– Прохор Савельев, – сказал Илюшин. – Это один из ваших авторов, прозаик. – А, помню-помню! – Квадрин откинулся в кресле. – Выбрал себе какой-то удивительно глупый псевдоним. Что-то связанное со строительством, кажется. – Тульский Зодчий. – Верно! Так и что вы хотели? – Мы расследуем одно дело, довольно старое, – сказал Макар. – В ходе расследования у нас возникло предположение, что Савельев завышал свои гонорары – я имею в виду, в разговорах с другими. Проверить это мы можем только с вашей помощью. Он издавался в основном у вас, поэтому его доходы, если они были, шли через ваше издательство. – Если они были? – хохотнул Квадрин. – Что значит «если»! Савельев зарабатывал на мне так, как многим и не снилось! Илюшин с Бабкиным переглянулись. – Вы поймите меня правильно, я тоже не в обиде! – вскинул руки издатель, неверно истолковав их взгляды. – Савельев отлично раскупался. – Да у него же не книги, а вареный картон! – не удержался Сергей. Издатель посмотрел на него строго. – Знаете, о вкусах не спорят. Допустим, мне тоже казалось, что в его текстах наблюдается некоторый избыток… э-э-э… ромашек и луговины. Но читатель покупает – значит, читатель хочет покупать! Осчастливив Макара и Бабкина этой сентенцией, Квадрин лучезарно улыбнулся и похлопал себя по животу. Очевидно, воспоминания о тиражах Прохора Савельева привели его в благодушное настроение. – Пик популярности его пришелся, конечно, на советскую эпоху. Но как ни странно, и в начале девяностых он отлично продавался. Я-то ожидал, что его, так сказать, скинут с парохода современности. Ан нет! Любили его, спрашивали в магазинах. У меня есть объяснение. Читатель или отдыхал от бандитов, ментов и оборотней в погонах, либо ностальгировал. Ну знаете, безвозвратно ушедшая эпоха, невинность, родное село, запах молока от колхозной буренки… – Можно посмотреть договоры? – спросил Илюшин. – Ну, это ведь история давняя! Савельев, как вы знаете, пару лет назад умер… Илюшин молчал. Квадрин посмотрел на него внимательнее и внезапно согласился: – Ладно, глянем. В конце концов, дело несложное. Леночка! – сказал он в трубку. – Зайди на секунду. Или нет, лучше Кожевникову попроси зайти, это по ее части. Двадцать минут спустя перед Макаром и Бабкиным на стол лег распечатанный договор. – Все остальные подписывались на тех же условиях, – сказала седовласая Кожевникова, строго взирая на Илюшина поверх очков. – Размер роялти немного плавал туда-сюда. Но принципиально на доходах Савельева это не отражалось. – Инга Семеновна у нас двадцать пять лет работает, – с гордостью заметил издатель. – Память компьютерная! Всех помнит, каждую писательскую сволочь!.. Он спохватился, что чересчур увлекся. Макар внимательно просмотрел условия и поднял глаза на помощницу Квадрина. – И вы хотите сказать, Савельев получал эти гонорары? – Нет, – уверенно ответила женщина. – Он получал значительно больше. Шесть его книг были экранизированы. Телевизионный фильм «Простая история» – слышали? Илюшин покачал головой. – Очень популярен был. О поселковом враче, который влюбляется в деревенскую девушку. Бабкин догадался, что помощнице Квадрина нравился этот фильм. – А еще какие? – Илюшин мрачнел с каждой секундой. – «Ветер любви», «Поселок «Райские Кущи», «Электричка до моря», – не задумываясь, перечислила Кожевникова. – Это самые известные. Их повторяли через несколько лет. Названия, конечно, не савельевские, это киношники придумали. Но в основе сценариев его сюжеты. – Вы не переживайте! – с самыми лучшими побуждениями добавил Квадрин. – Прохора Петровича у нас не обижали. Уж кто-то, а он не бедствовал. После кризиса девяносто восьмого хвастался мне, что оказался даже богаче, чем был – успел перевести рубли в доллары. К тому же человек он был скромный, вилл на Тенерифе не завел, в рулетку не проигрывался. Сидел себе как сыч под Тулой. И ему на безбедную жизнь хватало, и наследникам осталось. Эх, качественный был мужик, светлая ему память! Нынче таких не делают. Глава 16 1 – Почему сразу тупик? – сказал Илюшин. Однако по обескураженному лицу друга Сергей видел, что у Макара тоже есть ощущение выросшей перед ними стены. Они продвигались так быстро, были так убеждены в истинности своих предположений. История пятнадцатилетней давности лежала перед ними свернутая, как ковер, и оставалось сделать лишь одно движение, чтобы он раскатился, открывая взгляду детальное полотно. Оба были уверены, что рисунок этого ковра им известен. Все фрагменты ложились один к другому, заполняя пространство гармоничным узором. И вдруг выяснилось, что узор существует только в их воображении. Ковер рассыпался на нитки. – А если Прохор хотел создать заначку на будущее? – мрачно спросил Бабкин. – Старуха вот-вот помрет, ее сын запрет украшения в сейфе, и Савельев решает опередить… Он замолчал, потому что Илюшин скептически пожал плечами. – Не в характере Савельева такая предусмотрительность. Грабить старуху с сомнительным напарником, чтобы обеспечить себе будущее, которое и так обеспечено? Нет, Серега. Прохор тут ни при чем. Мы с тобой ошиблись. «Как ни при чем, – хотел сказать Бабкин, – когда чертов старик как будто стоит за каждым деревом. В любом рассказе слышишь имя Прохора, в каждой щели блестит его хитрый глаз». – Тебя сбивает с толку, что Савельев был кем-то вроде божка этого дома, – ответил Макар на его невысказанные мысли. – Ему стало скучно, а такие люди способны развеивать скуку лишь с помощью игры в других человечков. Когда-то он наблюдал, как ссорятся между собой его дети и племянницы. Ему стало интересно, продолжат ли внуки эту традицию. – Думаешь, он врал насчет выбора призового щенка? – Нет, не похоже. Это был приз. В детей можно играть очень долго. – Как будто он в собственных не наигрался! – Конечно, нет. Один его бросил, второй сбежал. К тому же они его не устраивали. Некондиционные дети, понимаешь? А тут шанс все исправить. Переиграть заново, уже с годным внуком. Мне вот интересно, как Прохор видел себе совместное будущее с тем, кого он выбрал… Илюшин задумался. – А мне интересно, кто убил Пашку Варнавина, – грубовато сказал Бабкин. – Макар, давай работать. – Угу. – Что – угу? – Я думаю. – Ты фантазируешь. – Бабкин встал и тряхнул Макара за плечи. – Давай, соберись! Нарисуй своих кракозябр, приглядись, почитай знаки на кофейной гуще… Ну, давай! – Устал я, Серега, – сказал Макар, и Бабкин опешил. – Пора менять профессию. Несколько секунд Сергей не сводил с него пристального взгляда, пытаясь понять, не издевается ли над ним Илюшин. – Спятил, что ли? Илюшин молчал. – Макар, ты чего? – Теряю хватку, – наконец нехотя сказал Илюшин. – Первая ступень по лестнице вниз. – Какая еще ступень? Слушай, хорош бредить. Давай я тебе кофе сварю. Выпьешь и подумаем, что мы упустили. Но на предложение выпить кофе Илюшин, кажется, первый раз за все время, что они были знакомы, ответил молчаливым отказом. – И кофе не хочешь? – поразился Бабкин. – Ты здоров вообще, нет? Говорят, вирус с начала осени ходит… – Я придумал историю, – сказал Илюшин, положив на ладонь кубик Рубика и глядя сквозь него. – Она меня увлекла. Так сильно увлекла, что за облаком фантазий я не заметил фактов. – Факты говорили в пользу нашей версии! – Они ее не опровергали. И то лишь до того момента, пока нам не попался под ноги самый основательный факт. Об него-то мы и споткнулись.