Но если прикосновение короля и впрямь обладает целебной силой, как верят в народе, то чудо не удалось там, где требовалось больше всего. Последним, кого посетил Эйегон, был десница, сир Тайленд Ланнистер. Все это время старый и хилый слепец, не выходя из своей башни, как мог сражался с Неведомым… но тот, по воле рока, нанес свой смертельный удар, когда болезнь почти уже оставила город. Как-то утром сир Тайленд велел слуге отворить окно. «Очень уж тут жарко», – сказал он, хотя огонь в очаге давно догорел и стекла в окне обмерзли. После этого горячка разделалась с ним даже не за четыре, а за два дня. Септон Евстахий и король, которому он служил, были с ним в час кончины, и Эйегон до последнего вздоха держал его за руку. Сир Тайленд никогда не пользовался любовью. После гибели Рейениры он советовал Эйегону II предать смерти также и сына ее Эйегона Младшего, за что его возненавидели «черные», а когда королем стал Эйегон Младший, начал служить ему, за что к нему прониклись ненавистью «зеленые». Выйдя из чрева матери всего на несколько мгновений позже своего близнеца Ясона, он стал вторым сыном, лишился прав на Бобровый Утес со всем его золотом и дорогу в жизни пробивал себе сам. Жены и детей он не завел, поэтому оплакивали его очень немногие. Из-за маски, под которой он скрывал обезображенное лицо, десница прослыл страшилищем и чуть ли не демоном. Его называли трусом за то, что он не дал Вестеросу вмешаться в войну между Вольными Городами и так мало делал для обуздания Грейджоя на западе. Отправив из Королевской Гавани три четверти королевской казны, он стал пособником падения Рейениры. Собственная хитрость стоила ему глаз, ушей и здоровья, а ей – трона и самой жизни; но нельзя не сказать, что ее сыну он служил хорошо и верно. Война, мир и смотрины Эйегон III, которому оставалось еще порядочно времени до тринадцатилетия, после смерти сира Тайленда Ланнистера показал себя зрелым не по годам. Не спрашивая мнения сира Марстона Уотерса, второго по старшинству в Королевской Гвардии, он пожаловал белые плащи сиру Робину Масси и сиру Роберту Дарклину и сделал Масси лордом-командующим. Великий мейстер Манкен все еще врачевал где-то в городе, поэтому король обратился к его предшественнику Орвилу с тем, чтобы тот вызвал в столицу лорда Таддеуша Рована. «Я хочу его назначить своим десницей. Сир Тайленд предлагал ему в жены мою сестру, поэтому я знаю, что могу ему доверять». Бейелу король тоже пожелал вернуть ко двору: «Лорд Алин будет моим адмиралом, как его дед». Орвил, надеясь скорее всего на помилование, тут же отправил воронов куда следует. Все это Эйегон делал, не советуясь с регентами, коих в столице осталось трое: лорд Пек, лорд Моутон и великий мейстер Манкен. Последний прибежал в Красный Замок, как только сир Робин Масси распорядился открыть ворота. Манфрид Моутон, еще слабый после болезни, просил ничего не решать до тех пор, пока леди Джейна Аррен и лорд Карон не приедут из своих замков, но двое других заявляли, что те лишились своих мест в совете, покинув Королевскую Гавань. Лорд Пек при поддержке великого мейстера (после Манкен в этом раскаялся) отменил все назначения Эйегона: двенадцатилетний мальчик не вправе-де решать в столь важных делах. Командующим Королевской Гвардией утвердили Марстона Уотерса, белые плащи с Масси и Дарклина сняли, дабы сир Марстон сам выбрал, кому их вручить. Орвила вернули в башню ждать казни. Лорду Ровану, чтобы не обидеть его, предложили место верховного судьи и мастера над законом. Алину Велариону и предлагать ничего не стали: всем и так было ясно, что юноша его лет и сомнительного происхождения лордом-адмиралом служить не может. Должности десницы и лорда-протектора объединил в своем лице Анвин Пек. Гриб говорит, что Эйегон встретил распоряжения регентов угрюмым молчанием и возразил лишь против отставки Масси и Дарклина. «В Королевской Гвардии служат пожизненно», – заметил он, на что лорд Пек ответил: «Только если их назначают должным порядком, ваше величество». Все прочие указы, как пишет Евстахий, король принял «учтиво», сказав «ибо я еще мальчик и нуждаюсь в ваших мудрых советах». Истинных своих чувств, какими бы они ни были, он не выказал и вновь ушел в свою скорлупу. Вплоть до своего совершеннолетия Эйегон почти не участвовал в управлении государством, лишь ставил свою подпись и печать на бумагах, которые ему подавал лорд Пек. Он усаживался на Железный Трон в дни торжеств и принимал послов, но и только; в Красном Замке его видели редко, вне его стен – не видели вовсе. Прервем на миг наш рассказ и поближе познакомимся с лордом Пеком, который почти три года негласно правил Семью Королевствами как регент, десница и лорд-протектор. Его дом, один из самых старых в Просторе, уходил корнями в Век Героев и еще дальше, во времена Первых Людей. Среди предков лорда Анвина насчитывались такие легендарные фигуры, как сир Урратон Щитокрушитель, лорд Меррин Писец, леди Ирма Золотая Чаша, сир Баркен Осадник, два лорда Эдсона, Старший и Младший, лорд Эмерик Мститель. Многие Пеки, когда Простор был самым богатым и могущественным королевством Вестероса, служили в совете Хайгардена. Именно Лоримар Пек изгнал на Север чересчур высоко занесшихся Мандерли; за эту услугу король Персеон Третий отдал ему их усадьбу Данстонбери со всеми угодьями, а сын Персеона Гвейн взял в жены дочь лорда Лоримара. Она стала седьмой девицей из дома Пеков, восседавшей на зеленом троне Гарденеров как королева Простора. Другие девицы Пек на протяжении веков заключали браки с Редвинами, Рованами, Костейнами, Окхартами, Осгри, Флорентами и даже Хайтауэрами. С пришествием драконов все это рухнуло. Лорд Армин Пек и его сыновья погибли на Огненном Поле вместе с королем Мерном, дом Гарденеров был уничтожен; Хайгарден, а с ним и верховную власть над Простором, Эйегон Завоеватель отдал Тиреллам, бывшим королевским стюардам. Тиреллы, не связанные родством с Пеками, не имели причин покровительствовать им, и древний дом постепенно пришел в упадок. Век спустя Пеки по-прежнему владели тремя усадьбами, и земли их, хотя и не слишком богатые, были обширны и густо заселены, но почетного места среди знаменосцев Хайгардена они больше не занимали. Анвин Пек вознамерился это исправить и вернуть своему дому былое величие. Как и его отец, примкнувший к большинству на Большом совете 101 года, он полагал, что женщине невместно править мужами. Во время Пляски Драконов он числился среди самых ярых «зеленых»; для поддержки Эйегона II он привел тысячу мечей и копий. Лорд Анвин полагал, что возглавит войско павшего при Тамблетоне Ормунда Хайтауэра, но интриги соперников этому помешали. Не простив им этого, он заколол предателя Оуэна Боурни и замышлял убийство драконьих всадников Ульфа Белого и Хью Молота. Будучи предводителем «водяных орехов», о чем мало кто знал, и одним из трех выживших заговорщиков, лорд Анвин доказал при Тамблетоне, что шутки с ним плохи, и собирался доказать то же самое в Королевской Гавани. Поставив Марстона Уотерса во главе Королевской Гвардии, лорд Пек убедил его отдать белые плащи двум рыцарям своего дома: племяннику, сиру Амори Пеку, и побочному брату, сиру Мервину Флауэрсу. Городской стражей стал командовать Лукас Лейгуд, сын погибшего в Тамблетоне «водяного ореха». Золотых плащей, понесших большие потери во время зимней горячки и Безумной Луны, Пек усилил пятью сотнями своих людей. Недоверчивый от природы, он после того, что повидал (и в чем участвовал) при Тамблетоне, проникся твердой уверенностью, что враги расправятся с ним при малейшем удобном случае. Вечно опасаясь за свою безопасность, он окружил себя личной гвардией из десяти наемников, подчинявшихся только ему (благо, золота он для них не жалел). Их прозвали его перстами. Их капитан, волантинец Тессарио, носил на лице и спине татуировку из тигровых полос – знак солдата-раба. В глаза его почтительно именовали Тессарио-Тигром, заглазно же в ход шла кличка Большой Палец, придуманная Грибом. Обезопасив себя, лорд Пек начал заменять придворных, чья верность внушала ему сомнения, своими друзьями и родичами. Во главе служанок королевы Джейегеры он поставил свою вдовую тетку Клариссу Осгри. Сир Гарет Лонг, мастер над оружием в Звездной Вершине, получил в Красном Замке такую же должность и преподавал рыцарскую науку королю Эйегону. Джордж Грейсфорд, лорд Холихолла, и сир Виктор Рисли из Рисли-Глейда – единственные кроме Пека «водяные орехи», оставшиеся в живых, заняли места лорда-инквизитора и Королевского Правосудия, то бишь палача. Десница зашел так далеко, что уволил септона Евстахия, сделав духовником короля и всего двора более молодого септона Бернарда, дальнего своего родича. Евстахий уехал в свой родной город Каменную Септу, где и создал великий, хоть и тяжеловесный несколько труд «Царствование короля Визериса Первого и последовавшая за ним Пляска Драконов». Септон Бернард, к сожалению, предпочитал не записывать придворные сплетни, а сочинять духовную музыку, поэтому оставленные им заметки представляют мало интереса для нас (как, кстати, и его музыка для знатоков сего дела). Ни одна из этих замен короля не устраивала. Двух новых королевских рыцарей он не любил и не доверял им, не говоря уж о сире Марстоне, который пальцем не шевельнул, чтобы спасти от страшной гибели его мать. Еще больше Эйегон невзлюбил персты своего десницы, особенно грубияна и сквернослова Тессарио Большого Пальца. Неприязнь обратилась в ненависть, когда Тессарио убил сира Робина Масси, одного из молодых рыцарей, назначенных в гвардию самим королем (у них вышла ссора из-за лошади, которую оба хотели купить). Не одобрил Эйегон и нового мастера над оружием. Сир Гарет был искусным бойцом на мечах, но суровым учителем, что сполна изведали на себе отроки Звездной Вершины, коих он обучал. Нерадивым, по его мнению, ученикам он не давал спать сутками, брил им головы, сажал их в ледяные ванны и колотил. С королем, хотя тот проявлял очень мало усердия к ратному делу, он так поступать не мог; стоило сиру Гарету хотя бы повысить голос, Эйегон тут же бросал меч со щитом и уходил прочь. Единственной близкой Эйегону душой был, похоже, Гейемон Сребровласый. Шестилетний паж не только наливал королю вино и пробовал его кушанья, но и ходил вместе с ним на уроки. Сир Гарет, не преминув это заметить, попросил десницу сделать Гейемона королевским мальчиком для битья, и лорд Пек охотно удовлетворил его просьбу: кто же станет выгораживать шлюхиного ублюдка? С тех пор каждую оплошность короля наставник вымещал на его маленьком друге. Слезы и кровь Гейемона сделали то, чего сир Гарет не мог добиться никакими словами; все, кто наблюдал за уроками, замечали, что король значительно преуспел, но нелюбовь его к учителю возросла многократно. Слепой Тайленд Ланнистер всегда обращался с королем уважительно, стараясь мягко направлять его, а не отдавать приказания. Анвин Пек показал себя куда более строгим десницей. Юный монарх выводил его из терпения; Пек относился к нему, по словам Гриба, «скорей как к капризному ребенку, нежели как к королю» и даже не пытался постепенно приобщать его величество к управлению государством. Видя, что Эйегон замкнулся в угрюмом молчании, Пек и вовсе оставил его в покое, призывая ко двору лишь в тех случаях, когда присутствие короля было необходимо. Тайленда Ланнистера, справедливо то было или нет, упрекали и в слабости, и в интригах; иные даже почитали его чудовищем. Анвин Пек, став десницей, вознамерился доказать, что он силен и несгибаемо честен. «Этот десница не слепец, не калека и маску не носит, – заявил он перед королем и двором. – Это десница, способная удержать меч». – С этими словами лорд Анвин извлек из ножен и поднял ввысь свой длинный клинок. По залу пробежал шепот: меч был не простой, а из валирийской стали и назывался Сиротской Долей. В последний раз его видели, когда Удалой Джон Рокстон отбивался им от людей Хью Молота в Тамблетоне. Септоны учат, что День Отца наиболее благоприятствует судам и вынесению приговоров. Лорд Пек объявил, что в этот день 133 года все ранее осужденные понесут наказание: давно пора очистить как городские тюрьмы, набитые до отказа, так и темницы Красного Замка. В урочный день узников начали приводить или волочить на площадь перед воротами замка, где собрались тысячи горожан. Королевское Правосудие исправлял свое дело в присутствии стоявших на стене мрачного короля и сурового десницы; ему помогали Тессарио Большой Палец и прочие персты, ибо одному здесь было не справиться. «Лучше бы его милость послал за мясниками на Мушиную улицу, – замечает Гриб, – ибо это была работа для мясников». Сорока ворам отсекли руки. Восьмерых насильников оскопили и погнали нагими, с висящими на шее собственными срамными частями в гавань, где ждал идущий к Стене корабль. Предполагаемому Честному Бедняку, говорившему, что зимняя горячка была послана людям за кровосмесительный грех дома Таргариенов, вырезали язык. Двух продажных женщин, заразивших дурной болезнью десятки мужчин, изувечили несказуемым образом. Шестерым слугам, обворовавшим своих хозяев, вырвали ноздри. Седьмой, проделавший в стене дырку и подглядывавший в нее за хозяйскими дочками, лишился одного глаза. Далее настал черед семерых убийц, в том числе содержателя гостиницы, который еще со времен Старого Короля убивал и грабил тех постояльцев, что побогаче. Шесть других просто повесили, ему же отрубили руки, сожгли их у него на глазах, выпустили кишки и лишь тогда вздернули. Напоследок приберегли трех тягчайших преступников, казни коих и дожидалась толпа. Первый был очередной «Возрожденный Пастырь», второй – капитан пентошийского торгового судна, будто бы занесший зимнюю горячку в Королевскую Гавань, третий – Орвил, бывший великий мейстер, изменник, дезертировавший из Ночного Дозора. Ими занимался сам Королевское Правосудие, сир Виктор Рисли. Проповеднику и капитану он отделил головы топором, но Орвилу из уважения к его летам, высокому роду и долгой службе позволили умереть от меча. «Праздник Отца Нашего завершился, и десница остался доволен, – пишет септон Евстахий, уехавший в Каменную Септу лишь на следующий день. – Хотел бы я сказать, что люди разошлись по домам, дабы помолиться и раскаяться в собственных прегрешениях, но этого, увы, не случилось. Горожане, опьяненные кровью, хлынули в пивные, винные погреба и блудилища, ибо такова природа людская». Гриб рассказывает то же самое, но на свой лад: «Посмотрев, как человека предают смерти, я напиваюсь и ложусь с бабой: надо же убедиться, что сам-то я еще жив». Эйегон все это время стоял над воротами, не отводя глаз от кровавого зрелища. «Словно восковая фигура», – замечает Евстахий. Манкен вторит ему: «Его величество присутствовал при казнях, как велел ему долг, и при этом как будто отсутствовал. Порой осужденные взывали к нему о милосердии, но он, казалось, не видел их и не слышал. Не будем заблуждаться: сей пир нам задал не он, а десница, который сам же и угощался на славу». К середине года новый десница крепко зажал в кулак замок, город и короля. Народ утихомирился, зимняя горячка прошла, королева Джейегера сидела у себя в комнатах, король Эйегон по утрам упражнялся с мечом, а ночью смотрел на звезды. За стенами Королевской Гавани между тем все шло хуже некуда. Торговля хирела, на западе длилась война, голод и болезни терзали Север, дорнийцы на юге совсем обнаглели. Лорд Пек пришел к заключению, что Железному Трону пора употребить свою власть. Восемь из десяти боевых кораблей, заложенных сиром Тайлендом, были уже спущены на воду, и десница решил для начала восстановить торговлю на Узком море. Командовать королевским флотом он поставил своего дядю сира Гедмунда Пека, закаленного воина по прозванию Гедмунд Большой Топор (таково было его излюбленное оружие). В кораблях сир Гедмунд, правда, мало что смыслил, поэтому его первым помощником десница сделал известного моряка-наемника Боба Неда, прозванного Черным Бобом из-за смоляной бороды. На Ступенях к этому времени воцарился, мягко говоря, полный хаос. Раккалио Риндон, потерявший почти весь свой флот, все еще правил Кровь-Камнем и несколькими мелкими островами. Тирошийцы уже готовились свергнуть его, но тут Лисс и Мир заключили договор и совместно напали на Тирош, вынудив архона отозвать свои корабли и мечи. Трехглавый союз Браавоса, Пентоса и Лората после ухода лоратийцев лишился одной головы, но пентошийские наемники держали все не занятые Раккалио острова, а браавосские корабли владели ближними водами. Зная, что Браавос на море не одолеть, лорд Анвин провозгласил, что задался целью покончить с пиратским королевством Раккалио Риндона и утвердиться на Кровь-Камне с тем, чтобы никто впредь не запечатывал Узкое море. Флот Вестероса, состоявший из восьми новых кораблей и еще двадцати галей с коггами, для такой задачи был маловат, и десница написал на Дрифтмарк лорду Алину, требуя «отдать флот вашего лорда-деда под начало моему доброму дяде, дабы он вновь открыл морские пути». Алин Веларион, не менее горячо желавший открыть их, как и Морской Змей до него, ощетинился и произнес: «Теперь это мой флот, и обезьянка Бейелы больше достойна командовать им, нежели дядюшка Гедмунд». Противиться он, впрочем, не стал и привел для усиления королевского флота шестьдесят боевых галей, тридцать ладей и больше ста коггов, больших и малых. Как только они прошли через Глотку, сир Гедмунд прислал на флагман Алина «Королева Рейенис» Черного Боба с письмом, где тот назначался командовать всеми кораблями Велариона, «ибо тут нужен человек с его многолетним опытом». Алин тут же отправил Боба назад с ответом: «Я бы вздернул его, да неохота хорошую пеньковую веревку на такую дрянь тратить». Зимой над Узким морем гуляют сильные ветры с севера, и флот проделал свой путь на юг очень быстро. С Тарта пришли для подкрепления еще двадцать ладей под началом лорда Бриндемира Вечерней Звезды, а с ними – неутешительные вести. Браавос, Тирош и Раккалио Риндон объединились и отныне будут править Ступенями вместе, пропуская лишь те суда, какие Браавос с Тирошем сочтут нужным. «А как же Пентос?» – спросил Алин. «Его в долю не взяли, – ответил лорд Бриндемир. – Треть пирога больше, чем четвертушка». Гедмунд Большой Топор (так страдавший от морской болезни, что моряки переименовали его в Гедмунда Зеленого) сказал, что об этом нужно непременно уведомить Королевскую Гавань. Лорд Бриндемир уже послал туда ворона, посему флот подождет ответа десницы у Тарта. «Так мы лишимся всякой надежды застать Раккалио врасплох», – возразил Алин, но сир Гедмунд настоял на своем. На заре следующего дня Черный Боб разбудил сира Гедмунда и сказал ему, что весь флот Велариона ночью ушел. «На Дрифтмарк, поди, сбежали», – фыркнул Большой Топор, и Черный Боб согласился с ним, обозвав лорда Алина трусливым мальчишкой. Они глубоко заблуждались: Алин увел свой флот не на север, а на юг. Три дня спустя, пока Гедмунд все еще дожидался ворона у берегов Тарта, среди скал и узких проливов Ступеней закипел бой. Алин все-таки застал врасплох неприятеля: верховный адмирал из Браавоса пировал с Раккалио Риндоном, полусотней своих капитанов и тирошийскими послами на Кровь-Камне. Половину браавосских кораблей сожгли, потопили и захватили прямо на якорях. Без потерь тоже не обошлось. «Дерзкий вызов», браавосская парусная галея на четыреста весел, смяла полдюжины мелких веларионовских кораблей и ушла в открытое море, но Алин на флагмане устремился за ней в погоню. Не успела громоздкая галея развернуться лицом к врагу, как «Рейенис» врезалась ей в борт на полном ходу. Нос Алинова флагмана, застряв в борту, по словам очевидца, «как большой дубовый кулак», сокрушил весла «Вызова», повалил его мачты и расколол огромный дромон чуть не надвое. Когда Алин приказал своим гребцам отойти назад, в проделанную дыру хлынуло море, и «Вызов» в считаные мгновения ушел на дно, «а с ним и гордыня браавосского Морского Начальника». Победа Алина была полной. Потеряв всего три корабля (в том числе, увы, и «Верное сердце» под командованием своего кузена Дейерона, потонувшего вместе с кораблем), он потопил больше тридцати неприятельских и захватил девять галей, одиннадцать коггов, девяносто восемь пленных, огромное количество еды, напитков, оружия и монеты, а в придачу слона, предназначенного для зверинца Морского Начальника. Все это лорд Веларион привез в Вестерос вместе с прозвищем Дубовый Кулак, которое осталось за ним до конца его долгой жизни. Когда он, поднявшись по Черноводной, въехал через Речные ворота верхом на слоне, горожане стояли вдоль улиц десятками тысяч, а у ворот Красного Замка его встречал сам король Эйегон. В стенах замка все, однако, обернулось иначе. На пути к тронному залу король куда-то исчез, и Анвин Пек загремел с Железного Трона: «Ты что натворил, дурак проклятущий? Будь моя воля, я отрубил бы твою дурную башку!» Десница имел веские причины для гнева. Новоявленный герой, захватив богатую добычу и завоевав любовь всей Королевской Гавани, оставил Вестерос в сомнительном положении. Ни Кровь-Камень, ни другие острова он не взял: рыцари и латники, потребные для такой атаки, остались у Тарта на других кораблях. Пиратское королевство Риндона, которое замыслил уничтожить лорд Пек, стало сильнее прежнего, и уж вовсе не стремился десница к войне с Браавосом, самым богатым и сильным из Девяти Городов. «Вот чем ты одарил нас, милорд, – кипятился лорд Анвин. – Войной!» «И слоном, – дерзко отвечал Алин. – Про слона не забудьте». Люди лорда Пека не сдержали смешков, но ему самому было не до веселья. «Он не любил смеяться, – говорит Гриб, – и еще меньше любил, когда смеялись над ним». Другие поостереглись бы делать десницу своим врагом, но Алин Веларион был крепко уверен в себе. Сей бастард, едва достигший совершеннолетия, был женат на единокровной сестре короля, располагал всем богатством и мощью дома Веларионов и только что стал любимцем простого народа. Лорд Пек, будь он хоть трижды десница и регент, знал, что и пальцем не сможет тронуть героя Ступеней. «Все молодые люди думают, что бессмертны, – пишет в „Подлинной истории“ Манкен, – и обретают в этом уверенность, отведав хмельного вина победы, но мужам зрелых лет ничего не стоит перехитрить их. Лорд Алин, смеясь над нареканиями десницы, не ведал, что куда больше следует опасаться его наград». Великий мейстер знал, о чем пишет. Через семь дней после триумфального въезда для лорда Алина устроили пышную церемонию с королем на Железном Троне. Сир Марстон Уотерс, лорд-командующий Королевской Гвардии, посвятил его в рыцари, а лорд Анвин Пек, десница и лорд-протектор, надел ему на шею золотую адмиральскую цепь и преподнес серебряную модель «Королевы Рейенис». Не хочет ли его милость послужить в малом совете как мастер над кораблями, спросил король, и Алин скромно ответил согласием. «Тут-то десница и сцапал его за горло, – говорит Гриб. – Эйегон произносил то, что вложил ему в уста Анвин». Его верноподданные на западе давно страдают от набегов Железных Людей, продолжал король, и кому же установить мир на Закатном море, как не новому адмиралу? В этот миг наш гордый и самонадеянный Алин Дубовый Кулак смекнул, что ему волей-неволей придется огибать южную оконечность Вестероса: иного пути в Закатное море, где ему предстоит отвоевать Светлый остров и покончить с господством Далтона Грейджоя, попросту нет. Пек хитроумно расставил свою ловушку. Такой поход грозил многими опасностями адмиралу и его флоту. Враги на Ступенях будут теперь начеку, дальше простираются голые берега Дорна, где не найти ни одной безопасной гавани, а на Закатном море его встретят хищные ладьи Красного Кракена. Если победят Железные Люди, дом Веларионов утратит всю свою силу, и лорду Пеку не придется больше терпеть наглые выходки Дубового Кулака. Если победу одержит Алин, Светлый остров вернется к законным владельцам, западные земли освободятся от постоянных набегов, а лорды Семи Королевств поймут, какой ценой дается противодействие новому деснице короля Эйегона. Алин Веларион преподнес слона в дар королю и покинул Королевскую Гавань. В Корабельном, собирая свой флот и запасаясь провизией, он простился с леди Бейелой, открывшей ему, что она ждет дитя. «Назови его Корлисом в честь деда, – попросил Алин. – Быть может, он когда-нибудь взойдет на Железный Трон». – «Я назову ее Лейеной в честь моей матери, – рассмеялась Бейела, – и когда-нибудь она будет летать на драконе». Вспомним, что лорд Корлис Веларион совершил девять знаменитых путешествий на корабле «Морской змей». Лорд Алин совершит шесть на шести кораблях, которые назовет позже своими леди. Путь в Ланниспорт вокруг Дорна он проделал на браавосской военной галее с двумя сотнями весел, взятой в плен на Ступенях и переименованной в «Леди Бейелу». Может показаться странным, что лорд Пек отослал прочь самый большой флот Семи Королевств в то время, когда Вестеросу грозила война с Браавосом. Для охраны Глотки и Черноводного залива от Тарта отозвали корабли сира Гедмунда, но остальные порты на Узком море остались без всякой защиты. Понимая это, десница отправил в Браавос другого регента, Манфрида Моутона, чтобы тот поговорил с Морским Начальником и вернул ему захваченного слона. Вместе с Моутоном отправлялись еще шесть лордов, полсотни рыцарей, латников, слуг, писцов и септонов, шесть певцов… и Гриб, который будто бы спрятался в винном бочонке, чтобы попасть туда, где люди «еще не разучились смеяться». Браавоссцы, известные нам как прожженные дельцы, были такими и в те времена: это город беглых рабов, где поклоняются тысяче ложных богов, но по-настоящему чтут только золото. Выгода на ста островах значит больше, чем гордость. По прибытии лорд Моутон и его спутники подивились на Титана и посетили знаменитый Арсенал, где чуть ли не при них, за один день, был построен военный корабль. «Мы уже заменили все корабли, что увел или потопил ваш мальчонка», – похвалился Морской Начальник. Показав таким образом силу Браавоса, его правитель охотно поддался на уговоры. Пока он, отчаянно торгуясь, обговаривал с лордом Моутоном условия мира, лорды Фоллард и Кресси раздавали щедрые взятки ключарям, магистрам, жрецам и торговым магнатам. В конце концов Морской Начальник, в обмен на весомое возмещение, простил «самовольные действия» Алина, согласился расторгнуть союз с Тирошем, порвать все связи с Раккалио Риндоном и отдать Ступени Железному Трону (правитель, поскольку Ступенями тогда владели Риндон и Пентос, распоряжался чужим добром, но для браавоссца это в порядке вещей). Браавосская миссия имела и другие последствия. Лорд Фоллард, влюбившись в местную куртизанку, решил не возвращаться на родину; сира Эрмана Роллингфорда убил на дуэли брави, придравшийся к цвету его камзола, а сир Денис Харт, по уверению Гриба, заручился помощью таинственного ордена Безликих, чтобы убить соперника в Королевской Гавани. Сам шут так позабавил Морского Начальника, что тот предложил ему остаться в Морском Дворце. «Должен признаться, что искушение было сильное. В Вестеросе я растрачиваю свое остроумие на короля-неулыбу, а в Браавосе меня бы любили… но в том-то и таилась опасность. Меня возжелали бы все куртизанки города, и рано или поздно какой-нибудь брави, позавидовав моим мужским статям, насадил бы бедного карлика на свой вертел. Вот и поехал Гриб назад в Красный Замок: дурак, он дурак и есть». Лорд Моутон купил мир дорогой ценой. После выплаты возмещения Морскому Начальнику королевская казна оскудела до такой степени, что лорду Пеку пришлось взять ссуду в Железном банке и вновь ввести кое-какие налоги, что делалось уже лордом Селтигаром и было отменено сиром Тайлендом Ланнистером. Это разгневало как лордов, так и купцов и в значительной мере лишило десницу поддержки простого народа. Вторая половина года оказалась бурной и в других отношениях. Радость, вызванная вестью, что леди Рейена носит ребенка от лорда Корбрея, сменилась печалью, ибо месяц спустя она выкинула. На Севере свирепствовал голод, зимняя горячка терзала Барроутон, впервые проникнув так далеко на сушу. Разбойник по имени Сайлас Угрюмый повел на Стену три тысячи одичалых, перебил черных братьев во Вратах Королевы и начал рыскать по всему Дару. Покончил с одичалыми Криган Старк, призвав на помощь Гловеров из Темнолесья, горцев Норри и Флинтов и сто разведчиков Ночного Дозора. В тысяче лигах к югу сир Стеффон Коннингтон, который сходным образом охотился на дорнийских разбойников, так увлекся, что угодил в засаду однорукого Виланда Вайла, и леди Эленда овдовела во второй раз. На западе леди Джоанна Ланнистер, не останавливаясь на победе при Кайсе, готовилась нанести Красному Кракену новый удар. Сколотив под стенами Пира флотилию из рыбачьих лодок и коггов, она погрузила на суда сто рыцарей, три тысячи латников и послала их под покровом ночи отбить у захватчиков Светлый остров. Они собирались высадиться на его южном конце, но их кто-то выдал, и там уже ждали ладьи Грейджоя. Злополучной высадкой командовали лорд Престер, лорд Тарбек и сир Эрвин Ланнистер. Далтон Грейджой прислал в Бобровый Утес их головы, написав, что это-де «в отместку за дядюшку, хоть мы и рады были проститься с этим обжорой и пьяницей». Но всё это меркнет рядом с трагедией, случившейся в Красном Замке. В двадцать второй день девятого месяца 133 года погибла десятилетняя королева Джейегера, последняя из детей Эйегона II. Умерла она в точности как ее мать Гелайена, бросившись из окна крепости Мейегора на железные пики сухого рва. Она промучилась полчаса с пробитыми грудью и животом, прежде чем ее сняли, а затем сразу же испустила дух. Королевская Гавань скорбела так, как умеют только в столице. Джейегера была запуганным ребенком и после коронации шагу не ступала из Красного Замка, но горожане помнили, как храбро держалась эта красивая малютка на своей свадьбе; они рыдали, и раздирали одежды, и шли утешаться, всяк на свой лад, в септы, таверны и бордели. Вскоре, как и после смерти королевы Гелайены, все начали задаваться вопросом: сама Джейегера прыгнула или ей помогли? Тот же вопрос витал и в стенах Красного Замка. Зная, что Джейегера одинока, слезлива и довольно проста умом, все тем не менее думали, что она благополучно существует в своих покоях, окруженная служанками, благородными девицами, куклами и котятами. С чего бы ей вздумалось лишать себя жизни, да еще столь жестоким способом? Одни предполагали, что она очень расстроилась, когда леди Рейена потеряла ребенка. Другие, не столь сентиментальные, говорили, что Джейегера сделала это из зависти к беременной леди Бейеле. «Всему причиной король, – шушукались третьи. – Она любила его всем сердцем, а он не уделял ей никакого внимания, не отвечал взаимностью и даже не жил с ней в одних покоях». Многие, разумеется, вовсе не верили в самоубийство маленькой королевы. «Ее убили, – шептали они, – как прежде ее мать». Но если это правда, то кто же совершил злодеяние? В подозреваемых недостатка не было. У дверей королевы, как повелось, всегда стоял на часах один из рыцарей Королевской Гвардии: долго ли ему войти и выбросить девочку из окна? В таком случае приказ должен был отдать сам король. Ему наскучили ее вечные слезы да нытье, и он захотел другую жену, говорили люди… или просто выместил злобу на дочери того, кто убил его мать. Мальчик так молчалив и угрюм, что никто не знает, каков он на самом деле. Мейегора Жестокого поминали на каждом шагу. Обвиняли также фрейлину Джейегеры – леди Кассандру Баратеон. Старшая из четырех «девиц-штормовиц», она была помолвлена с Эйегоном II в последний год его жизни (а ранее, возможно, и с братом его Эйемондом Одноглазым). Говорили, что разочарование сильно ожесточило ее; прежняя наследница Штормового Предела, она мало что значила в Королевской Гавани и против воли прислуживала маленькой слабоумной плаксе, которую винила во всех своих бедах. Следом заподозрили горничную, укравшую у Джейегеры двух кукол и жемчужное ожерелье, и мальчишку-слугу, который год назад пролил суп на платье маленькой королевы и был за это побит. Лорд-инквизитор допросил их обоих и признал невиновными, хотя мальчик после допроса умер, а девочка за воровство лишилась руки. Не избежали подозрений и служители Семерых. Некая септа говорила в городе, что Джейегере нельзя иметь детей, ибо от дурочки одни дураки родятся. Взятая золотыми плащами, она сгинула в темницах Красного Замка. Горе лишает людей разума, но мы с вами судим более трезво и понимаем, что в смерти маленькой королевы никто из них не повинен. Если Джейегеру в самом деле убили (чему никаких доказательств нет), то виновного далеко не надо искать. Это, конечно же, Анвин Пек, регент, королевский десница, Хранитель Государства, лорд Звездной Вершины, Данстонбери и Белой Рощи.