Дик Сэнд всячески старался внушить бодрость миссис Уэлдон, которую иногда тревожили тяжелые мысли. — Неделей раньше или неделей позже, — говорил он ей, — но мы доберемся до американского побережья. И не так уж важно, в каком месте мы пристанем… Главное то, что мы все-таки выйдем на берег! — Я не сомневаюсь в этом, Дик! — Разумеется, миссис Уэлдон, я был бы куда спокойнее, если бы вас не было на борту, если бы мне приходилось нести ответственность только за экипаж, но… — Но если бы случай не привел меня на борт, — ответила миссис Уэлдон, — если бы кузен Бенедикт, Джек, Нан и я не плыли на «Пилигриме», если бы в море не подобрали Тома и его товарищей, то ведь тебе, мой мальчик, пришлось бы остаться с глазу на глаз с Негоро… А разве ты можешь питать доверие к этому злому человеку? Что бы ты тогда сделал? — Прежде всего, — решительно сказал юноша, — я лишил бы Негоро возможности вредить… — И один управился бы с судном? — Да, один… с помощью божьей. Твердый и решительный тон юноши успокаивал миссис Уэлдон. И все же она не могла отделаться от тревожного чувства, когда смотрела на своего маленького сына. Мужественная женщина старалась ничем не проявлять своего беспокойства, но как щемило материнское сердце от тайной тоски! Если молодой капитан еще не обладал достаточными знаниями по гидрографии, чтобы определять место своего корабля в море, зато у него было чутье истого моряка и «чувство погоды». Вид неба и моря, во-первых, и показания барометра, во-вторых, подготавливали его наперед ко всем неожиданностям. Капитан Гуль, хороший метеоролог, научил его понимать показания барометра. Мы вкратце расскажем, как надо пользоваться этим замечательным прибором[40]. «1. Когда после долгого периода хорошей погоды барометр начинает резко и непрерывно падать — это верный признак дождя. Однако если хорошая погода стояла очень долго, то ртутный столбик может опускаться два-три дня, и лишь после этого произойдут в атмосфере сколько-нибудь заметные изменения. В таких случаях чем больше времени прошло между началом падения ртутного столба и началом дождей, тем дольше будет стоять дождливая погода. 2. Напротив, если во время долгого периода дождей барометр начнет медленно, но непрерывно подниматься, можно с уверенностью предсказать наступление хорошей погоды. И хорошая погода удержится тем дольше, чем больше времени прошло между началом подъема ртутного столба и первым ясным днем. 3. В обоих случаях изменение погоды, происшедшее сразу после подъема или падения ртутного столба, удерживается весьма непродолжительное время. 4. Если барометр медленно, но беспрерывно поднимается в течение двух-трех дней и дольше, это предвещает хорошую погоду, хотя бы все эти дни и лил, не переставая, дождь, и vice versa[41]. Но если барометр медленно поднимается в дождливые дни, а с наступлением хорошей погоды тотчас же начинает падать, — хорошая погода удержится очень недолго, и vice versa 5. Весной и осенью резкое падение барометра предвещает ветреную погоду. Летом, в сильную жару, оно предсказывает грозу. Зимой, особенно после продолжительных морозов, быстрое падение ртутного столба говорит о предстоящей перемене направления ветра, сопровождающейся оттепелью и дождем. Напротив, повышение ртутного стол— ба во время продолжительных морозов предвещает снегопад. 6. Частые колебания уровня ртутного столба, то поднимающегося, то падающего, ни в коем случае не следует рассматривать как признак приближения длительного; периода сухой либо дождливой погоды. Только постепенное и медленное падение или повышение ртутного столба предвещает наступление долгого периода устойчивой погоды. 7. Когда в конце осени, после долгого периода ветров и дождей, барометр начинает подниматься, это предвещает северный ветер в наступление морозов». Вот общие выводы, которые можно сделать из показаний этого ценного прибора. Дик Сэнд отлично умел разбираться в предсказаниях барометра и много раз убеждался, насколько они правильны. Каждый день он советовался со своим барометром, чтобы не быть застигнутым врасплох переменой погоды. Двадцатого февраля юношу обеспокоили показания барометра, и несколько раз в день он подходил к прибору, чтобы записать колебания ртутного столба. Барометр медленно и непрерывно падал. Это предсказывало дождь. Но так как дождь все не начинался, Дик Сэнд пришел к выводу, что дурная погода продержится долго. Так и должно было произойти. Но вместе с дождем в это время года должен был прийти и сильный ветер. В самом деле, через день ветер посвежел настолько, что скорость перемещения воздуха достигла шестидесяти футов в секунду, то есть тридцати одной мили в час[42]. Молодому капитану пришлось принять некоторые меры предосторожности, чтобы ветер не изорвал паруса «Пилигрима» и не сломал мачты. Он велел убрать бом-брамсель, топсель и кливер, но, сочтя это недостаточным, вскоре приказал еще опустить брамсель и взять два рифа на марселе. Этот последний маневр нелегко было выполнить с таким неопытным экипажем. Но нельзя было останавливаться перед трудностями, и действительно они никого не остановили. Дик Сэнд в сопровождении Бата и Остина взобрался на рей и, правда не без труда, убрал брамсель. Если бы падение барометра не было таким зловещим, он оставил бы на мачте оба рея. Но когда ветер переходит в ураган, нужно уменьшить не только площадь парусов, но и облегчить мачты: чем меньше они нагружены, тем лучше переносят сильную качку. Поэтому Дик спустил оба рея на палубу. Когда работа была закончена — а она отняла около двух часов, — Дик Сэнд и его помощники взяли два рифа на марселе. У «Пилигрима» не было двойного марселя, какой ставят теперь на большинстве судов. Экипажу пришлось, как в старину, бегать по пертам, ловить хлопающий по ветру конец паруса, притягивать его и затем уже накрепко привязывать линями[43]. Работа была трудная, долгая и опасная; но в конце концов площадь марселя была уменьшена, и шхуна-бриг пошла ровнее. Дик Сэнд, Бат и Остин спустились на палубу только тогда, когда «Пилигрим» был подготовлен к плаванию при очень свежем ветре, как называют моряки погоду, именуемую на суше бурей. В течение следующих трех дней — 20, 21 и 22 февраля — ни сила, ни направление ветра заметно не изменились. Барометр неуклонно падал, и двадцать второго Дик отметил, что он стоит ниже двадцати восьми и семи десятых дюйма[44]. Не было никакой надежды на то, что барометр начнет в ближайшие дни подниматься. Небо грозно хмурилось, пронзительно свистел ветер. Над морем все время стоял туман. Темные тучи так плотно затягивали небо, что почти невозможно было определить место восхода и захода солнца. Дик Сэнд начал тревожиться. Он не покидал палубы, он почти не спал. Но силой воли он заставлял себя хранить невозмутимый вид. Двадцать третьего февраля утром ветер как будто начал утихать, но Дик Сэнд не верил, что погода улучшится. И он оказался прав: после полудня задул крепкий ветер, и волнение на море усилилось. Около четырех часов пополудни Негоро, редко покидавший свой камбуз, вышел на палубу. Динго, очевидно, спал в каком-нибудь уголке: на этот раз он, против своего обыкновения, не залаял на судового кока. Молчаливый, как всегда, Негоро с полчаса простоял на палубе, пристально всматриваясь в горизонт. По океану катились длинные волны. Они сменяли одна другую, но еще не сталкивались. Волны были выше, чем обычно бывают при ветре такой силы. Отсюда следовало заключить, что неподалеку на западе свирепствовал сильнейший шторм и что он в самом скором времени догонит корабль. Негоро обвел глазами взбаламученную водную ширь вокруг «Пилигрима», а затем поднял к небу всегда спокойные холодные глаза. Вид неба внушал тревогу. Облака перемещались с неодинаковой скоростью — верхние тучи бежали гораздо быстрее нижних. Нужно было ожидать, что в непродолжительном времени воздушные потоки, несущиеся в небе, опустятся к самой поверхности океана. Тогда вместо очень свежего ветра разыграется буря, то есть воздух будет перемещаться со скоростью сорок три мили в час. Негоро либо ничего не смыслил в морском деле, либо это был человек бесстрашный: на лице его не отразилось ни тени беспокойства. Больше того: злая улыбка скривила его губы. Можно было подумать, что такое состояние погоды скорее радует, чем огорчает его. Он влез верхом на бушприт и пополз к бом-утлегарю. Казалось, что он силится что-то разглядеть на горизонте. Затем он спокойно слез на палубу и, не вымолвив ни слова, скрылся в своей каюте. Среди всех этих тревожных предзнаменований одно обстоятельство оставалось неизменно благоприятным для «Пилигрима»: ветер, как бы силен он ни был, оставался попутным. Все на борту знали, что, превратись он даже в ураган, «Пилигрим» только скорее приблизится к американскому берегу. Сама по себе буря еще ничем не угрожала такому надежному судну, как «Пилигрим», и действительные опасности начнутся лишь тогда, когда нужно будет пристать к незнакомому берегу. Эта мысль весьма беспокоила Дика Сэнда. Как поступить, если судно очутится в виду пустынной земли, где нельзя найти лоцмана или рыбака, знающего ее берега? Что делать, если непогода заставит искать убежище в каком-нибудь совершенно неизвестном уголке побережья? Без сомнения, сейчас еще не время было ломать себе голову над такими вопросами, но рано или поздно они могут возникнуть, и тогда нужно будет решать быстро. Что ж, когда настанет час, Дик Сэнд примет решение! В продолжение следующих тринадцати дней — от 24 февраля до 9 марта — погода почти не изменилась. Небо по-прежнему заволакивали тяжелые, темные тучи. Иногда ветер утихал, но через несколько часов снова начинал Дуть с прежней силой. Раза два-три ртутный столб в барометре начинал ползти вверх; но, поднявшись на несколько линий, снова падал. Колебания атмосферного давления были резкими, и это не предвещало перемены погоды к лучшему, по крайней мере на ближайшее время. Несколько раз разражались сильные грозы; они очень тревожили Дика Сайда. Молнии ударяли в воду в расстоянии всего лишь одного кабельтова от судна. Часто выпадали проливные дожди, и «Пилигрим» теперь почти все время был окружен густым клубившимся туманом. Случалось, вахтенный часами ничего не мог разглядеть, и судно шло наугад. Корабль хорошо держался на волнах, но его все-таки жестоко качало. К счастью, миссис Уэлдон прекрасно выносила и боковую и килевую качку. Но бедный Джек очень мучился, и мать заботливо ухаживала за ним. Кузен Бенедикт страдал от качки не больше, чем американские тараканы, в обществе которых он проводил все свое время. По целым дням энтомолог изучал свои коллекции, словно сидел в своем спокойном кабинете в Сан-Франциско. По счастью, и Том и остальные негры не были подвержены морской болезни: они по-прежнему исполняли все судовые работы по указанию молодого капитана. А уж он-то сам давно привык ко всякой качке на корабле гонимом буйным ветром. «Пилигрим» быстро несся вперед, несмотря на малую парусность, и Дик Сэнд предвидел, что скоро придется еще уменьшить ее. Однако он не спешил с этим, пока не было непосредственной опасности. По расчетам Дика, земля была уже близко. Он приказал вахтенным быть настороже. Но молодой капитан не надеялся, что неопытные матросы заметят издалека появление земли. Ведь недостаточно обладать хорошим зрением, чтобы различить смутные контуры земли на горизонте, затянутом туманом. Поэтому Дик Сэнд часто сам взбирался на мачту и подолгу вглядывался в горизонт. Но берег Америки все не показывался. Молодой капитан недоумевал. По нескольким словам, вырвавшимся у него, миссис Уэлдон догадалась об этом. Девятого марта Дик Сэнд стоял на носу. Он то смотрел на море и на небо, то переводил взгляд на мачты «Пилигрима», которые гнулись под сильными порывами ветра. — Ничего не видно, Дик? — спросила миссис Уэлдон, когда юноша отвел от глаз подзорную трубу. — Ничего, миссис Уэлдон, решительно ничего… А между тем ветер-кстати, он как будто еще усиливается — разогнал туман на горизонте… — А ты по-прежнему считаешь, что теперь американский берег недалеко? — Несомненно, миссис Уэлдон. Меня очень удивляет, что мы еще его не видим. — Но корабль ведь все время шел правильным курсом? — О да! Все время, с тех пор как подул северо-западный ветер, — ответил Дик Сэнд. — Если помните, это произошло десятого февраля, в тот злополучный день, когда погиб капитан Гуль и весь экипаж «Пилигрима». Сегодня девятое марта, значит, прошло двадцать семь дней! — На каком расстоянии от материка мы были тогда? — спросила миссис Уэлдон. — Примерно в четырех тысячах пятистах милях, миссис Уэлдон. Если что-нибудь другое и может вызывать у меня сомнения, то уж в этой цифре я уверен. Ошибка не может превышать двадцать миль в ту или другую сторону. — А с какой скоростью шел корабль? — С тех пор как ветер усилился, мы в среднем проходим по сто восемьдесят миль в день. Поэтому-то я и удивлен, что до сих пор не видно земли. Но еще удивительнее то, что мы за последние дни не встретили ни одного корабля, а между тем эти воды часто посещаются судами. — Не ошибся ли ты в вычислении скорости хода? — спросила миссис Уэлдон. — Нет, миссис Уэлдон! На этот счет я совершенно спокоен. Никакой ошибки быть не может. Лаг бросали каждые полчаса, и я всякий раз сам записывал его показания. Хотите, я сейчас прикажу снова бросить лаг: вы увидите, что мы идем со скоростью десять миль в час, то есть с суточной скоростью свыше двухсот миль! Дик Сэнд позвал Тома и велел ему бросить лаг. Эту операцию старый негр проделывал теперь с большим искусством. Принесли лаг. Том проверил, прочно ли он привязав к линю, и бросил его за борт. Но едва он вытравил двадцать пять ярдов[45], как вдруг линь провис. — Ах, капитан! — воскликнул Том. — Что случилось. Том? — Линь лопнул! — Лопнул линь? — воскликнул Дик. — Значит, лаг пропал! Старый негр вместо ответа показал обрывок линя. Несчастье действительно произошло. Лаг привязан был прочно, линь оборвался посредине. А между тем линь был скручен из прядей наилучшего качества. Он мог лопнуть только в том случае, если волокна на месте обрыва основа-, тельно перетерлись. Так оно и оказалось, Дик Сэнд убедился в этом, когда взял в руки конец линя. «Но почему перетерлись волокна? Неужели от частого употребления лага?» — недоверчиво думал юноша и не находил ответа на этот вопрос.