при виде Эйегона сир Амори несколько опешил, но колебался недолго. «Ваше величество еще слишком юны, – сказал он. – До вашего совершеннолетия подобные дела решают ваши верные лорды; они и выбрали сира Марстона». «Лорд Рован тоже мой регент», – возразил король. «Он перестал им быть, предав ваше доверие». «Кто же принял такое решение?» «Королевский десница». Принц Визерис расхохотался (сам король Эйегон, к великому разочарованию Гриба, никогда не смеялся). «Десница назначает регента, а регент – десницу, вот так хоровод! – воскликнул он. – Знайте же, сир, что я и пальцем не дам тронуть мою жену. Убирайтесь прочь, или клянусь – вы все умрете». Тут терпение сира Амори Пека лопнуло. Он не мог уступить двум мальчишкам тринадцати и пятнадцати лет, старший из коих был к тому же и безоружен. «Довольно, – сказал он и приказал своим людям убрать обоих с дороги. – Поосторожней только, они не должны пострадать». «Да падет это на вашу голову, сир. – Визерис глубоко вогнал топор в настил моста, отбежал назад и сказал: – Кто заступит за этот топор, жить не будет». Король взял его за плечо и оттащил в крепость, а вместо них на мост вышла тень. Чернокожего, ростом около семи футов Сардока подарил леди Ларре ее отец, Лисандро Рогаре. Лицо гиганта под шелковой черной вуалью было сплошь покрыто тонкими белыми шрамами; ему вырвали язык и отрезали губы, сделав не только немым, но и уродом. Говорили, что он выиграл сотни сражений в бойцовых ямах Миэрина; что однажды, лишившись меча, он разорвал противнику глотку зубами; что он пил кровь убитых врагов; что он убивал львов, медведей, волков и вивернов одними камнями, которые вырывал из песка арены. Мы затрудняемся сказать, есть ли в этих сказках хоть доля правды. Неграмотный Сардок любил, по словам Гриба, музыку и часто играл у дверей леди Ларры красивые и печальные мелодии на диковинном инстументе из златосерда и черного дерева почти с него ростом. «Иногда мне удавалось рассмешить госпожу, хотя она по-нашему едва пару слов понимала, – говорит шут, – но от игры Тени она всегда плакала, и это ей, как ни странно, нравилось больше». У ворот крепости Мейегора в ту ночь звучала иная музыка. Люди сира Амори Пека бросились на Сардока с мечами и копьями, он же избрал своими инструментами обтянутый вареной кожей щит из ночного дерева с железными скрепами и кривой меч с рукоятью драконьей кости; в свете факелов темный клинок сверкал и переливался, показывая всем, что это валирийская сталь. Враги завывали, кричали, осыпали его проклятиями, Тень же не издавал ни звука; он по-кошачьи перемещался среди людей Пека, и лишь его клинок свистел, рассекая вражеские кольчуги легко, как пергамент. Гриб, будто бы наблюдавший за сражением с крыши, рассказывает, что Тень скорее напоминал «жнеца, нежели воина. С каждым взмахом падали все новые колосья, и отличием служило лишь то, что колосья эти кричали и изрыгали проклятия». Смелости людям сира Амори было не занимать, и некоторые из них успевали даже нанести ответный удар. Но Тень был все время в движении и шутя отражал эти удары щитом, а потом им же сталкивал врагов с моста прямо на железные пики. Сир Амори Пек, нужно отдать ему должное, не посрамил Королевской Гвардии. К тому времени, как он обнажил свой меч, на мосту уже пали трое его людей, а еще двое корчились на пиках внизу. «Под белым плащом у него были белые же чешуйчатые доспехи, – рассказывает Гриб, – но шлем его не имел забрала. Не взял он с собой и щита, и Сардок заставил его пожалеть об этом». Тень превратил поединок в танец; он наносил сиру Амори рану, убивал одного из его людей, а после снова возвращался к белому рыцарю и наносил новый удар. Но Пек упорно сражался, и под конец боги на мгновение улыбнулись ему: один из стражников, падая с моста, успел ухватиться за кривой меч и вырвал его из рук Тени. Сир Амори, с трудом поднявшись с колен, бросился на безоружного врага, но Тень вытащил из моста топор Визериса и разрубил шлем сира Амори вместе с головой от макушки до шеи. Сбросив его тело на пики, Сардок спихнул с моста оставшихся убитых и раненых и вернулся в крепость. Король сразу приказал поднять разводной мост, опустить решетку и затворить ворота. Замок в замке теперь был полностью закрыт для врагов и оставался закрытым еще восемнадцать дней. Весь остальной Красный Замок находился в руках сира Марстона Уотерса и его королевских гвардейцев, а порядок в городе поддерживал сир Лукас Лейгуд с золотыми плащами. Утром после битвы на мосту оба пришли к крепости, чтобы просить короля покинуть свое убежище. «Ваше величество несправедливы к нам, думая, что мы замышляем недоброе против вас, – сказал сир Марстон (из рва в это время вытаскивали тела убитых Сардоком). – Мы поступаем так, чтобы оградить ваше величество от ложных друзей и изменников. Сир Амори поклялся защищать вас и, коли потребуется, отдать за вас жизнь. Он был вам верен, как верен и я. Он не заслужил смерти от рук этого зверя». Король Эйегон был непоколебим. «Сардок не зверь, – ответил он с крепостной стены. – Он не может говорить, но хорошо слышит и повинуется приказам. Я приказал сиру Амори отступить, и он отказался; брат мой предупредил, что с ним будет, если он заступит за топор. Я думал, что клятва гвардейца подразумевает подчинение своему королю». «Мы клянемся слушаться короля, это так. – сказал сир Марстон. – Как только вы достигнете совершеннолетия, и я, и братья мои с радостью падем на мечи, коли вы нам прикажете. Но пока вы еще дитя, клятва предписывает нам подчиняться деснице, ибо глас десницы – глас короля». «Мой десница – лорд Таддеуш». «Лорд Таддеуш продал ваше королевство Лиссу и ответит за это. Я буду вашим десницей до тех пор, пока вина его или невиновность не будут доказаны. – Сир Марстон обнажил меч и преклонил колено. – Клянусь мечом своим пред взорами людей и богов: никто не причинит вам вреда, покуда я рядом с вами». Если он надеялся, что его слова убедят короля, то был вскоре жестоко разочарован. «Ты был рядом со мной, когда дракон пожирал мою мать; ты стоял и смотрел, – сказал Эйегон. – Я не позволю тебе стоять и смотреть, как убивают жену моего брата». С этими словами король покинул крепостную стену, и никакие увещевания сира Марстона Уотерса не убедили его вернуться: ни в тот день, ни в другой, ни в третий. На четвертый день вместе с сиром Марстоном пришел великий мейстер Манкен. «Молю вас, государь, оставьте эти детсткие выходки и спуститесь к нам, чтобы мы могли вам служить». Король Эйегон молча смотрел на него со стены, но Визерис был далеко не столь сдержан. Он приказал Манкену немедленно отправить «тысячу воронов», дабы во всем королевстве знали, что король стал пленником в своем собственном замке. На это великому мейстеру отвечать было нечего, но воронов он не выпустил. В последующие дни Манкен предпринял еще несколько попыток улестить короля, уверяя Эйегона и Визериса, что все предпринятые действия были абсолютно законными. Сир Марстон перешел от просьб к угрозам, а от угроз – к торгу. Привели септона Бернарда, дабы тот помолился Старице и попросил ее вернуть королю разум. Ничто, однако, не помогало: на все их усилия юный король отвечал лишь угрюмым молчанием. Эйегон вышел из себя лишь однажды, когда среди молящих появился его мастер над оружием, сир Гарет Лонг. «А если я не покорюсь, сир, кого вы накажете? – закричал король. – Разве что кости несчастного Гейемона, ведь крови в нем уже не осталось!» Многие удивлялись, как новому деснице и его соратникам удавалось сохранять выдержку и продолжать переговоры, которые ни к чему не вели. В Красном Замке у сира Марстона было семь сотен латников, золотые плащи сира Лукаса Лейгуда превышали числом две тысячи, крепость же Мейегора, хоть и грозная, охранялась слабо. Из тех лиссенийцев, что прибыли в Вестерос с леди Ларрой, осталось лишь семеро вместе с Тенью – остальные ушли с ее братом Моредо в Долину. Несколько верных лорду Ровану людей успели добраться до крепости прежде, чем закрылись ворота, но среди них не было ни одного рыцаря, оруженосца или латника, как не было таковых и среди приближенных короля. Единственный в стенах крепости рыцарь, сир Рейнард Рескин, находился там в качестве пленника: лиссенийцы скрутили его в самом начале переворота. Гриб рассказывает, что придворные дамы королевы Дейенеры облачились в кольчуги и взяли в руки копья, чтобы создать впечатление, будто у короля Эйегона больше защитников, нежели полагают его противники; однако подобная уловка вряд ли могла одурачить сира Марстона и его соратников. Стоит задуматься, почему сир Марстон Уотерс просто не взял крепость штурмом. Людей у него было предостаточно. Некоторых, конечно, убили бы Сардок и прочие лиссенийцы, но даже Тень не сможет сопротивляться вечно. Однако десница медлил и не оставлял попыток покончить с «тайной осадой» (как стали называть эти события позже) миром, хотя дело разрешилось бы гораздо быстрее, действуй он мечами, а не речами. Некоторые говорили, что сир Марстон попросту боялся выйти на поединок со страшным Сардоком, но в это трудно поверить. Ходили также слухи, что то ли сам король, то ли принц пригрозил повесить пленных гвардейцев при первой попытке штурма, но Гриб говорит, что это «наглая ложь». Самое вероятное объяснение, как всегда, проще всех. Большинство ученых мужей сходятся в том, что Марстон Уотерс не отличался отвагой, да и человеком был никудышным. Будучи бастардом, он все же сумел стать рыцарем и получить скромное место при дворе Эйегона Второго, однако вряд ли бы продвинулся дальше; лишь благодаря родству сира Марстона с рыбаками Драконьего Камня именно его из сотни более достойных рыцарей избрал Ларис Стронг, чтобы спрятать короля Эйегона от занявшей престол Рейениры. Со временем Уотерс поднялся высоко: стал лордом- командующим Королевской Гвардии в обход тех, кто превосходил его как происхождением, так и доблестью. Как десница короля он должен был стать самым могущественным человеком королевства до совершеннолетия Эйегона Третьего, но в решающий момент дрогнул: его остановили принесенные клятвы и честь, как сей бастард ее понимал. Не желая запятнать свой белый плащ нападением на короля, коего клялся защищать, сир Марстон решил отказаться от штурма, надеясь урезонить Эйегона словами (или голодом, ибо припасы в крепости подходили к концу). На двенадцатый день «тайной осады» к крепости привели закованного в цепи сира Таддеуша Рована, дабы он сознался в своих преступлениях. Септон Бернард перечислил обвинения против сира Таддеуша: его обвиняли в том, что он брал взятки золотом и девками (по словам Гриба, он предпочитал чужеземок из борделя «Русалка», чем моложе, тем лучше); что он отправил Моредо Рогаре в Долину, чтобы лишить законного наследства сира Арнольда Аррена; что он вступил в сговор с Дубовым Кулаком, чтобы сместить Анвина Пека с поста десницы; что он участвовал в махинациях банка Рогаре и тем самым способствовал разорению «многих добрых людей Вестероса, преданных королю, благородного происхождения и положения высокого»; наконец, что он сделал воеводой своего сына, «явно сего не достойного», из-за чего погибли тысячи воинов в Лунных горах. Но самое ужасное обвинение заключалось в том, что его милость вместе с тремя Рогаре замышлял отравить короля Эйегона и супругу его, чтобы сделать принца Визериса королем, а Ларру из Лисса – королевой. «Яд, который они использовали, называется „слезы Лисса“, – заявил Бернард, и великий мейстер Манкен сие подтвердил. – Ваше величество по милости Семерых уцелели, но Гейемон, юный друг ваш, расстался с жизнью». Когда септон завершил свою речь, сир Марстон Уотерс сказал: «Лорд Рован признался, что повинен во всех этих преступленьях». – С этими словами он знаком приказал лорду-инквизитору, Джорджу Грейсфорду, вывести узника вперед. Ноги лорда Таддеуша были закованы в тяжелые кандалы, лицо посинело и опухло до неузнаваемости; поначалу он не двигался с места, но лорд Грейсфорд кольнул его в спину кинжалом, и тогда он глухо промолвил: «Сир Марстон говорит правду, ваше величество. Я во всем сознался. Лотто пообещал мне пятьдесят тысяч золотых драконов, коли я это устрою, и еще столько же, когда Визерис взойдет на престол. А яд мне дал Рогерио».