«Жестокая любезность» С новой ясностью увидев свою цель, Дрейк приказал флоту плыть на север вдоль побережья Чили. Сведения об этом этапе их кругосветного плавания нередко расходятся, в зависимости от того, кто о нем рассказывает и сколько времени прошло между событиями и попыткой их вспомнить. В любом случае ясно, что Дрейку и его людям постоянно угрожали как испанцы, так и коренные жители, и, пока они с заминками продвигались на север, их жизнь не раз подвергалась опасности. Испанцы скрывались повсюду. Везде, где Дрейк обнаруживал испанские лагеря, он отправлял своих людей в набеги, приводившие противников в бессильную ярость. Дух озорства охватил всю команду. Даже корабельный капеллан Фрэнсис Флетчер с юмором писал, как они напугали испанца, который заснул на посту, охраняя 13 бочонков серебра, овец и запас вяленой говядины. Английские пираты пощадили стражника, но унесли все добро, а ему оставалось только отчаянно сыпать проклятиями им вслед. Эль Драке – «дракон», как стали называть Дрейка испанцы, – снова нанес удар. 5 декабря 1578 г. «благодаря усердию нашего нового индейского лоцмана мы бросили якорь в нужной гавани», – писал Флетчер. Испанцы первыми побывали в этом месте еще в 1536 г. и назвали его Вальпараисо. Дрейка оно разочаровало: там оказалось всего девять скромных дворов. Он представлял себе более крупное поселение и надеялся, что сможет встретиться там с пропавшими кораблями своего небольшого флота, однако их нигде не было видно. Однако в гавани располагался склад с чилийскими винами и, еще более многообещающе, стоял испанский корабль под названием «Капитана». Команда корабля, приняв новоприбывших за испанцев, открыла бочку вина, чтобы приветствовать их в этой отдаленной гавани. Но вместо ожидаемых приветствий и тостов команду ждал дерзкий налет людей Дрейка: они обыскали весь корабль и вынесли с него 1770 бутылок вина, доски и дерево и обтянутые кожей сундуки с «превосходным золотом Балдании» (которое считалось чистым на 99,9 %). Наконец Дрейку попалась добыча, стоившая всех затраченных усилий, времени и жертв, – огромное количество чистого испанского золота. «Некоторое время мы отдыхали и подкреплялись, – небрежно заметил Флетчер, – и освобождали этот корабль от столь тяжкого груза». Другими словами, вместе с золотом англичане украли провизию – вино, хлеб и бекон, которые могли пригодиться им в их долгом путешествии. Никто не посмел им помешать, не прозвучало ни одного выстрела. Если раньше команда задавалась вопросом, какова цель их путешествия, то теперь это стало очевидно: целью их путешествия была не определенная точка на карте, а кругосветный поход, в котором Дрейк мог заниматься тем, что получалось у него лучше всего, – грабить испанское золото. В следующие несколько дней англичане заняли «Капитану» и переманили на свою сторону местных коренных жителей, щедро осыпав их подарками. Дрейк призвал жителей присоединиться к нему и сообща изгнать испанцев. Он оставил им оружие и объяснил: «Всего несколько человек смогут напасть на многих, и всегда будете побеждать, и многие из нас будут на вашей стороне». Похожую стратегию он использовал много лет назад с симарронами. Но на сей раз он не собирался оставаться на месте – захваченное золото побуждало к действиям. «Золотая лань» подняла якорь и снова вышла в плавание, «захватив с собой индейского лоцмана, которого наш полководец самым щедрым образом наградил и одарил многими благами, что пришлось ему весьма по нраву». После того как он выполнил свою задачу, англичане высадили его «в том месте, где он пожелал», и двинулись дальше вместе со всем неправедно нажитым добром. Им предстояло найти пропавшие корабли, «так давно разлученные с нами; ничто не удовлетворило бы нашего генерала и нас самих больше, чем счастливая встреча или хорошие новости о них», – с грустью отметил Флетчер. В настойчивых поисках они осмотрели каждую гавань и каждую бухту, где могли скрываться их корабли. При этом Дрейк ни на секунду не забывал о «злобе и вероломстве испанцев… не привыкших проявлять милосердие там, где они господствуют». Испанцев пока не было видно, но всегда оставалась вероятность, что они внезапно появятся и смогут одолеть английских разбойников. Поэтому, чтобы «не подвергать себя их жестокой любезности» – в виде пыток, отрубания конечностей и смерти на дальнем берегу, – Дрейк нашел бухту, где можно оставить свой корабль «в покое и полной сохранности». Затем его люди снарядили легкий и маневренный пинас, «передвигаться на котором было не так опасно, как на корабле» и начал и исследовать «каждый ручей, не пропуская ни одного уголка в радостной надежде найти наших друзей и соотечественников». Но все пошло не так, как планировалось. Как только их пинас вошел в бухту близ занятого испанцами города Кокимбо и несколько человек высадились на берег, они столкнулись с вражеским отрядом «численностью по крайней мере 300 человек, из которых сотню составляли испанцы, каждый на своей лошади, а остальные были индейцами; они бежали за ними по пятам, словно собаки, все нагие и в ошейниках». Таковы были реалии жизни под властью Испании. Едва увидев своих противников, англичане бросились бежать с берега на скалы, а со скал на пинас, который мог быстро доставить их в безопасное место, где их не настигнет испанское оружие. Не побежал только моряк по имени Ричард Миниви, «смелый, безрассудный и исполненный презрения к опасности», который не стал слушать мольбы друзей, звавших его вернуться на корабль. Его отряд из 12 человек встал на пути сотен врагов. Когда конный испанский солдат направился к Миниви, тот приказал своему крошечному отряду отступить к лодке, а сам вступил в бой с испанцами. Он выхватил шпагу и выстрелил из пистолета. Выпущенная в ответ испанская пуля пронзила его череп и мгновенно оборвала его жизнь. Приказав рабам-индейцам вытащить его бездыханное тело на берег, испанцы обезглавили Миниви, отрубили ему правую руку и «вырвали сердце из груди». Найденную у него в кармане книжку с выдержками из Святого Писания объявили еретической и сожгли. Индейцы растащили в разные стороны части его тела, пускали стрелы в его изуродованный труп и «оставили бы его на съедение зверям и птицам», если бы несколько английских моряков не похоронили его, тем самым избавив его останки от «этой неслыханной и варварской жестокости». Позднее на берегу, где был убит Миниви, появился испанский отряд, размахивающий флагом перемирия. Но Дрейк не собирался поддаваться на эту уловку – он поднял паруса и отправился в более безопасное место. Размышляя о царстве террора, который устроили испанцы на землях ни в чем не повинных индейцев, удерживая их в позорном рабстве, убивая без разбора и истребляя всех чужаков, Флетчер писал, что стрелы индейцев были изготовлены из сырого дерева, а это значило, что испанцы разрешали им носить оружие, только когда они соглашались служить своим новым хозяевам. С ядовитой иронией Флетчер добавил: «Они полагают, что оказывают этим несчастным большую милость, когда не хлещут их изо дня в день веревками ради собственного удовольствия и не поливают их обнаженные тела раскаленным жиром». На следующий день, 20 декабря, Дрейк направился в более удобную гавань к северу от Кокимбо. Как только флот бросил якорь и люди оплакали погибшего Ричарда Миниви (который, как подчеркивал Флетчер, был им всем настоящим другом), Дрейк встревожил их, объявив, что собирается снова отправиться на юг с небольшим отрядом, чтобы отыскать пропавшую «Элизабет» и, возможно, «Мериголд». К счастью, поднялся встречный ветер, заставивший его повернуть назад, и на следующий день они нашли убежище в бухте Салада, где провели следующие несколько недель. В безмятежных водах бухты, переливавшихся всеми оттенками кобальта и изумруда, водилось «невообразимое и никогда прежде не виданное» множество рыбы. Забрасывая по четыре-пять удочек за раз, моряки всего за два или три часа поймали более 400 рыб. Первое время Дрейк не оставлял своих людей без работы. Они построили новый баркас, закрепили паруса на реях, «промаслили и поправили оснастку» «Золотой лани» и вытащили на палубу хранившиеся внизу пушки. Не все удавалось одинаково хорошо. Когда судно собирались накренить, то есть перевернуть набок, чтобы проконопатить (эту рутинную процедуру периодически следовало повторять), оно сорвалось с ремонтных опор. Катастрофы удалось избежать благодаря быстрому и умелому использованию лебедки. Затем наступило время отдыха. Дрейк дал своим людям, находившимся в плавании уже около года, неделю отпуска от всех работ. В день нового, 1579 года они устроили пир. Они много пережили за этот насыщенный событиями год вдали от дома – нашлось место и героизму, и потерям, и непревзойденной стойкости духа, но их путешествие было еще не окончено. Оно едва подошло к середине. 19 января 1579 г., покончив с ремонтом корабля, матросы снова вышли в море. Через три дня они прибыли на остров, все население которого составляли четыре одиноких индейца, которые указали им, где можно набрать пресной воды. Дрейк вознаградил их – «так он обычно поступал со всеми незнакомцами» – большим запасом вина, и они тут же напились допьяна. Затем англичане снова осторожно двинулись мимо рифов и побережий, вдоль земель, занятых испанцами, и снова искали пресную воду, не осознавая, что огибают по краю пустыню Атакама – песчаную полосу длиной свыше 9665 км, которая считается одним из самых засушливых регионов в мире. По пути они не видели ничего примечательного, пока в Тарапаке на северном побережье Чили не наткнулись на дремлющего испанского часового, меньше всего ожидавшего появления в тех местах толпы англичан. Рядом с ним были аккуратно сложены тринадцать серебряных слитков. Флетчер вспоминал, что часовой спал так крепко, что они не смогли бы разбудить его, даже если бы попытались. Поэтому они тихо «освободили его от бремени», пока он спал. Страсть Дрейка к грабежу, подпитываемая враждебностью к Испании, начала приносить результаты. Магеллан мог отказаться от драгоценных металлов, чтобы оставить на корабле больше места для специй. Дрейк признавал, что специи – ценный товар, но серебро оставалось серебром. Вскоре после этого случая Дрейку повезло еще больше: они встретили испанца, который сопровождал индейского мальчика, погоняющего восемь «перуанских овец» (лам), изумивших англичан своим видом: у них были верблюжьи шеи и овечьи головы. На спину каждого животного было навьючено по два кожаных мешка, «а в каждом мешке лежало 50 фунтов очищенного серебра» – всего более 360 кг. Это было по-настоящему впечатляющее ограбление. «Мы не могли допустить, чтобы этот испанский джентльмен утруждал себя работой простого носильщика, – с издевкой писал Флетчер, – поэтому мы предложили ему помочь перевезти этот тяжелый груз. Увы, его указания оказались не слишком точны, и мы пришли совсем не туда, куда он изначально направлялся». Прежде чем кто-либо понял, что происходит, услужливые англичане сгрузили украденное серебро с «перуанских овец» на свой корабль. Мысль о том, что они занимаются воровством, по-видимому, совершенно не тревожила совесть преподобного Флетчера и других членов команды. По их мнению, испанцы более чем заслуживали этого. В приподнятом настроении англичане снова отправились в путь. Они двигались на север мимо индейских деревень, где местные жители подплывали к ним на легких лодках, сшитых из тюленьих шкур, приводимых в движение отчасти ветром, отчасти веслами. Они привозили в подарок рыбу и были готовы обменять ее на ножи, нитки блестящего фальшивого жемчуга, подзорные трубы и «любые безделушки, которые мы могли им дать». По словам Флетчера, это были «очень простые и неискушенные люди – даже те, кому на вид уже стукнуло 60 или 70 лет, принимали эти недорогие вещицы за баснословные ценности». После этого успеха Дрейк решился напрямую встретиться с испанцами. В большом городе, который Флетчер называл Морморена, 26 января английский капитан сошел на берег, чтобы разобраться с двумя испанскими чиновниками, державшими в повиновении послушных индейцев, «или, по крайней мере, испытать их любезность». Испанцы, вероятно, были уже наслышаны о подвигах Дрейка и «выказали больше страха, чем любви». Затем англичане приплыли в другой город, расположенный в устье «прекраснейшей и плодороднейшей долины, изобилующей всеми благами» (хотя прекрасную картину несколько портили поселившиеся там испанцы). Там люди Дрейка присвоили два небольших испанских судна, каждое из которых везло по 40 серебряных слитков весом около 9 кг. Флетчер лукаво заметил, что они просто вынуждены были избавить испанцев от такой тяжести. Переправив слитки один за другим на свой корабль, они быстро отплыли, затем ограбили таким же образом еще одно поселение, а после направились в Лиму, самый крупный город Перу. В 1532 г. конкистадор Франсиско Писарро и его войска свергли правителя инков Атауальпу. Францисканский монах брат Маркос де Низа с глубоким возмущением писал о том, как жестоко испанцы обошлись с правителем, который мирно приветствовал их и отдал им огромное количество золота в попытке купить мир и согласие. Когда этого оказалось недостаточно, он без боя отдал испанцам свою землю. В ответ, хотя индейцы не давали к тому никакого повода, люди Писарро захватили Атауальпу, его военачальника Чалкучиму и других предводителей инков и сожгли их заживо. Другим пленникам испанцы прикладывали к подошвам горящие головни, чтобы заставить их раскрыть, где спрятано остальное золото. Маркос свидетельствовал, что они собрали столько людей, сколько смогли найти, и заперли их в больших строениях, «а затем подожгли, погубив всех, кто был внутри, хотя те ничем не заслуживали подобного обращения». Когда один из местных жителей пытался спасти из пожара мальчика, испанцы «затолкали и его в бушующее пламя, где тот сгорел дотла вместе со всеми остальными». Маркос видел, как испанцы отрезают индейцам руки и уши «просто для забавы». Они отрывали младенцев от материнской груди и «состязались, кто из них сможет дальше бросить дитя». Переполненный гневом и отвращением, Маркос осудил эти зверства, назвав их «оскорблением Господа и дурной услугой Короне». Испанцы и инки вполне могли мирно сосуществовать, принося друг другу пользу, и это делало жестокость испанцев еще более омерзительной. Испанские монархи смотрели на дело иначе, чем брат Маркос, поэтому Писарро был назначен губернатором завоеванных им земель. Он сделал столицей Сьюдад-де-лос-Рейес (Город королей). Восставшие инки осадили город, но испанские войска и их индейские союзники разгромили их. При новой власти Лима, как позднее стал называться город, процветала, став связующим звеном обширной торговой сети, соединявшей испанскую провинцию Виррейнато-дель-Перу (вице-королевство Перу) с Америкой, Европой и Азией. Город был огромен и вмещал 2000 испанских дворов; похвастаться более многочисленным европейским населением в Новом Свете мог только Мехико. Казалось, Испанская империя пришла сюда навсегда. Немногие считали Дрейка, малоизвестного лютеранского пирата, серьезной угрозой для Испании – в сущности, немногие вообще обращали на него внимание. 8 Серебряный флот Чем дальше на север продвигался Дрейк, тем более засушливым и безлюдным становилось побережье. Однако он продолжал плыть на север, не отходя далеко от берега. Его путь пролегал мимо Анд, самого длинного надводного горного хребта в мире. Впервые его маршрут резко разошелся с маршрутом Магеллана – он отправился на поиски легендарного Северо-Западного прохода. Дрейк даже не подозревал, какие катастрофические перемены в то время происходили на берегу. Малярия, тиф, корь, грипп, оспа и обычная простуда опустошали империю солнцепоклонников-инков, крупнейшую в доколумбовой Америке. Эпидемии кори и оспы привели к череде междоусобных войн, начавшихся в 1530 г. За сорок лет население сократилось с 10–15 млн (ориентировочная оценка численности до появления испанцев) до 3–5 млн. О демографическом коллапсе открыто писал испанский конкистадор и хронист Педро де Сьеса де Леон, путешествовавший в то время по Перу. В окрестностях Лимы проживало около 25 000 человек, из них выжило только 5000 человек. К тому времени, когда в эти места прибыл Дрейк, общая численность населения не дотягивала до 3 млн и продолжала сокращаться вплоть до XVIII в. В среднем каждые десять лет людей выкашивала новая пандемия – им раз за разом не хватало сил, чтобы оправиться и восстановить численность населения. Это была не самая простая эпоха для Нового Света, и безудержная жестокость испанцев только усугубляла положение. В 1552 г. Бартоломе де Лас Касас опубликовал «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий», посвященное Филиппу II, где писал, какой ущерб испанцы нанесли индейцам. Родившийся в Севилье Лас Касас, прежде чем стать доминиканским монахом, сам не раз участвовал вместе с испанцами в истреблении местных жителей. По его словам, испанцы считали пытки вполне обычным делом – это был символ их власти и способ утвердить свое превосходство. Но теперь Лас Касас выступал против подобного поведения. «Перо не в силах передать весь ужас злодеяний, совершенных на этих землях», – писал он. Испанцы превратили Перу в «адский круг зверства, грабежей и порабощения». Он рассказал, как испанцы охотятся с дикими собаками на местных жителей, мужчин и женщин. «Одна женщина, которая в то время была нездорова и поэтому не могла убежать, решила, что не позволит собакам растерзать ее, как это случилось с ее соседями, и, взяв веревку и привязав к ноге своего годовалого ребенка, повесилась на балке. Но она не успела помешать собакам растерзать младенца». Однажды испанец потребовал, чтобы мальчик, сын местного вождя, сопровождал его, но мальчик отказался, сказав, что не хочет уходить из дома. Тогда испанец «достал свой кинжал и отрубил ему сначала одно ухо, а затем другое. Когда же мальчик упрямо повторил, что не хочет идти с ним, он отрубил ему нос, громко смеясь, словно не делал ничего дурного, а лишь игриво тянул его за волосы». По сообщению Лас Касаса, тот же испанец хвастался, будто «всегда усердно трудился, стараясь обрюхатить как можно больше местных женщин, чтобы при продаже за них дали большую цену». Когда выехавший на охоту испанец понял, что его собаки голодны, он взял нож и отрезал куски от рук и ног маленького мальчика, чтобы накормить собак. После он скормил им то, что осталось от ребенка. Некоторые случаи были еще хуже, с ужасом писал Лас Касас, – «нет пределов непростительным злодеяниям и непревзойденной жестокости испанцев». Он рассказывал о том, как коренное население сгоняют в толпы и отправляют на остров, чтобы продать в рабство. «Они идут нагие, так ослабев от голода, что многие – старые и молодые, мужчины и женщины, – падают на месте. Их разлучают с семьями и продают». Но разве этому учит Библия? Разве могут испанцы считать себя христианами, если ведут себя подобным образом? И разве хоть один индеец, увидевший подобное поведение, захочет стать христианином? Обращение испанцев с ловцами жемчуга поразило Лас Касаса еще сильнее: «Их жизнь хуже, чем у любого другого человека на земле, и даже хуже, чем у тех индейцев, которые добывают золото на рудниках, хотя их жизнь, несомненно, ужасна». Они от рассвета до заката трудятся в океане, погружаясь на глубину до 6–9 м, и собирают в свои сети жемчужных устриц, и им редко позволяют остаться на поверхности дольше необходимого. Когда они всплывают, чтобы отдать устриц и глотнуть воздуха, их испанский повелитель «бьет их или хватает за волосы и заталкивает обратно под воду, принуждая нырять снова». Иногда скрывшийся под водой ныряльщик больше не появлялся на поверхности – его съедали акулы, он захлебывался на глубине холодной водой или погибал от легочного кровотечения. Когда испанцы не заставляли ловцов рисковать жизнью ради жемчуга, они морили их голодом, давая им лишь немного рыбы и хлеба из маниоки. По ночам ловцов жемчуга приковывали, чтобы они не сбежали. Их волосы, от природы черные, выглядели «подпаленными, как у морских волков», их спины покрывали уродливые язвы, «отчего они больше походили на исковерканных морских чудовищ, чем на людей». Те, кому удавалось пережить все эти испытания, часто умирали от дизентерии. В других областях Новой Испании испанцы обращались с коренными жителями не менее жестоко, бросая их в тюрьмы или запирая в загонах, обнесенных частоколом. «Таким образом, целая провинция, когда-то густонаселенная и богатая золотом, была опустошена и разорена и совершенно обезлюдела». Передвигаясь от одного селения к другому, испанцы жгли дома и вели за собой длинные колонны закованных порабощенных людей. «Всякий раз, когда кто-нибудь из этих несчастных терял сознание от голода или так ослабевал, что не мог идти дальше, они, чтобы не тратить время на размыкание кандалов, отрубали ему голову от тела в том месте, где шею охватывал железный ошейник, соединяющий его с товарищами», после чего «его голова падала в одну сторону, а обезглавленное тело – в другую». Все это, утверждал Лас Касас, – лишь малая часть причиненного испанцами горя. Если бы он взялся описывать все многообразие совершенных ими злодеяний, ему никто не поверил бы. Что еще хуже, испанцы присваивали себе большую часть захваченного золота. По его подсчетам, сумма, украденная за 14 лет этими «гнусными врагами Господа», превышала «официальный доход всего королевства». Но это были всего лишь деньги. Возместить огромные человеческие потери не мог никто – «если только Богу не угодно будет когда-нибудь в будущем воскресить многие миллионы душ». С учетом сказанного у Дрейка были все основания опасаться и ненавидеть испанцев. После потери «Элизабет» и «Мериголд» экспедиция Дрейка на время как будто утратила движущий импульс. Но у него по-прежнему оставалась «Золотая лань», прочный корабль, который вынес его из многих испытаний, и он вел ее на север вдоль побережья. Везде, где Дрейк находил испанские лагеря, он отправлял своих людей в набеги, больше ради забавы, чем всерьез, – он хотел позлить испанцев, а не истреблять их. Так продолжалось все время, пока флот двигался вдоль южноамериканского побережья: англичане раз за разом внезапно нападали, оставляя униженных испанцев в беспомощной ярости. При этом Дрейк проявлял неожиданное милосердие и щадил почти всех своих многочисленных жертв. Более того, он немало удивил даже свою команду, когда решил поближе познакомиться с пленниками-католиками и начал говорить с ними на испанском. Ему явно нравилось их общество, а они, в свою очередь, были очарованы его обаянием и жизнелюбием – настолько, что несколько пленников Дрейка, оказавшись на свободе, умоляли испанские власти проявить к нему снисходительность, если они когда-нибудь поймают его, потому что он хорошо обращался с ними и даже дарил им украшения, пока они были у него в плену (как будто сувениры, напоминающие о времени, проведенном с Эль Драке, были завидным знаком отличия). В числе поклонников Дрейка оказался и португальский лоцман Нуньо да Силва, позднее оставивший яркое описание английского пирата в полном расцвете сил (со шрамами и всеми прочими атрибутами): «Фрэнсис Дрейк… невысокого роста, коренастый и очень крепкий. У него приятное лицо, красноватая кожа и светлая борода. На правой щеке шрам от стрелы, незаметный, если не слишком приглядываться. В одной ноге у него до сих пор сидит свинцовый шарик от аркебузы [мушкета], из которой в него когда-то выстрелили в Индии». Кроме того, да Силва обнаружил, что Дрейк весьма разносторонняя личность: «Он носит с собой тетрадь, в которой ведет свой дневник и искусно зарисовывает птиц, деревья и морских львов. Он мастерски владеет ремеслом живописца; в плавание он взял с собой мальчика [Джона Дрейка], своего родича, также весьма преуспевшего в живописи. Когда они оба запираются в его каюте, они всегда рисуют». К февралю 1579 г. компания Дрейка разграбила более десяти испанских поселений. Сам он развлекался, делая по пути наброски местной флоры и фауны, а его люди тем временем занимались осквернением испанских церквей, уничтожением предметов испанского искусства и захватом испанского серебра. В большинстве случаев для них не составляло никакого труда отнять сокровища у обленившихся, самоуверенных испанцев. Время от времени испанские войска выходили на защиту своего имущества, но даже когда они атаковали кавалерией, люди Эль Драке неизменно успевали отступить на корабль и уйти в безопасное место. Узнав, что пресловутый Дрейк рыщет где-то поблизости, испанский вице-король послал в погоню за ним два корабля, но «Золотая лань» смогла ускользнуть от обоих. Один испанский свидетель в отчаянии писал домой: «В Южном море нет ни одного судна, которое могло бы причинить ему вред, – все они слишком малы, а моряки слишком неопытны». Со временем совершать набеги на испанские поселения стало небезопасно, и тогда люди Дрейка сменили тактику. В одном порту они застали врасплох и ограбили сразу 12 испанских кораблей. Корабли оказались совершенно беззащитны – на них не было даже парусов (паруса хранились отдельно на берегу), поскольку, как писал Фрэнсис Претти, «капитаны и купцы здесь чувствовали себя в полной безопасности и ни разу не подвергались нападению врагов… Наш генерал обыскал эти корабли и нашел на одном из них сундук, полный серебряных реалов, и большой запас шелковой и льняной ткани; этот сундук он забрал на свой корабль». Обчищая стоявшие в гавани корабли, Дрейк узнал, что 12 дней назад отсюда вышло еще одно испанское судно со своеобразным названием «Какафуэго». Этот корабль вез огромный груз сокровищ. «Узнав об этом, мы больше не мешкали здесь; перерубив все канаты у стоящих в гавани кораблей, мы позволили им идти, куда им вздумается, в море или к берегу, а сами со всей возможной скоростью погнались за “Какафуэго” в направлении Пайты [морского порта на северо-западе Перу], думая найти ее там». 9 «Какафуэго» 1 марта 1579 г. Дрейк увидел испанский корабль с сокровищами и приступил к самой знаменитой пиратской операции в своей карьере. Нельзя сказать, что в этом случае ему был гарантирован успех, – к тому времени, когда они начали погоню, их цель уже ушла довольно далеко. Но Дрейк не собирался упускать добычу из рук. И удача снова оказалась к нему благосклонна. В самом начале погони за «Какафуэго» он наткнулся на барк, «нагруженный веревками и прочими снастями». Он взял судно на абордаж и приказал провести обыск. Усилия окупились сполна: на борту он нашел 36 кг золота и массивное золотое распятие, украшенное «славными большими изумрудами», и хороший запас канатов, которые пригодились для оснастки его корабля (позднее он подарил «славные изумруды» королеве Елизавете I). Впрочем, эта приятная заминка отвлекла его ненадолго. Чутье подсказывало ему, что на борту «Какафуэго», где бы он ни находился, его ждет огромная удача. Дрейк пообещал отдать свою золотую цепь тому, кто первым заметит испанский корабль. Кстати сказать, на самом деле корабль носил имя «Нуэстра Сеньора де ла Концепсьон», что, разумеется, звучало намного более достойно, чем та хулиганская кличка, под которой все его знали (Cacafuego в переводе означает «Испражняющийся огнем»). Около трех часов дня юный Джон Дрейк, племянник генерала, взобравшись на вершину мачты, заметил испанский корабль. Как и было обещано, мальчик получил свой приз. Некоторые принялись ворчать, что капитан поощряет любимчиков, но в тот момент это был далеко не самый важный вопрос. По слухам, «Какафуэго» вез баснословное количество золота, серебра и драгоценностей. В погоне за этим неуловимым судном Дрейк периодически грабил другие испанские суда поменьше, но эти крошки добычи только подогревали его аппетит, заставляя все настойчивее стремиться к сокровищам, которые он надеялся найти на борту «Какафуэго». И вот он был перед ним, низко осевший в воду, – призрак, который наконец удалось догнать. Чтобы не выдать своего присутствия раньше времени, Дрейк придержал «Золотую лань» и приказал изящному пинасу держаться позади нее. Он опустил английский королевский штандарт, обычно развевавшийся на гротмачте, и приказал вывесить за борт полные бочки вина, чтобы снизить скорость. Благодаря этой простой уловке «Золотая лань» стала выглядеть как безобидное торговое судно, одно из многих, спешащих по своим делам в открытом море. Люди на борту «Какафуэго» не замечали гораздо более крупную «Золотую лань», пока она не подошла совсем близко. По любопытному стечению обстоятельств капитан, которого звали Сан-Хуан де Антон, был баском, но жил в Саутгемптоне в Англии. Сначала он услышал, как с «Золотой лани» к нему обращаются на испанском: Дрейк заставил одного из своих испанских пленников приветствовать «Какафуэго» самым учтивым образом. «Золотая лань» выглядела настолько прилично, что капитан Антон позволил ей подойти и встать борт о борт со своим кораблем. Но затем дело приняло неожиданный оборот. «Мы англичане! Сворачивай паруса! – крикнул один из людей Дрейка. – Откажешься, берегись – тебя отправят на дно!» «Какие еще англичане? – крикнул в ответ капитан Сан-Хуан де Антон. – Поднимайтесь на борт и попробуйте сами свернуть паруса!» Дрейк приказал боцману дать свисток, и по его сигналу канонир дал оглушительный залп. Сломанная выстрелом бизань-мачта «Какафуэго» рухнула на палубу. Как будто этого бедствия было недостаточно, чтобы запугать испанцев и заставить их подчиниться, Дрейк приказал своему пинасу обогнуть дерзкий корабль с другой стороны, после чего английские лучники, вооруженные арбалетами – самым смертоносным оружием того времени, – выскочили на палубу и завладели кораблем. «Около шести часов мы подошли к ней, взяли ее на абордаж, выстрелили в нее из трех артиллерийских орудий и сразили ее бизань; поднявшись на корабль, мы нашли несметные богатства, множество драгоценных камней, 13 сундуков с серебряными реалами», – писал Флетчер (звание капеллана совершенно не мешало ему азартно излагать ход событий и с удовольствием перечислять награбленную добычу). Застигнутого врасплох и ошарашенного капитана Антона доставили в каюту шкипера на борту «Золотой лани». Небрежно сбросив кирасу, Дрейк жестом пригласил Антона сесть и дал понять, что гостю нечего бояться. «Наберитесь терпения», – сказал Дрейк сбитому с толку баску. Люди Дрейка быстро захватили «Какафуэго» и на ночь вывели оба корабля далеко в море, где их не могли настигнуть другие испанские суда.