Если бы она попыталась расспросить Тишку, девочка все бы рассказала. Но Татьяна слишком устала. Больше месяца кроличьих танцев перед пастухом закончились ничем, потому что у ее дочери сдали нервы. Она не хотела слышать никаких объяснений. Несправедливая, иррациональная обида разбухала в ней, и Татьяне стоило больших трудов удержать ее внутри. «Я старалась ради нее. А она!» Тишка спустилась на первый этаж, ведя рукой по нагревшимся перилам. Дом – хороший. Ей будет его не хватать. Внизу никого не было. Взрослые к вечеру решили жарить шашлык в саду. Все они стали обращаться друг с другом подчеркнуто доброжелательно, словно пытаясь загладить впечатление от ее дикой выходки, но все это отдавало фальшью. Тишка прошла столовую с насупившимся буфетом, миновала горку, в которой сочувственно поблескивали бокалы. Библиотека с длинными книжными шкафами – темная, уютная, как домик под столом, сделанный из одеяла. Гостиная, где со стены взирает огромный портрет Прохора: пронзительный взгляд, раскрытая книга под грубой ладонью. Вокруг все заставлено подарками, которые преподносили великому писателю. Статуэтки, кубки, вазы… Самая волшебная, малахитовая, зеленеет на столе. В ней никогда не бывает цветов – наверное, не найти достойных такой красоты. В зеркале над искусственным камином темнеет ее отражение. На Тишку снова накатила слабость, и она ухватилась за край стола. Эти приступы, во время которых ее бросало в холодный пот, стали повторяться почти каждый час. И живот опять ноет. Надо попросить у мамы таблетку… – Выгнали тебя? Тишка вздрогнула. Пашка стоял в дверях. За ним сгущался сумрак коридора. – Пошел вон, – хрипло сказала она. – Иначе опять врежу. – Да ты уж свое отвоевала, – рассмеялся Пашка. Один глаз у него заплыл, на щеке остались царапины. Но выглядел он победителем. – Как же ты мне надоела. Все вы. – И дед? – не держалась Тишка. – При чем здесь он? Вы, малолетки. Сытые…! Он произнес такое слово, что Тишку передернуло – не столько от ругательства, сколько от ненависти в его голосе. – Дед тебя не выберет! – прошипела она. Пашка внезапно рассмеялся. – Да и пускай! Что бы ты понимала, дура. Здесь совсем другая игра идет! И ставки в ней выше. Ты хоть знаешь, что такое ставки? Тишка промолчала, с ненавистью глядя на парня. Ей было худо, почти так же худо, как в доме Изольды. Стены то и дело шли волнами, перед глазами сгущалась пелена. Надо было уйти, но при мысли о том, что придется протискиваться мимо Пашки, как будто она бежит с поля боя, внутри все бунтовало. – Противная ты, – задумчиво сказал Пашка. – И везде лезешь! Кто тебя просил про птицу рассказывать? – Ты ее убил! – Ну и что? Хотел как лучше. «Прохору эту лапшу вешай на уши», – собиралась сказать Тишка, но к горлу из желудка поднялся ком. – Я про тебя все знаю, – выдавила она, преодолев тошноту. – И Лелик знает. – Тебя завтра уже здесь не будет. Ту-ту! Наденут на тебя смирительную рубашку и повезут в белой карете. – Чего? – Ты же психическая. Тебя надо подальше от людей держать. Твоя мамашка тебя в психушке закроет, ты в курсе? – Что ты врешь! Но страшное подозрение вдруг кольнуло в сердце: а если правда? – Заберут тебя и на укольчики посадят, – заверил Пашка. – Матери твоей свободы хочется. Она ж в разводе? Ну точно. Кому она сейчас нужна, с прицепом. А так хоть мужика себе найдет. Потрахается с ним вволю. – Заткнись! Тишка, пошатываясь, сделала несколько шагов. – Ага. Уже заткнулся. – Пашка улыбнулся. – Зря я, что ли, себя подставлял под твои зубы? Получай в ответку правду. Не нравится? Девочка хотела только одного – уйти. Уже не только стены, но и сам Пашка расплывался перед глазами. Вкрадчивый голос льется в уши и застывает там, как смола. – Тебя в дурке закроют, – Пашка зашел в комнату и стал ходить вокруг Тишки, приглядываясь. – Мамашка твоя натрахается и выпускать тебя оттуда не захочет. – Не смей так говорить про маму! – А чего? Она не такая уж и старая. Может, еще одного родит. Тогда ты ей точно будешь ни к чему. Тишка отчаянно сопротивлялась этому тягучему голосу. «Неправда! Он лжет!» – Ты не замечаешь, что она странновато себя ведет? И звонит куда-то все время. Прикидывает, в какую больничку тебя запереть. Ну и жалеет тебя, не без этого. Господи, но ведь правда же, все так и есть. Мама и в самом деле часто разговаривает по телефону, и на Тишку временами смотрит так странно… – Замолчи, замолчи, замолчи, – бормотала Тишка, плохо понимая, что говорит. – А, да! С котиком-то твоим я закончу. Девочка чуть не задохнулась от ужаса. – Что ты сказал?! – Тебе ж его с собой не разрешили взять, – посочувствовал Пашка. – Спасибо, кстати, что приручила. Меньше возни. – Не смей… – Если бы ты мне вывеску не попортила, – он дотронулся до синяка и сморщился, – я бы затеваться не стал. А так – извини. – Не трогай кота! – взмолилась Тишка. – Пожалуйста! – Сама виновата! – Я все что хочешь сделаю! – она уже плакала, не скрываясь. – Только не обижай его! Пожалуйста! Пашка театрально приставил пальцы ко лбу, словно принимая трудное решение. Все взвесил, посмотрел еще раз на похолодевшую от ужаса, зареванную Тишку и сокрушенно покачал головой: – Не могу. За все надо платить – слышала такие правильные слова? И вдруг превратился в какого-то чудовищного клоуна, изображающего одному ему понятную пантомиму. Тишка в полной оторопи смотрела, как Пашка медленно обводит пальцем вокруг шеи, словно надевая петлю, дергает вверх сжатый кулак… Голова его повалилась на левое плечо. Глаза закатились, он захрипел и вывалил язык. И тут девочка поняла, что ей показывают. Повешение. Эта омерзительная кривляющаяся харя каким-то образом окончательно заставила девочку поверить в то, что каждое слово, сказанное Пашкой – правда. Все будет так, как он обещает. Мама увезет ее и положит в психбольницу, а он в это время убьет ее Дымчика. – Хыр-хыр! – прохрипел Пашка и для правдоподобности выпустил изо рта струйку слюны. А затем открыл глаза, не выпрямляя свернутой шеи, отчего выражение его лица стало невыносимо жутким, подмигнул Тишке и осклабился. При виде этого оскала с Тишкой случилось что-то вроде припадка. Ничего не соображая, она схватила со стола малахитовую вазу, как будто саму прыгнувшую в руку, и с размаху ударила Пашку по голове. Ваза взорвалась, и вместе с ней взорвался мир. Все рассыпалось: Пашка, портрет деда, зеркало, стол, обои с розами… Нестерпимо блестящие осколки закружились вокруг Тишки, ее подхватило водоворотом и затянуло вглубь черной хохочущей воронки. Глава 8 2015 год 1