«Если я подберу его, то я вор», — подумал он тогда. Ключ — старый, тяжелый, из черного чугуна — будто бы отпирает любую дверь в Цитадели. Только у архимейстеров есть такие. Другие носят ключи на себе или прячут их в тайниках, но если бы Валгрейв спрятал свой, его бы никто уже не нашел. Пейт взял с пола ключ и пошел было к двери, а потом вернулся и прихватил серебро. Вор есть вор, много он украл или мало. «Пейт, — позвал его один из белых воронов. — Пейт, Пейт, Пейт». — Ты принес мне дракона? — спросил он алхимика. — Если ты принес то, что нужно мне. — Давай сюда. Я хочу посмотреть. — Недоставало еще, чтобы его надули. — Только не на речной дороге. Пойдем. И алхимик зашагал прочь, не дав Пейту времени подумать. Либо идти за ним, либо лишиться навсегда и дракона, и Рози. Пейт пошел. Ключ лежал у него в кармашке, пришитом изнутри к рукаву. У мейстеров таких карманов полно — он это знал с самого детства. Ему приходилось поспешать, чтобы не отстать от широко шагающего алхимика. Они повернули за угол, прошли через старый Воровской рынок, по улице Старьевщиков. Когда алхимик свернул в еще более узкий переулок, Пейт сказал: — Хватит. Здесь никого. Незачем идти дальше. — Как хочешь. — Давай моего дракона. — Конечно. — Монета опять прошлась у него по костяшкам, как в прошлый раз. Дракон сверкал на утреннем солнце, бросая золотой отсвет на пальцы алхимика. Пейт схватил его, теплого, и попробовал на зуб, как при нем делали другие. По-настоящему он не знал, зачем это нужно, но и дураком не хотел показаться. — Ключ? — учтиво спросил алхимик. Пейт почему-то заколебался. — Тебе книга нужна? — В подземельях хранятся древние валирийские свитки — говорят, что нигде в мире таких больше нет. — А вот это уж тебя не касается. — Да, правда. — Дело сделано. Беги в «Перо и кружку», разбуди Рози поцелуем и скажи ей, что она твоя. Но Пейт все еще колебался. — Покажи мне свое лицо. — Как скажешь. — И алхимик откинул капюшон. Лицо как лицо, молодое, пухлощекое, с отросшей щетиной. На правой щеке небольшой шрам. Нос крючком, густые черные волосы завиваются за ушами. Незнакомое лицо. — Я не знаю тебя, — сказал Пейт. — Я тебя тоже. — Кто ты? — Да никто. Пейт, не найдя слов, достал ключ и вложил в ладонь незнакомца. Голова кружилась, точно у пьяного. Рози, напомнил он себе, и сказал: — В расчете. Он дошел до середины переулка, когда камни у него под ногами зашевелились. Они просто скользкие, подумал он, но дело было не в этом. Сердце в груди стучало как молот. — Что такое? — сказал он, и ноги отказали ему. — Ничего не понимаю. — И не поймешь, — грустно произнес кто-то. Булыжники ринулись ему навстречу. Пейт хотел позвать на помощь, но и голос ему отказал. Напоследок он успел подумать о Рози. Пророк Пророк топил людей на Большом Вике, когда к нему приехали с вестью о смерти короля. Утро было хмурое, холодное, со свинцовым небом и свинцовым морем. Первые трое бесстрашно отдали свои жизни Утонувшему Богу, но четвертый, веривший недостаточно сильно, начал барахтаться, когда ему недостало воздуха. Эйерон, стоя по пояс в воде, схватил голого парня за плечи и окунул с головой. — Мужайся. Из моря мы вышли, в море вернемся. Открой рот и вкуси благословение бога. Наполни водой свои легкие, чтобы умереть и вновь возродиться. Не борись, это бесполезно. Парень либо не слышал его под водой, либо совсем потерял веру. Он бился так, что Эйерону пришлось позвать на помощь. Еще четверо утопленников подошли и пособили ему удержать несчастного. — Бог, утонувший за нас, — воззвал жрец глубоким, как море, голосом, — возроди раба твоего Эммонда из моря, как возродился ты сам. Благослови его солью, благослови его камнем, благослови его сталью. Парень наконец перестал пускать пузыри, и сила покинула его тело. Эммонд всплыл лицом вниз, бледный, холодный и смирный. Лишь тогда Мокроголовый заметил, что к утопленникам на усыпанном галькой берегу прибавилось трое всадников. Эйерон узнал старого Спарра, остролицего, с водянистыми глазами — его шамкающий голос был законом в этой части Большого Вика. Старика сопровождали его сын Стеффарион и еще один юноша в темно-красном, подбитом мехом плаще. Плащ заколот черной с золотом пряжкой в виде боевого рога Гудбразеров — стало быть, это один из сыновей Горольда. Жена родила ему трех парней поздно, после целой дюжины дочек, и говорят, что их одного от другого не отличить. Эйерону, впрочем, и дела особого не было до того, кто такой этот — Грейдон, Горменд или Грен. По команде жреца утопленники, взяв Эммонда за руки и за ноги, вынесли его на берег выше черты прилива. Эйерон шел за ними, прикрытый только набедренной повязкой из тюленьей кожи. Мокрый, весь в мурашках, он вновь ступил на сушу, на холодный песок и обкатанную морем гальку. Один из утопленников подал ему грубый домотканый хитон, выкрашенный в зеленые, синие и серые пятна — цвета моря и Утонувшего Бога. Эйерон оделся и выпростал наружу длинные черные волосы. Сталь ни разу не касалась их с тех пор, как он вышел живым из моря, — теперь они, как рваное покрывало, падали ниже пояса. В них и в косматой бороде запутались водоросли. Утопленники, став кружком над телом, читали молитвы. Норьен сводил и разводил руки Эммонда, Рас сидел у него на груди. Когда подошел Эйерон, верующие расступились. Жрец развел пальцами холодные губы юноши и дал ему поцелуй жизни — раз, и другой, и третий, пока море не хлынуло у него изо рта. Парень закашлялся, начал плеваться и раскрыл испуганные глаза. Вот еще один вернулся — говорят, это знак особого расположения Утонувшего Бога. Все другие жрецы время от времени теряют своих прихожан, даже Тарл Трижды Тонувший, которого когда-то считали до того святым, что доверили ему короновать короля. Все, кроме Эйерона Грейджоя, Мокроголового. Он побывал в водяных чертогах самого бога и вернулся на землю, чтобы рассказать о них. — Встань, — велел он ожившему, хлопнув его по голой спине. — Ты утонул и вернулся к живым. То, что мертво, умереть не может. — Но восстает, — зачастил парень, кашляя и отплевываясь. Речь давалась ему с трудом, но так уж устроен мир: чтобы выжить, нужно бороться. — Восстает вновь. — Эммонд, пошатываясь, поднялся на ноги. — Сильнее и крепче, чем прежде. — Теперь ты принадлежишь богу, — сказал ему Эйерон. Другие утопленники награждали парня дружескими тычками и поцелуями, принимая его в свое братство. Один помог ему надеть пестрый домотканый хитон, другой вручил дубинку, сделанную из плавника. — Ты принадлежишь морю, и море вооружает тебя, — продолжал жрец. — Мы молимся за то, чтобы ты храбро сражался этим оружием против всех врагов нашего бога. Лишь завершив обряд, он обратил внимание на трех всадников, наблюдавших за всем этим с высоты своих седел. — Вы приехали, чтобы быть утопленными, милорды? — Меня уже топили мальчонкой, — ответил Спарр, — и Стеффариона тоже, в день наречения имени. Эйерон фыркнул. Нет сомнения в том, что Стеффариона вскоре после рождения посвятили Утонувшему Богу. Младенцев при этом окунают в купель с морской водой, едва смочив им волосики. Неудивительно, что Железных Людей, некогда правивших повсюду, где слышался шум прибоя, теперь бьют все и каждый. — Это не настоящее утопление, — заявил жрец. — То, что не умрет, не может надеяться на возвращение к жизни. Зачем же вы здесь, если не для того, чтобы доказать свою веру? — Сын лорда Горольда привез вам известие. — Спарр указал на молодого человека в красном плаще. На вид тому было лет шестнадцать, не больше. — Который из них ты будешь? — спросил его Эйерон. — Я Горменд. Горменд Гудбразер, с позволения вашей милости. — Лишь Утонувший Бог может оказать нам милость. Тебя топили, Горменд Гудбразер? — В день наречения имени. Отец послал меня за вами. Он хочет вас видеть. — Ну что ж, вот он я. Лорд Горольд может приходить и любоваться мной, сколько ему угодно. — Эйерон взял у Раса кожаный мех со свежей морской водой, откупорил его и отпил глоток. — Я должен доставить вас в замок, — настаивал молодой Горменд, не сходя с коня. Боится слезть, чтобы не замочить сапоги. — Я занят божьим делом. — Эйерон не привык, чтобы мелкие лорды им помыкали. — К Горольду прилетела птица, — сказал тогда Спарр. — Мейстерская птица, с Пайка, — подтвердил Горменд. Черные крылья, черные вести. — Вороны летают над солью и камнем. Если вам нужно мне что-то сказать, говорите здесь. — Эта весть предназначена только для твоих ушей, Мокроголовый, — ответил Спарр. — При других я не хочу говорить об этом. — Эти «другие» — мои утопленники, слуги божьи, как и я сам. У меня нет от них секретов, как и от бога, у чьих священных вод я стою. Всадники переглянулись. — Скажи ему, — сказал Спарр. Юноша в красном плаще собрался с духом и брякнул без всяких обиняков: