Они пошли к самому большому валуну, в несколько метров высотой. Округлый, он похож на притаившегося зверя, с головой, прижатой к земле, и высоко приподнятым туловищем. Сережка ловко взобрался на голову каменного зверя, подал руку Наде и легко втащил ее. — Какой ты сильный! — восхитилась Надя. — Что ж ты не сказала: «Без тебя обойдется»? — улыбнулся он. В ответ Надя сразу оттолкнулась от него, взбираясь выше, но едва не скатилась с валуна. Пришлось ей крепче ухватиться за Сережку. Внизу раскинулось по-ночному почерневшее море тайги. Вверху сквозило робким зеленоватым полусветом безоблачное и беззвездное небо белой ночи. Только на юге, у горизонта, блестело несколько маленьких звездочек. Зато впереди, на севере, горела неугасимая заря, словно подчеркивала, что там, дальше, сияет полярный день. Придерживая Надю на вершине камня, Сережка крепко взял ее за плечо. — Ой! — вскрикнула Надя. — Смотри!.. Повернувшись к ее лицу, Сережка увидел — первый раз в жизни увидел! — испуганные Надины глаза. «Чего ты боишься? Ты же со мной», — хотел он сказать и созорничать — поцеловать Надю. Ему показалось, что она именно этого и испугалась. Но Надя показала вперед, на север. Там, совсем уже близко от земли, опускались парашюты. Черные, на фоне зари. — Кто это? — тихо спросила Надя, приникая ближе к Сережке, хотя в первый миг она не подумала о какой-нибудь опасности. Парашютисты летели не плавно и медленно, как бывает на спортивных праздниках. Они почти падали. Быстро, торопливо. Скользили вниз, резко наклоненные набок, словно спешили на пожар. Но никакого пожара в тайге не видно. Воздух чист и прозрачен, как после дождя. — Шестеро, — сосчитал Сережка. — Пять, — поправила Надя. — Шесть, — упрямо повторил Сережка. — Шестой уже приземлился. Это неспроста... — Сережка настороженно задумался, бросился назад к палатке. — Давай будить ребят. — Зачем? — возразила Надя. — Пусть отдыхают. Ей, наверное, было очень хорошо вдвоем с Сережкой. Глава вторая СТАРЫЙ ЧУРСИН Ранним-ранним утром я опустился на вертолете в шестидесяти с небольшим километрах южнее палатки туристов, в маленьком таежном селении Р*. Я прилетел туда срочно, по чрезвычайному заданию, и готовился пробыть в тех краях долго. Сезон охоты еще не начинался, только женщины ушли по ягоды, мужчины и дети были дома. Вертолет приземлился на площади, вернее, — на зеленой лужайке. На ней полукругом, повторяя изгиб невидимой речки, что течет позади огородов, стоит десятка полтора крепких бревенчатых домов. Это все Р*. Вокруг вздымается стена вековых деревьев — лесное глушье. По привычке все, от мала до велика, высыпали встретить свежие газеты, почту. Но, кроме девушки-почтальона, из вертолета, лихо поправляя новую фуражку, выпрыгнул сержант милиции Дмитрий Семенов. Молодой, белобрысый, загорелый — его в этих краях звали просто сержантом Митей. За ним — я. — Ого! Стало быть, происшествие, — увидав милиционера, сказал лысастый загорелый дядька, когда пилот заглушил мотор. Я догадался, что это именно он, старый коммунист, бывалый охотник Чурсин, которого мне рекомендовали помощником в моем трудном деле. — Привет, дядя Володя! — увидал его сержант Митя и взмахнул рукою к козырьку, отдавая честь собравшимся. — Здравия желаем!.. Кого это ты привез? Какое-нибудь новое начальство летает? — Старик Чурсин внимательно осмотрел меня с головы до ног. Я постарался непринужденно, как старый знакомый, поздороваться со всеми. — Доброе утро, товарищи! — Это, дядя Володя, к тебе, по чрезвычайному делу, — тихо сказал сержант старику и представил мне его. — Вот, Алексей Михайлович, тот самый Владимир Иванович Чурсин. Мы познакомились. Чурсин повел нас в свой дом, стоявший посредине поселка. Я еле поспевал за ним. Он, как и я, не рослый, но зато длинноногий, сухопарый, легкий в движениях. Не погнутый годами старик! Мы быстро прошли через массивную дверь в глухих воротах, на крытый темный двор, поднялись по ступенькам высокого крыльца в сени, пахнущие смолистыми бревнами. — Ого! — восторгнулся я. — Как в крепости живете. — Я хотел быть как можно спокойнее, чтобы не разволновать старика. — Да-а, дом старинный, — ответил Чурсин, сбрасывая свои валенки с галошами. Он и не собирался волноваться. Выдержанный и заранее призванный мною к тройной выдержке сержант Митя привычно снял сапоги и первым прошел в дом. Я тоже начал стягивать свои, тесные, новые: я полетел в чем был. Но Чурсин остановил меня: — Ничего, ничего, проходите так. У нас грязно, давно не убирали: ягоды начинаются, девки мои в бегах. Но в комнате была удивительная чистота — некрашенные полы выскоблены до натурального блеска и устланы белыми домотканными ковриками. Я все-таки снял сапоги. А сержант Митя за перегородкой у печки уже по-свойски распоряжался чайником — налил ковш воды и жадно пил. — Там же в сенях — ключевая, — заметил ему Чурсин, усаживаясь за стол и приглашая нас на скамью у стенки, на табуреты. — Понимаешь, дядя Володя, боюсь простудиться. А мне сейчас никак нельзя болеть. Обстановочка!.. — Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо, — успокоил я его. Чурсин гладко выбрит, а серые глаза под жиденькими сивыми бровями делают непроницаемо спокойным его лицо, широкоскулое и плоское, почти без морщин. Он вынул из огромной берестяной табакерки на столе сложенную районную газету, оторвал четвертушку, завернул большущую папироску, задымил, предложил закурить и нам. — Э-э, нет! — отказался сержант Митя. — Ты меня уморить хочешь? Я ж тебе, дядя Володя, говорил: мне сейчас надо быть в полной спортивной форме, потому что предстоит сложная умственная работенка. А от твоего самосада уже и медведи кругом повымерли. — Ладно, не изгаляйся. Обещал я тебе охоту на медведя — будет. Дай срок. — Ну, как у вас тут? Спокойно? — спросил я у Чурсина, усаживаясь к столу напротив него. Мне не терпелось приступить к делу. Но я, конечно, старался не спешить, следил, чтоб движения мои были размеренны и собраны. Меня тяготит излишняя полнота, но я стремлюсь относиться к ней иронически: сев на табурет, попридавливал его под собой, выдержит ли, пощупал руками. И суровый старик Чурсин, наконец, улыбнулся. — Ничего. Спасибо, охотничаем, — немного оживился он. — Тихо. Вот только ребятишки у Гилевых вечор принесли двух рысенков, еще слепых... Как их угораздило?.. Беспрепятственно взяли из-под коряг двух рысенков. Редкостный случай. Где только сама рысь была?.. А ночью пришла. Все крыши облазила — мурлыкала. Чурсин кивнул небрежно за окно. Там на жердевой изгороди висела большая, похожая на кошачью, шкура, грязно-желтая, с рыжими пятнами, широколапая и с длинными кисточками волос на ушах. — Не жалко? — спросил я. — За детенышами приходила. Мать все-таки. — Всякая тварь бывает матерью. Но не всякая такой урон наносит. Я ее полгода выслеживал. От рысей у нас и зайца совсем не стало, — пожаловался он. Меж ним и мною, конечно, пока была натянутость, напряженность, как бывает у людей, что сошлись для общего дела, но еще хорошенько не познакомились. Сержант Митя считал, что он представил нас друг другу вполне достаточно. Но в жестких глазах Чурсина можно было прочесть: «Кто же вы все-таки такой?» Я почувствовал этот немой вопрос — молча показал ему свое удостоверение. Старик Чурсин прочитал, тщательно, каждое слово в отдельности — «Комитет государственной безопасности», — даже, казалось, сличил фотокарточку с моей физиономией. — Понятно... Чем могу быть полезным? Тогда я без обиняков рассказал. Я пытался говорить мягче, тише, словно о заурядном событии. Но происшествие такое, что взволновало бы любого советского человека, не говоря о жителях этих таежных мест, и я постепенно возбуждался. Ночью наши радиолокационные станции обнаружили на большой высоте идущий с севера на юг неизвестный самолет. Пока связывались с управлением аэрофлота, выясняли, не заблудился ли это какой-нибудь воздушный лайнер с пассажирами, неизвестный самолет дошел до района Р* и круто повернул обратно. Установили, что он иностранный, военный. Дальше с ним поступили как полагается в таких случаях: потребовали взять курс на ближайший аэродром и приземлиться. Он не послушался. Его сбили как нарушителя границы. По сообщениям наших военных товарищей, которым удалось быстро подоспеть к месту падения самолета, намного севернее Р*, экипаж весь погиб. И предполагалось, что нарушители сбросили в тайгу парашютиста, а то и двоих. Иначе, зачем летали над безлюдной местностью? По-видимому, спрыгнул опасный, хорошо подготовленный для такой рискованной операции человек. Ночью, с многокилометровой высоты... — Понятно, — с серьезной задумчивостью протянул старик Чурсин. Я разложил перед ним на столе карту: — Вот Р*. А вот территория возможного приземления парашютиста. Учитывая, что ветра не было, — только здесь. — Я показал по карте длинный, километров на двести коридор, который был обведен карандашом. — Вот здесь самолет сбили. А здесь, почти над вами, он поворачивал обратно... — Понятно, — почти нараспев повторил Чурсин. — Туристы где сейчас могут быть? — поинтересовался сержант Митя. В вертолете он мне уже рассказывал о пятерке с машиностроительного завода. — Они должны дойти до... гм!.. До белой тайги, — усмехнулся Чурсин, произнося непривычное для него название. Местные жители, как я узнал позже, не пользуются этим термином. Да и слово тайга они употребляют редко, обычно говорят: лес. Никакой романтики!..