Нужно ли рассказывать, что было дальше? Для обожаемой принцессы делалось все возможное. В ход пошли молитвы, припарки, горячий суп, обжигающие ванны, одеяла, меха, нагретые камни, крапивный чай. К шестилетнему, давно отнятому от груди ребенку позвали кормилицу, полагая, что грудное молоко тоже способствует исцелению. Мейстеры суетились, септоны и септы взывали к богам, король приказал нанять еще сто крысоловов и посулил серебряный олень за каждую убитую крысу, черную или серую. Дейенерис принесли любимого котенка, но девочку так трясло, что он вырвался и оцарапал ее. Ближе к рассвету Джейехерис решил внезапно, что дочери нужен дракон, и на Драконий Камень послали воронов с приказом сей же час отправить в Королевскую Гавань одного из детенышей. Всё было тщетно: под вечер следующего дня маленькая принцесса скончалась. Королева без чувств упала на руки королю. Из-за дрожи, сотрясавшей все ее тело, многие испугались, что и она тоже заразилась трясучкой. Ее отнесли в опочивальню и дали макового молока, чтобы погрузить в сон. Джейехерис, сам чуть не падая от изнеможения и горя, все же отвязал Вермитора и полетел на Драконий Камень сказать, что в дракончике нужды больше нет. Вернувшись, он выпил чашу сонного вина и послал за септоном Бартом. «В чем она согрешила? За что боги забрали ее? Как это могло случиться?» Но даже такой мудрец как Барт на это не мог ответить. Тысячи других родителей Вестероса тоже потеряли детей, но для Джейехериса и Алисанны утрата любимой дочери означала, помимо горя, сокрушительный удар по доктрине особости. Принцесса Дейенерис, Таргариен с обеих сторон, с чистейшей кровью Древней Валирии в жилах, должна была во всем отличаться от прочих людей. У Таргариенов лиловые глаза, золотые с серебром волосы, они летают на драконах, вступают в родственные браки, презирая запреты Веры… и не подвержены заразным болезням. Это было известно с тех самых пор, как Эйенар Изгнанник сделал Драконий Камень своей твердыней. Таргариены не умирали ни от оспы, ни от кровавого поноса, ни от краснухи, ни от буроножия, ни от червекости, ни от сгущения в легких, ни от кишечной гнили – словом, ни одна болезнь из тех, что боги по ведомым только им причинам наслали на смертных, не трогала их. Люди полагали, что всё дело в крови дракона, в очистительном огне, выжигающем всю заразу. Казалось немыслимым, что принцесса такого дома умерла в трясучке, как самый обычный ребенок. Король с королевой, оплакивая ее, мучились еще и этой ужасной мыслью. Быть может, Таргариены не столь близки к богам, как им думалось. Быть может, они всего лишь простые смертные. Когда трясучка пошла наконец на убыль, король с тяжелым сердцем вернулся к своим трудам. Первой и крайне грустной задачей была замена утраченных друзей и советников. Командовать городской стражей поставили сира Роберта, старшего сына лорда Манфрида Редвина. Два белых плаща король, по представлению сира Джайлса Морригена, пожаловал сиру Раэму Редвину и сиру Робину Шоу. Заменить мастера над законом Альбина Масси было труднее; в конце концов Джейехерис послал в Орлиное Гнездо за молодым и ученым лордом Родриком Арреном, которого они с королевой знали десятилетним мальчиком. Вместо Бенифера Цитадель уже прислала в Красный Замок архимейстера Элизара. На двадцать лет моложе предшественника, он был остер на язык и мыслями своими ни с кем не делился. Говорили, будто Конклав обрадовался случаю сбыть его с рук. Дольше всего король раздумывал над тем, кого сделать мастером над монетой. Рего Драз, хоть и низкого рода, был очень ловким дельцом. «Я сказал бы, что такие люди на улице не валяются, но куда вернее будет сказать, что в замках они не сидят», – говорил Джейехерис совету. Женат Лорд Воздуха не был, но имел трех внебрачных сыновей, коих обучал торговому и счетному делу чуть не с пеленок. Джейехерису очень хотелось послать за кем-то из них, но он, понимая, что нового пентошийца страна не примет, пришел к мрачному заключению: «Придется-таки лорда искать». Король заново перебрал знакомые имена Ланнистеров, Веларионов, Хайтауэров, коим помогли подняться как сталь, так и золото; все они чересчур горды, решил он. Тогда септон Барт назвал ему еще один дом. «Тиреллы из Хайгардена произошли от стюардов, – напомнил он, – а Простор больше западных земель и разбогател не на золоте. Молодой лорд Мартин вполне достоин войти в наш совет». «Тиреллы все тупицы, – усомнился лорд Редвин. – Не побоюсь этого слова, хоть они и мои сюзерены: сплошь тупицы, а лорд Бертранд был и вовсе круглый дурак». «Если и был, то его больше нет, – не сдавался Барт. – Речь о сыне. За ум самого лорда Мартина я не ручаюсь, но женат он на леди Флоренс из Фоссовеев, которая считает яблоки с тех пор, как ходить научилась, и с самого замужества ведет счетные книги Хайгардена. Говорят, она увеличила доходы Тиреллов на добрую треть. Если мы выберем ее мужа, он и жену, конечно, возьмет ко двору». «Алисанне это понравится, – рассудил король. – Она любит общество умных женщин. – Быть может, он надеялся вновь привлечь в совет королеву, которая после смерти Дейенерис не бывала ни на одном заседании. – Испробуем тупицу с умной женой; авось, этому мои верные подданные не расколют череп булыжником». Боги взяли, боги и дали. Не прошло и двух лун со смерти принцессы, как королева поняла, что опять ждет ребенка; быть может, над ней сжалилась сама Небесная Матерь. Поскольку зима еще держала Вестерос в своих ледяных объятиях и трясучка до сих пор гуляла по городу, Алисанна вновь переселилась на Драконий Камень до родов и в том же году произвела на свет свое пятое дитя, дочь, названную Алиссой в честь бабушки. «Будь старая королева жива, она больше оценила бы это», – съязвил великий мейстер Элизар, но так, чтобы король не услышал. Вскоре после родов и зима кончилась. Алисса так походила на умершую сестру, что королева часто плакала над ней, вспоминая первую дочь. С годами сходство прошло: длиннолицая и худая Алисса росла дурнушкой. В русых ее волосах не усматривалось ни следа драконьего золота, глаза были разные: один лиловый, другой зеленый, уши большие, улыбка кривая. Нос тоже покривился после удара деревянным мечом, но девочку это ничуть не заботило. К этому времени мать поняла, что младшая дочь удалась вовсе не в Дейенерис, а в Бейелона. Сестра бегала за ним, как он сам бегал за Эйемоном, но между братьями было только два года разницы, а между Бейелоном и Алиссой – целых четыре. «Ходит по пятам, как щенок, – сетовал Весенний Принц, – к тому же она девчонка». Принцесса, впрочем, девчонкой быть не желала. Она всячески ухитрялась одеваться как мальчик и не водилась с другими девочками. Вместо того чтобы учиться чтению, пению и шитью, она скакала верхом, лазала по стенам, дралась на деревянных мечах и решительно отказывалась есть овсяную кашу. В 61 году лорд Робар Баратеон, старинный друг и старинный недруг, привез ко двору трех юных девиц. Две были дочери его брата Роннала, умершего от трясучки вместе с женой и сыновьями, а третья – леди Джослин, его собственная дочь от королевы Алиссы. Слабенький младенец, явившийся на свет в страшный Год Неведомого, превратился в высокую девочку с серьезным личиком, большими темными глазами и черными как ночь волосами. Волосы самого Робара поседели, бледное лицо покрылось морщинами, и казалось, что одежда его скроена на куда более крупного человека. Когда он склонил колено перед Железным Троном, один из королевских гвардейцев должен был помочь ему встать. Приехал он просить милости для Джослин, которой шел седьмой год. «Это дитя не знало матери. Жены братьев заботились о ней как могли, но родные дети были для них важнее, а теперь обеих и вовсе не стало. Я прошу вас принять Джослин и кузин ее как воспитанниц и вырастить вместе со своими детьми». «Мы почтем это честью и удовольствием, – ответила Алисанна. – Мы не забыли, что Джослин наша сестра». У Робара точно гора с плеч свалилась. «Нижайше прошу вас присмотреть и за сыном. Бормунд сейчас остался на попечении своего дяди Гарона. Он хороший мальчик, сильный и со временем несомненно станет хорошим лордом, но ему всего девять лет. Брат мой Борас, как известно вашим величествам, давно уже уехал из Штормового Предела. Рождение Бормунда подкосило его ожидания, и с тех пор мы стали плохо с ним ладить. Он жил в Мире, потом в Волантисе, занимаясь одни боги ведают чем, но теперь снова объявился в Вестеросе, в Красных горах. Говорят, будто он примкнул к Королю-Стервятнику и воюет против своих. Гарон человек надежный и верный, но по сравнению с Борасом слабоват. Страшно подумать, что станется с сыном и штормовыми землями, когда я уйду». «Куда и зачем вы хотите уйти, милорд?» – удивился король. В улыбке Робара на миг проглянул прежний воинственный нрав. «В горы, ваше величество. Мой мейстер говорит, что я умираю, и я ему верю. Боли начались еще до трясучки, а теперь стали сильнее. Маковое молоко помогает, но я его принимаю малыми дозами: не хочу проспать оставшиеся мне дни. Чем умирать в постели с текущей из кишок кровью, найду лучше Бораса и разделаюсь с ним, да и с Королем-Стервятником заодно. Гарон называет это дурацкой затеей; правда его, но я хочу умереть с топором в руке и проклятием на устах. Прошу лишь вашего дозволения». Глубоко тронутый Джейехерис сошел с Железного Трона и обнял Робара. «Ваш брат – предатель, а сей стервятник, не стану называть его королем, давно уже беспокоит наши пограничные Марки. Я даю вам свое дозволение и вручаю свой меч, милорд». Последовавшую за этим кампанию принято называть Третьей Дорнской войной, но это неверно, поскольку принц Дорнийский в боевых действиях не участвовал. Гораздо правильнее будет назвать ее, как повелось в народе, Войной лорда Робара. Баратеона, выступившего в горы с пятью сотнями воинов, сопровождал Джейехерис на Вермиторе. «Он именует себя стервятником, но летать не умеет и прячется в трещинах, – говорил король. – Назвался бы лучше крысой». Второй Король-Стервятник был в самом деле не чета первому. Тот вел в бой тысячи человек, а этот, младший сын какого-то убогого дома, собрал лишь несколько сотен и промышлял грабежами, как обыкновенный разбойник. Горы он, однако, знал хорошо: скрывался в них от погони и устраивал засады на дерзнувших его преследовать. Укрытием ему, по преданию, служил заоблачный замок. Вермитор, облетев все его стоянки, врага не нашел, но сжег их дотла. Воины лорда Робара принуждены были бросить своих лошадей и продолжать подъем по козьим тропам, по крутым склонам, через пещеры, а невидимые люди Стервятника сбрасывали на них камни с вершин. Пока штормовое войско наступало с востока, лорд Саймон Дондаррион с небольшим отрядом марочных рыцарей перекрыл Стервятнику отход с запада, а Джейехерис командовал ими сверху, передвигая как некогда игрушечных солдатиков в Палате Расписного Стола. Врага в конце концов обнаружили. Первым попался Борас Баратеон, знавший горные тропы не так хорошо, как дорнийцы. С людьми его штормовые солдаты расправились быстро, а к сошедшимся лицом к лицу братьям слетел с небес сам король. «Негоже вам становиться братоубийцей, милорд. Оставьте изменника мне». Борас только рассмеялся на это. «А я так охотно стану цареубийцей!» – вскричал он и бросился на короля. Но Джейехерис с Черным Пламенем в руке не забыл уроков, полученных во дворе Драконьего Камня. Борас истек кровью у его ног: удар короля его почти обезглавил. Месяц спустя настал черед самого Стервятника. Загнанный в одно из сожженных логовищ, он сопротивлялся до конца, осыпая людей короля копьями и стрелами. «Ну уж этот-то будет мой», – сказал Робар. По его приказу с плененного Стервятника сняли оковы, дали ему щит и копье. «Если убит буду я, отпустите его на волю», – распорядился лорд Робар. Но тот оказался слабым противником. Изнуренный болезнью Робар, презрительно отразив пару атак, разрубил Стервятника от плеча до пупа. «Не суждено мне, видно, умереть с топором в руке», – грустно сказал он королю. Так и вышло: Робар Баратеон, лорд Штормового Предела, бывший королевский десница и Хранитель Государства, умер в Штормовом Пределе полгода спустя в присутствии мейстера, септона, своего брата сира Гарона и Бормунда, сына своего и наследника. Война лорда Робара, не продлившись и полугода, закончилась в том же 61 году. Дорнские Марки больше никто не тревожил, а воинственные лорды Семи Королевств прониклись новым уважением к молодому королю. Сомнений больше не оставалось: Джейехерис пошел не в своего отца Эйениса. На самого короля война оказала целебное действие. «Против трясучки я был бессилен, – признался он септону Барту, – а теперь я снова король». В 62 году Джейехерис пожаловал старшему сыну титул принца Драконьего Камня, сделав его тем самым признанным наследником трона. Семилетний принц Эйемон был высок и красив, но при этом скромен. Каждое утро он по-прежнему сражался с братом своим Бейелоном, не имея нужды ему поддаваться: старший брал ростом и силой, младший – проворством и злостью. Посмотреть на их поединки и подбодрить одного из принцев стекались слуги и прачки, домашние рыцари и оруженосцы, конюхи, септоны и мейстеры. Была среди них и Джослин, которая с каждым днем подрастала и становилась все краше. На пиру в честь назначения Эйемона законным наследником королева посадила Джослин рядом с ним, и они весь вечер говорили и смеялись между собой, больше ни на кого не обращая внимания. В том же году боги послали Джейехерису и Алисанне еще одну дочь, Мейегеллу. Добрая, ласковая, необычайно способная девочка вскоре приклеилась к своей сестре так же, как та сама приклеилась к Бейелону. Теперь пришел черед Алиссы негодовать на «малявку», что цеплялась за ее юбки, а Бейелон смеялся над ее гневом. На исходе 62 года король задумался о преобразовании всех Семи Королевств. Одарив Королевскую Гавань мощеными улицами, водными цистернами и фонтанами, он обратил взор за городские стены, на поля, холмы и болота, простиравшиеся от Дорнских Марок до Дара. «Милорды, – сказал он совету. – Мы с королевой, путешествуя на драконах, видим внизу города, деревни и замки, реки и озера, леса и горы, нивы и пастбища, развалины, септы, кладбища. А знаете ли вы, милорды, чего я не вижу? – Король хлопнул ладонью по столу. – Дорог, милорды! Я не вижу дорог! Если опуститься пониже, можно порой разглядеть какие-то грязные колеи или пешие тропки, но мне нужны настоящие дороги, и я проложу их». Сие грандиозное дело он продолжал всю свою жизнь, а после его продолжил другой король, но начало было положено в тот день на совете. Джейехерис, конечно, преувеличивал, говоря, что в Вестеросе совсем нет дорог: их были сотни, и многие восходили к временам Первых Людей. Даже у Детей Леса были свои тропы под сенью деревьев. Ездить по ним, однако, было сущим мученьем. Узкие, грязные, изрытые колеями, они вились по земле как придется. Мостов почти не было, броды зачастую охранялись стражниками, взимавшими плату за проезд. Лорды иногда смотрели за дорогами, пролегавшими через их владения, но в большинстве своем не делали этого. Обочины размывались дождями, на путников нападали разбойники. Честные Бедняки до Мейегора обеспечивали кое-какую защиту людям простого звания (хотя сами частенько их грабили), но после роспуска орденов Веры дороги стали опасны как никогда. Даже знатные лорды путешествовали с охраной. Исправить столь великое зло за годы правления одного короля не представлялось возможным, но Джейехерис вознамерился хотя бы начать. Не забудем, что Королевская Гавань была очень молодым городом. До высадки Эйегона с сестрами на ее месте при впадении в залив реки Черноводной стояла маленькая рыбачья деревня, и никаких дорог, что неудивительно, ни к ней, ни от нее не вело. За шестьдесят два года от Завоевания, во время бурного роста города, появились и дороги, ведущие вдоль побережья в Росби, Стокворт, Синий Дол и через холмы в Девичий Пруд. С другими замками и городами столицу ничто не связывало; попасть в Королевскую Гавань было куда проще морем, чем сушей. С этого Джейехерис и начал. К югу от Черноводной рос старый лес, хороший для охоты, но опасный для путников. Джейехерис распорядился прорубить сквозь него дорогу от Королевской Гавани к Штормовому Пределу. Та же дорога, продолжаясь на север от города, долженствовала дойти до Трезубца, повернуть вдоль Зеленого Зубца, пройти через Перешеек и пересечь весь бездорожный ранее Север до Винтерфелла и Стены. Народ назвал ее Королевским трактом; самая длинная и дорогостоящая из дорог Джейехериса, она была начата первой и первой завершена. За ней последовали Дорога Роз, Речная, Морская и Золотая. Они существовали и раньше, порой веками, но Джейехерис изменил их до неузнаваемости, распорядившись засыпать рытвины, положить щебень, построить мосты через ручьи и реки. Стоило это, конечно, дорого, но страна не бедствовала, и новый мастер над монетой с женой, умевшей хорошо считать яблоки, управлялся почти не хуже, чем Лорд Воздуха. Дороги росли, миля за милей и лига за лигой, на протяжении многих десятилетий. «Нитями дорог он связал Семь Королевств в одно», – написано на постаменте памятника Старому Королю, что стоит в Староместе у Цитадели. Семерым, как видно, были тоже угодны эти труды, ибо они продолжали благословлять короля и королеву детьми. В 63 году родился Вейегон, их третий сын и седьмое дитя. Годом позже в мир пришла принцесса Дейелла, еще через три года – Сейера, в 71 году – Визерра, шестая по счету дочь. Разница в годах меж ними была небольшая, но трудно было найти детей столь несхожих, как эти четверо. Вейегон, некрепкого сложения мальчик с задумчивыми глазами, отличался от старших братьев как ночь ото дня. Другие дети и кое-кто из придворных находили его угрюмым. Не будучи трусом, он не любил военных забав и предпочитал сидеть в библиотеке над книгами. Хрупкая застенчивая Дейелла легко пугалась и часто плакала. Первое слово она произнесла лишь в два года, да и потом все больше молчала. Она обожала мать и сестру Мейегеллу, но Алисса ее, судя по всему, ужасала, а при мальчиках она краснела и отворачивалась. Сейера с самого появления на свет кричала, чего-то требовала и никого не слушалась. Первое свое слово, «нет», она произносила часто и громко, а говорила больше, чем Вейегон и Дейелла, вместе взятые. До четырех лет ее не могли отлучить от груди: как только королева отпускала кормилицу, поднимался крик до небес, и приходилось брать новую. «Да помогут нам Семеро, – сказала как-то Алисанна Джейехерису, – я вижу в ней Эйерею». Если кто-то не уделял ей внимания, девочка мрачнела и дулась. Младшая, Визерра, тоже умела добиваться своего, но никогда не кричала и уж подавно не плакала. Все сходились на том, что она красива: темно-фиолетовые глаза, золотые с серебром волосы истых Таргариенов, безупречно белая кожа, тонкие черты, а грациозные манеры в столь малом возрасте казались даже тревожными. Один юный оруженосец назвал Визерру богиней, и она согласилась с ним. Мы еще расскажем о том, сколько горя причинили родителям эти три принцессы и один принц, но пока вернемся в 68 год. Вскоре после рождения Сейеры король с королевой объявили о помолвке своего первенца Эйемона, принца Драконьего Камня, с Джослин Баратеон из Штормового Предела. После смерти принцессы Дейенерис предполагалось, что невестой Эйемона станет Алисса, но королева сказала твердое «нет». «Алисса предназначена Бейелону: она стала бегать за ним, как только ходить научилась. Они дружны, как мы с тобой в том же возрасте». Два года спустя, в 70 году, брачная церемония Эйемона и Джослин заставила вспомнить о Золотой Свадьбе. Леди Джослин, длинноногая, полногрудая, с густыми, черными как вороново крыло волосами до пояса, в свои шестнадцать лет стала одной из первых красавиц Вестероса. Принц Эйемон был на год моложе и на целых три дюйма выше невесты, обогнавшей ростом большинство лордов; никто не спорил с тем, что они красивая пара. «Вот оно, будущее нашего государства», – сказал сир Джайлс Морриген, глядя на темную деву рядом со светлым принцем. В 72 году в Синем Доле устроили турнир в честь свадьбы молодого лорда Дарклина с дочерью Теомора Мандерли. Оба старших принца и сестра их Алисса приняли участие в битве оруженосцев. Победителем стал Эйемон, не без труда одолевший брата; отличившись также на конном ристалище, он получил рыцарские шпоры в семнадцать лет и сразу же после этого впервые сел на дракона. Его воздушным скакуном стал кроваво-красный Караксес, самый свирепый из молодняка Драконьего Логова. В том же году скончался лорд Аларик Старк, долго правивший Севером. Оба крепких сына, коими он так хвалился, умерли прежде него, и Винтерфелл перешел к его внуку Эдрику. Принц Бейелон, как замечали многие при дворе, не отставал от брата ни в чем. Вознамерившись стать рыцарем в шестнадцать лет против Эйемоновых семнадцати, он в 73 году отправился через весь Простор в Старую Дубраву, где лорд Окхарт по случаю рождения сына давал семидневный турнир. Прибыв туда как таинственный рыцарь по имени Серебряный Шут, он выбил из седла лорда Рована, сира Алина Эшфорда, близнецов Фоссовеев и наследника лорда Окхарта сира Дениса. Сир Рикард Редвин, победивший наконец его самого, снял с противника маску и тут же на месте посвятил его в рыцари. Оставшись лишь на вечерний пир, Бейелон помчался галопом в Королевскую Гавань, чтобы незамедлительно сесть на дракона, которого давно для себя присмотрел. Вхагар, на котором никто не ездил двадцать девять лет после кончины королевы Висеньи, взревел, расправил крылья и мигом перенес всадника на Драконий Камень к вящему удивлению Эйемона с Караксесом. «Милосердная Матерь одарила меня множеством детей, красивых и умных, – сказала королева Алисанна в том же году, когда было объявлено, что принцесса Мейегелла поступает в послушницы Веры. – Будет только справедливо, если я отдам одно дитя ей». Десятилетняя Мейегелла мечтала стать септой и ежевечерне читала Семиконечную Звезду на ночь. Не успело одно дитя покинуть Красный Замок, как на его место пришло другое: Матерь приберегла для Алисанны еще один дар. Сына, одиннадцатого ребенка, назвали Гейемоном в честь Гейемона Славного, величайшего из лордов, правивших до Завоевания на Драконьем Камне. Явился он на свет раньше срока и весил вдвое меньше, чем Вейегон десять лет назад, а долгие тяжелые роды заставили мейстеров опасаться за жизнь матери. Королева выздоровела, а младенец, увы, умер в самом начале нового года, не дожив и до трех месяцев. Королева, как всегда, тяжело переживала потерю ребенка и мучилась вопросом, нет ли в этом ее вины. «Не вините себя, – утешала септа Лира, ее наперсница с юных лет. – Маленький принц теперь у Небесной Матери, и она позаботится о нем лучше, чем могли бы надеяться мы в нашей земной юдоли». Вскоре королевскую семью посетило еще одно горе. Вспомним, что в 73 году в Харренхолле скончалась королева Рейена. Ближе к концу года открылось нечто, поразившее и город, и двор. Выснилось, что королевский гвардеец сир Люкамор Стронг, любимец простого народа, вопреки своей клятве женился. Хуже того: он взял себе не одну, а трех жен, каждая из коих не ведала о существовании двух других, и прижил с ними шестнадцать детей! В Блошином Конце и на Шелковой улице, где промышляли шлюхи и сводники, чернь радовалась падению рыцаря и отпускала шуточки о Люкаморе Любострастнике, но в Красном Замке никто не смеялся. Короля и королеву, очень любивших Люкамора Стронга, удручало то, что он так бессовестно обманул их. Братья Стронга по Королевской Гвардии гневались того пуще. Грешника изобличил один из них, сир Раэм Редвин; он рассказал всё лорду-командующему, а тот доложил королю. Сир Джайлс Морриген заявлял, что Стронг обесчестил всю гвардию, и требовал предать его смерти. Сам сир Люкамор, пав на колени перед Железным Троном, признался во всем и молил короля о пощаде. Король, быть может, и внял бы, но грешник имел неосторожность присовокупить «ради жен моих и детей», швырнув, по словам септона Барта, свои преступления в лицо королю. «Когда я восстал против дяди своего Мейегора, – сказал Джейехерис, – двое его гвардейцев перебежали ко мне. Они, как видно, рассчитывали, что я, сохранив за ними белые плащи, пожалую им титулы лордов и места при дворе. Вместо этого я послал их на Стену. Клятвопреступников я не терпел даже в то время, не потерплю и теперь. Сир Люкамор, вы принесли перед богами и людьми священную клятву защищать меня и мою семью, повиноваться мне и умереть за меня, будь в том нужда. Вы клялись также не жениться, не иметь детей и хранить целомудрие. Если вы преступили один обет, как могу я верить, что вы соблюдете другой?» «Вы нарушили не только рыцарские обеты, но и брачные, – добавила Алисанна, – и не однажды, а трижды. Ни одна из этих женщин в законном браке не состоит, поэтому дети ваши, единственно невинные в этом деле, будут бастардами. Каждая из ваших жен не знала о двух других, однако знала, что вы носите белый плащ. По этой причине они разделяют вашу вину, как и тот пьяный септон, что поженил вас. Их еще можно помиловать, но вас, сир, я не желаю видеть рядом с моим королем». Жены и дети ложного рыцаря, приведенные в тронный зал, рыдали, бранились и умоляли, но король, не внемля им, вынес свой приговор: сира Люкамора оскопить, заковать в железа и послать на Стену. «Ночной Дозор тоже потребует от вас клятвы, – предостерег Джейехерис. – Не дерзайте ее нарушить, ибо вслед за грешным естеством вашим лишитесь и головы». Судьбу трех семей король предоставил решать королеве. Сыновья, распорядилась она, могут присоединиться к отцу на Стене, если того пожелают; двое старших пожелали и стали братьями Ночного Дозора. Дочери могли стать послушницами (желание изъявила только одна), прочие дети остались при матерях. Первая жена со своим потомством поступила на попечение брата Люкамора, Бевина Стронга, ставшего лордом Харренхолла всего полгода назад. Вторая отправилась на Дрифтмарк к лорду Дейемону Велариону. Третью, чьи дети были самыми младшими (один еще сосал грудь), послали в Штормовой Предел, вверив заботам Гарона Баратеона и молодого лорда Бормунда. Дети отныне назывались не Стронгами, а Риверсами, Уотерсами и Штормами, как пристало бастардам. «Благодарите за это вашего преступного отца», – сказала им Алисанна. Позор, которым Люкамор Любострастник покрыл Королевскую Гвардию и весь двор, был не единственным, что удручало короля и королеву в 73 году. Много забот доставляли также принц Вейегон и принцесса Дейелла, седьмой и восьмая по счету. Алисанна сосватала сотни женихов и невест, но никогда еще не встречала таких препятствий, как при подборе супругов для четырех младших детей. Это поглощало ее усилия еще много лет, рассорило сначала с детьми (особенно с дочерьми), затем с королем и причинило в конце концов столько страданий, что королева одно время подумывала провести остаток дней с Молчаливыми Сестрами. Началось всё, как мы уже говорили, с Вейегона и Дейеллы. Принц был старше сестры всего на год, в раннем детстве они хорошо ладили, и казалось вполне естественным, что с годами они поженятся. Свадьба Бейелона с Алиссой, ставших уже неразлучными, намечалась в ближайшем будущем, а там, глядишь, и до новой недалеко. «Люби свою сестричку, – говорил Джейехерис пятилетнему Вейегону, – когда-нибудь она станет твоей Алисанной». Но дети росли, и матери становилось все яснее, что они не такая уж хорошая пара. Вейегон не питал к сестре нежных чувств и никогда не искал ее общества, а Дейелла даже побаивалась угрюмого брата, которому книги нравились куда больше, чем игры. Он находил ее глупой, она его злым. «Они еще дети, – успокаивал Джейехерис Алисанну, когда она говорила ему об этом, – со временем они полюбят друг друга». Со временем, однако, их взаимная неприязнь лишь усилилась. Это сделалось особенно явным в 73 году, когда Вейегону сравнялось десять, а Дейелле девять. Новая фрейлина королевы спросила принца в шутку, когда же будет их свадьба, и Вейегон, вздрогнув как от пощечины, заявил в присутствии половины двора: «Я на ней не женюсь! Она и читать-то едва умеет. Пусть найдет себе лорда, который хочет детей, – больше он от нее ничего не дождется». Дейелла, как следовало ожидать, залилась слезами и выбежала вон, королева за ней. Тринадцатилетняя Алисса вылила Вейегону на голову кувшин вина, чтобы привести его в разум, но он сказал лишь: «Зря потратила борское золотое» – и пошел переодеваться. Немудрено, что родители после этого решили подыскать Вейегону другую невесту. Первым делом подумали о младших принцессах – шестилетней Сейере и двухлетней Визерре, – но королева сказала: «Вейегон на них и не смотрит; по-моему, он не знает даже, что они есть на свете. Вот если бы какой-нибудь мейстер написал о них в книге…»