Глава одиннадцатая ЧЕТЫРЕ НОГИ Потом, когда все кончилось, Вася Петряев оправдывался передо мной: — Я и пистолет взял. Но Сережка мне за это по уху стукнул: оружие, говорит, офицера — его честь, нельзя лишать, даже временно... Ну, я вернулся... положил обратно... А записку не успел... забыл... И Сережке ничего не сказал: он опять бы меня по уху... В записке, не переданной мне, Сережка сообщал: «Алексей Михайлович! Знаю, вы нам не верите, что шесть, но мы, возможно, докажем. Карту не ищите, она у нас, будет в целости, в сохранности. Идем на юго-восток. Сигналы прежние. С. Векшин.» Впрочем, записка едва ли бы что-нибудь изменила. В лучшем случае дядя Володя со своими товарищами отправился бы следом за Сережкиным отрядом, и я не волновался бы. Но старики все равно вышли бы несколькими часами позже, а за молодежью разве угонишься! Когда ребята увидели, что мертвых парашютистов четверо, у Сережки с Надей вспыхнула перепалка: — Ага! — обрадовалась Надя. — Всего пять. — Нет, шесть. Вот увидишь! Точно! — В тебе, Сережка, самолюбие и честолюбие кипят, — смеясь, укорила Надя. — Да! — рассердился он. — Если хочешь, самолюбие и честолюбие! На нашу территорию проникли недобрые люди. Меня заело!.. Это тебе наплевать. — Ишь, какой патриот нашелся! Может, тебя к медали представят? — Так же, как меня в цехе наградили, — ехидненько поддержал Вася. Сережка посмотрел на него уничтожающе, а на Надю — с сожалением: — Эх, ты — меда-а-аль! — запальчиво протянул он. Потом подошел вплотную, взял Надину руку, положил на свою ладонь и ласково похлопал, тихо говоря: — Я тебя очень прошу: не спорь. Не будем ссориться. — Но все-таки пять? — смеялась Надя. — Ты согласился? — Нет! — отрезал Сережка и демонстративно отвернулся от нее. Все остальные — Коля и Зина-беленькая, Вася и оба студента — собрались возле. И Коля снова в шутку доложил Сережке по-военному: — Товарищ командир отряда! Задание выполнено!.. Какие будут дальнейшие распоряжения? — Ребята! — страстно, горячо заговорил вполголоса Сережка. — Вот... я даю честное комсомольское, что видел шесть парашютистов... Но мне никто не верит, даже она. — Он кивнул на Надю, словно ударяя ее. — А их было шесть! Это точно!.. Давайте поищем еще. А?.. — Так ты командуй!.. Командуй!.. — почти дуэтом сказали студенты Миша и Петя. Они теперь готовы за Сережкой хоть на край света. Ведь он ни единым словом не напомнил, как они обмишурились с бровастым возле речки. — Кто согласен — подними руку, — попросил Сережка с таким видом, что не согласен кто-нибудь — он кинется драться. Подняли все, кроме стоявшей позади него Нади. У Сережки дух захватило. Он порывисто бросился обнимать сразу всех, столкнул кого-то лбами, засмущался, отступил и несколько секунд глядел на отряд счастливейшими глазами. Представляю, какие это были глаза!.. Искренний жар большого чувства даже камни оживляет, в сказках. Наверное, с таким чувством мой отец, большевик, матрос революционного флота, уводил за собой в бой людей, еще накануне не понимавших, что такое Советская власть. И, наверное, с таким же чувством мчались в прорыв легендарные танковые бригады уральцев-добровольцев в дни Отечественной войны... Да простят меня те, кто посчитает мое сравнение натяжкой! Кто видел в Брянских лесах наших партизан — от четырнадцатилетних до семидесятилетних, — тот поймет. И ничего удивительного, что усталые, полуголодные ребята согласились пойти еще по два километра азимутальным веером дальше. Один лишь Коля добродушно буркнул: — Живот усох. — Ничего! Легче ходить! — ответил Сережка. — Пока еще солнце, пока еще светло, надо облазить вокруг как можно больше. Он распределил всех, кроме Нади, по направлениям и пошел сам, не обращая на нее никакого внимания. Надя растерялась. Догнала его, схватила за рукав: — А я?.. Сережка!.. — Ты можешь доложить Алексею Михайловичу, что из нашего отряда ты будешь исключена. А сейчас пока пусть он даст тебе работу. Да попроси полегче... — Сережка! Ты с ума сошел!.. — Надя крепче уцепилась за него. — Я без тебя — никуда. Ты же меня уговорил в этот поход... в эту белую тайгу... Я лучше бы съездила в отпуск к маме... А теперь ты... Ты обиделся?.. Ну, пусть шесть! Шесть!.. Ты слышишь, я согласна... Сережа!.. Все это было сказано по-девичьему торопливо, единым духом и с той непосредственной доверчивостью, с какою обращаются к близким, надежным друзьям. Сережка повернулся к ней. Посмотрел долгим-долгим взглядом. Надя стояла, маленькая, тоненькая, нахохлившись, опустив ресницы. А голова, остриженная под мальчишку, клонилась и клонилась — вот-вот склонится Сережке на грудь. — Ты побудь здесь. Отдохни. Ты очень устала, — тихо проговорил он. — Мы — скоро... — Нет. Я с тобой! Они пошли вместе. И ходили дольше всех. И — никаких отзвуков недавней словесной перепалки. Сережка снова стал задирист, с озорством подтрунивал над Надей. А она беспечно отшучивалась. Как они ни высматривали вокруг, ничего не заметили, ничего не нашли — никаких следов, никакого намека. Сережка больше не заговаривал о шести. Но Надю так и подмывало начать снова настаивать на пяти. Наконец, уже на обратном пути, она не выдержала: — Искать нечего! Давай поспорим, что их было пять. — Давай, — согласился Сережка, проверяя по компасу направление. Шли они верно. — На что? — На что хочешь? — Давай. — А на что? — Если я окажусь правым, — вызывающе предложил Сережка, щуря хитрый глаз, — то ты в течение десяти лет ни за кого не выходишь замуж без моего разрешения. Спорим? — Спорим! — беззаботно засмеялась Надя. В таком возрасте девушки вообще часто говорят, что они никогда не будут выходить замуж. — Ты все десять лет станешь доказывать свою правоту? Может быть, поспорим на двадцать? — Постараюсь раньше, — отговорился Сережка, отворачиваясь от нее, немножечко смущенный. Они не успели дойти обратно до того места, откуда начинался азимутальный веер. На полдороге показались бегущие им навстречу ребята. Впереди запыхавшийся Коля, за ним — Зина, затем все остальные. — Сережка!.. Сережка!.. — орал Коля на весь лес. Но приблизившись, сразу перешел на шепот, от возбуждения совершенно неразборчивый. — Понимаешь!.. Кажется, четыре ноги!.. — Что-что? Какие ноги? — Понимаешь!.. Отсюда... От убитых ушел, кажется, не один... Понимаешь?.. — Четыре, четыре ноги! — подтвердил Петя. — То есть два человека, — объяснил Миша. — Дважды два — четыре! — Он пытался выглядеть спокойно-балагуристым, но голос дрожал. Всем отрядом ребята помчались туда, где возле какого-то болотца, подобного тому, что видели мы с дядей Володей, обнаружились следы больших туристских ботинок. Еле заметные следы шли навстречу друг другу. Сначала Коля решил, что это прошагал один человек, плутавший вокруг болотца, — то с одной стороны, то с другой. Коля позвал студентов Мишу и Петю, и они определили, что двигалось двое, даже как будто и подошвы разного размера. Повстречались, потоптались, видимо, поговорили и вдвоем двинулись дальше по тропе среди берез на сухое возвышение. По этой нечеткой тропе, по толстому ковру опавших листьев ребята, не сговариваясь ни о чем, сразу бросились по следам. Разглядывали каждый перевернутый лист, сдвинутый чьей-то ногой, каждый комок грязи, слетевший с чьих-то ботинок. Полуистлевший лист, покоившийся с прошлой осени под снегом, затем плотно укатанный дождями, вдруг стоял торчмя на траве и говорил о многом. Комок земли на плотном ковре ссохшейся листвы мог лежать лишь только до дождя, а последняя гроза была три дня тому назад. И это говорило о многом. Ребята так увлеклись, что спохватились, лишь отойдя на несколько километров. Их как-то сразу всех семерых внезапно осенило: отправились, даже никого не предупредив. Все остановились, словно по сигналу, замерли на миг и, переглянувшись, вопрошающе посмотрели на Сережку. Потом, как по команде, опустились на землю. Сережка — тоже. Устали. — Ну, что, командующий? — усмехнулась Надя. — Здесь прошел тот самый, которого вы привезли к нам на гору из Р * на вертолете. Пятый. Все ясно? — Но тут прошло двое! — воскликнул Миша. Он не выпускал ружья и подозрительно осматривался вокруг. — Двое, — подтвердил Петя, позевывая. — Это, мальчики, — у страха глаза велики, — сказала Надя. Она выразительно глянула в сторону Васи, намекая студентам на то, как они встретились с ним рано утром и перепугали друг друга. Коля придвинулся к Сережке и обнял за плечо, стиснув, как бы передавая ему долю своей решительности. Зина-беленькая уже раскрыла рот — предложить немедленно идти обратно, чтобы засветло быть у вертолетов. Но Сережка не дал ей сказать ни слова. — Внимание! — быстро произнес он по-командирски. — Надо сообщить Алексею Михайловичу... Кто вернется, чтоб потом догнать нас? Мы пока сделаем привал, перекусим. Всем тратить силы нет смысла... Нет желающих? Тогда тянем жребий... Сережка приготовил семь спичек, одну короткую. Ее вытянул Вася. — Надо карту попросить. У автоматчиков — хорошая... Эх, не дадут! Точно... Не тебе бы, Вася, идти... Но ты постарайся, выклянчи, убеди. Васе идти не хотелось. Не то, чтобы он боялся, а просто не лежала душа. Но у него и в мыслях не было отказываться. А тут еще раздалось несколько подковырок в его адрес. Молодые люди, как дети, часто безжалостны друг к другу. — Не бойся, вермикулита по дороге нет, — со смехом заверил Петя. — Котелок возьми, водички принесешь, — добавил Миша.