Тишка поперхнулась на полуслове. – Что? – Пока не сирота, – отчетливо повторил Лелик. Девочка хватанула воздух ртом. – Пашка, он ведь расчетливый, – задумчиво сказал мальчик. – Вдруг с его родителями что-нибудь случится! А тут готовая замена. – Что? Что с ними может случиться? – Мало ли. Смертельная болезнь. Или тормоза у машины откажут. – Какой машины? – крикнула Тишка. – У них нет машины! – Вот именно. А у папы есть. «Ауди». И Пашка это отлично сечет. Тишка хотела сказать, что Лелик совсем свихнулся, надо ему больше на свежем воздухе бывать… Но мальчик уже ушел. 3 Прохор запер дверь на два оборота ключа. Дети шныряют повсюду! Что поделать, издержки его развлечения. Пару раз ему казалось, что кто-то подсматривает, и он шел проверить. Но всякий раз темнота не скрывала в себе ничего, кроме пустоты. Но что еще хуже – кажется, кто-то рылся в его вещах. Книги на полках стоят не в том порядке. Бумаги, грудой лежавшие на столе, сдвинуты. – Или старею, паранойя догоняет? – вслух спросил он себя. Нет, не стареет. Фору даст обоим сыновьям. Во всем. С одной стороны, обидно. Слабовато его семя. С другой, он все-таки нашел выход. Не в детях обретет продолжение, так во внуках. Это Райка испортила его кровь, развела ее своей жиденькой трусливой водицей. Юрка получился болезненный, его Прохор и за мужчину не держал. Что это за Савельев, который от цветов кашляет, от березы чихает! Порченый. А второй сын уродился хоть и веселым, но безвольным. На все ему плевать. Ни честолюбия, ни амбиций, а мужик должен хотеть весь свет завоевать! Все города сжечь, всех баб перетрахать! Вот тогда он – настоящий, а не пальцем деланный. В дверь поскреблись. – Заходи, – сказал Прохор. Потом вспомнил, что сам же запер ее на ключ. Он впустил человека, стоявшего снаружи, и внимательно оглядел лестницу. – Тебя никто не видел? Гость покачал головой. – Раздевайся. Шорты, рубашка, носки, трусы… Прохор скользнул взглядом по обнаженной фигуре, задержался на плоском животе… – Ложись. Подготавливая все к предстоящему действу, он снова чуть не забыл про дверь. Ключ щелкнул дважды. В последний момент Прохор едва удержался от желания еще раз выглянуть наружу и проверить, не стоит ли кто на лестнице. Все-таки старый стал. Мнительный. – Кто-нибудь догадывается, что ты здесь? Человек, лежащий нагишом на кровати, отрицательно качнул головой. – Скажешь кому, убью, – спокойно пообещал Прохор. – Ты меня знаешь. И кстати, больше по лестнице не приходи. Только через чердак. Он все приготовил и включил лампы. Мысль о собственном дряхлении засела в голове. – А я ведь баб всегда любил, – доверительно сказал он. – И бабы всегда меня любили. Умные, красивые – всякие. А живу с дурой Райкой. Знаешь почему? Она под меня создана, как вот дом этот или сад. Знает, когда водочки подлить, когда помолчать, когда сказать. Все привычки мои помнит до муравьиной мелочи. Я себе ерундой голову не забиваю, для ерунды у меня Рая есть. А с другой бабой что? Ну, любовь. Любовь молодым хороша, им все равно больше делать нечего, да они ничего и не умеют. А тем, кто умеет, нужно другое. Он подошел, сел на край дивана. Загрубевшим пальцем провел по атласной щеке. – Боишься? Правильно! Меня и нужно бояться. Он удовлетворенно погладил узкое плечо. – Я ведь с тобой что хочу сделаю. Захочу – раздавлю. Захочу – возвышу. Главное, слушайся меня. И молчи. Лежащий на кровати человек покорно кивнул. Он и без того не проронил ни слова, но Прохор, казалось, этого даже не заметил. – Вот и молодец, – он потрепал гостя по щеке. – А теперь потерпи. Это будет долго. Глава 7 2000 год 1 Пирог с миндалем получился горьким. То ли орехи оказались испорченными, то ли прогоркла мука, но корж оставлял на языке отчетливый привкус полыни. Раиса квашней расплылась на стуле. Плохой пирог – это больше, чем неудача. Это предупреждение. Одни гадают на кофейной гуще, другие читают будущее по линиям ладони, а она – по еде. Единственное, что всегда выходит таким, как она задумала, это ее стряпня. Идеальное совпадение замысла и результата. И вот – горький миндаль. Раиса бы взвыла в голос, если б умела, но громко плакать она боялась и лишь тоненько захныкала. Беда приближается к их дому. Сначала Изольда, теперь пирог… События эти имели для Раисы равное значение. Смерть Дарницкой не взволновала ее сама по себе. Но она была отчетливым предвестником несчастья. Что-то дурное творится в тихом мирке их поселка, если по соседству с тобой убивают людей. И совсем все идет наперекосяк, если из твоих рук вышел горький пирог. И ведь не расскажешь никому, поднимут на смех. Думаешь, соль просыпалась – это ерунда? Разбилась тарелка, тесто не поднялось, в варенье попалась косточка – случайности? Это пророчество. Твой мир, который ты лелеешь и оберегаешь, говорит с тобой на понятном тебе языке. Слушай его, если хочешь жить в этом мире. Раиса не умела молиться. А если бы умела, обращалась бы не к небесам, а к духовке. – Рая! Ты что, плакала? Люда стоит в дверях, таращится недоуменно. – Да что ты! Просто лук терла! – А-а-а… Ну ладно. Слушай, Веронику не видела? Как не видеть, видела. Узкое кухонное окно выходит в сад, из него соседский дом – как на ладони. Живут там двое: отец и сын, иногда к ним наезжает мать. Мальчику восемнадцать, он студент. Отцу, Илье Сергеевичу, чуть за сорок. Вчера Раиса мыла посуду, подняла глаза и заметила младшую дочь Люды на крыльце рядом со студентом. И не просто рядом…