«Как ты смеешь?» — хотелось завизжать ей, но она сдержалась и ответила: — Помимо этого я остаюсь регентшей, и место мое — рядом с сыном. — Твой отец думал иначе. — Отца больше нет. — К прискорбию моему и всего королевства. Открой глаза, Серсея. Страна превратилась в руины. Тайвин мог бы поправить дела, но… — Их буду поправлять я! — И она добавила более мягко: — С твоей помощью, дядя. Если ты будешь служить мне столь же верно, как и отцу… — Ты не твой отец. А своим полноправным наследником Тайвин всегда считал Джейме. — Джейме дал обет! Он не умеет думать, смеется над всем на свете и говорит вслух все, что только придет ему в голову. Безмозглый красавчик, вот он кто. — Однако десницей первым делом ты хотела выбрать его. Кто же после этого ты, Серсея? — Говорю же тебе, я голову потеряла от горя, я не думала… — Верно, не думала. Вот почему тебе следует вернуться в Бобровый Утес и оставить короля на попечение тех, кто думает. — Король — мой сын! — Серсея вскочила на ноги. — Да — и, судя по Джоффри, ты столь же негодная мать, как и правительница. Она выплеснула остаток вина из чаши ему в лицо. — Ваше величество, — сир Киван с достоинством поднялся из-за стола, — могу ли я удалиться? — Вино стекало у него по щекам в короткую бороду. — По какому праву ты ставишь условия мне? Ты, простой рыцарь моего лорда-отца? — Да, землями я не владею, но кое-какой доход у меня имеется, и золото в сундуках припрятано. Мой собственный отец никого из детей не забыл перед смертью, да и Тайвин умел награждать за хорошую службу. Я кормлю двести рыцарей и могу удвоить это число, коли будет нужда. Найдутся вольные всадники, которые встанут под мое знамя, и наемникам мне есть из чего платить. Ваше величество поступит разумно, приняв меня всерьез, — и еще разумнее, не враждуя со мной. — Ты угрожаешь мне? — Я даю вам совет. — Мне следует бросить тебя в темницу. — Нет. Тебе следует уступить мне регентство. Если же ты отказываешься, сделай меня кастеляном Бобрового Утеса, а десницей возьми Матиса Рована или Рендилла Тарли. Оба — знаменосцы Тирелла, сообразила Серсея, на миг утратив дар речи. Подкуплен он, что ли? Взял золото Тиреллов за предательство дома Ланнистеров? — Матис Рован человек рассудительный, и народ его любит, — как ни в чем не бывало продолжал дядя. — А Рендилл Тарли лучший солдат в королевстве. Неважный десница для мирного времени, но теперь, когда Тайвина нет, войну лучше него никто не закончит. Лорд Тирелл не обидится, если ты назначишь десницей кого-то из его знаменосцев. Тарли и Рован оба люди способные… и преданные. Кого бы ты ни выбрала, он будет твой безраздельно. Ты станешь крепче, Хайгарден слабее, а Мейс тебя еще и поблагодарит. Вот тебе мой совет, — пожал плечами Киван, — а дальше дело твое. По мне, хоть Лунатика в десницы бери. Мой брат умер, женщина, и я хочу проводить его прах домой. Предатель, думала она. Перевертыш. Сколько же Мейс Тирелл тебе заплатил? — Ты бросаешь своего короля, когда он нуждается в тебе больше всего. Бросаешь Томмена. — У Томмена есть его мать. — Зеленые глаза Кивана смотрели на нее, не мигая. Последняя капля вина, повиснув на его подбородке, скатилась вниз. Он помолчал и добавил тихо: — И отец тоже, я полагаю. Джейме Сир Джейме Ланнистер, весь в белом, стоял у погребального отцовского ложа, сомкнув пальцы на рукояти золотого меча. Великая Септа Бейелора в сумерках вызывала странное чувство. Последний свет дня проникал в высокие окна, одевая красным заревом величественные изваяния Семерых. Вокруг алтарей мигали ароматические свечи, но тени уже собирались в приделах и слались по мраморному полу. Последние молящиеся покидали храм, и эхо песнопений затихало под сводами. Рядом с Джейме остались только Бейлон Сванн и Лорас Тирелл. — Никто не может нести бдение семь дней и семь ночей, — сказал сир Бейлон. — Когда вы спали в последний раз, милорд? — Когда мой лорд-отец был еще жив. — Позвольте мне заменить вас нынешней ночью, — попросил сир Лорас. — Это не ваш отец. — И убил его не ты. Это я сделал. Стрелу из арбалета в него пустил Тирион, но Тириона из тюрьмы выпустил я. — Оставьте меня. — Как прикажете, — сказал Сванн. Лорас, похоже, собрался спорить, но сир Бейлон взял его под руку и увел. Джейме слышал, как удаляются их шаги. Теперь он снова остался наедине со своим лордом-отцом, среди свечей, кристаллов и тошнотворно-сладкого запаха смерти. Спина ныла под тяжестью доспехов, ног он почти не чувствовал. Он переступил на месте, чтобы немного размять их, и сжал рукоять еще крепче. Мечом он владеть не способен, но по крайней мере может держать его. Отсутствующую руку дергало болью. Не смешно ли? Эту утраченную руку он чувствует больше, чем все остальное, оставшееся при нем. Моя десница тоскует по мечу. Надо скорее убить кого-то. Вариса для начала, но попробуй найди камень, под которым он прячется. — Я велел евнуху проводить его на корабль, а не в твою опочивальню, — сказал Джейме покойнику. — Его руки не меньше запятнаны кровью, чем… чем у Тириона. — «Чем у меня», — хотел сказать он, но слова застряли у него в горле. Варис, как бы велика ни была его вина, исполнял его, Джейме, приказание. Решив наконец, что не даст умереть младшему брату, он ждал евнуха в его комнатах. Чтобы скоротать время, он точил одной рукой свой кинжал, находя странное успокоение в скрежете стали о камень. Заслышав шаги, Джейме стал у двери. Вошел Варис, благоухая пудрой и лавандой. Джейме подставил ему ногу, повалил, надавил коленом на грудь и приставил кинжал к мягкому белому горлу. «Вот не думал встретить вас здесь, лорд Варис». «Сир Джейме… Вы меня напугали». «Я того и хотел. — Он слегка повернул клинок, и по нему заструилась кровь. — Думаю, вы могли бы помочь мне освободить брата, пока сир Илин не отрубил ему голову. Голова, конечно, не из красивых, но другой-то у него нет». «Хорошо… как хотите… уберите нож… осторожней только, прошу вас… — Евнух потрогал шею и уставился на окровавленные пальцы. — Не выношу вида собственной крови». «Зрелище станет еще невыносимее, если откажетесь мне помочь». Варис с усилием сел. «Ваш брат… если Бес исчезнет из темницы ни с того ни с сего, в-возникнут вопросы. Я оп-пасаюсь за свою жизнь…» «Твоя жизнь в моих руках. Мне наплевать на кучу секретов, которые ты знаешь. Если мой брат умрет, ты переживешь его ненадолго, ручаюсь тебе». «Ох. — Евнух слизнул кровь с пальцев. — Вы просите меня сделать ужасное — освободить Беса, который убил нашего любимого короля… или вы верите, что он невиновен?» «Виновен он или нет, — как дурак, сказал Джейме, — Ланнистеры всегда платят свои долги». С тех пор он не сомкнул глаз. Он все время видел перед собой лицо брата с обезображенным носом, видел, как тот ухмыляется при пляшущем свете факела. «Бедный ты, глупый калека. Серсея — лживая шлюха, она спала с Ланселем, с Осмундом Кеттлблэком, а может, и с Лунатиком, почем мне знать. А я именно то чудовище, которым меня все считают. Да, это я убил твоего мерзкого сына». Он не сказал, однако, что намерен убить отца. Если бы он сказал, я остановил бы его. Я пролил бы родную кровь, а не он. Где же скрывается Варис? У мастера над шептунами, конечно, достало ума не возвращаться в свои покои, и при обыске Красного Замка его нигде не нашли. Возможно, он сел на корабль вместе с Тирионом, боясь неизбежных вопросов. Если так, то они давно уже вышли в море и распивают в каюте борское золотое. А может статься, братец убил заодно и Вариса, оставив труп гнить где-нибудь в подземелье. Там внизу можно годами искать, прежде чем обнаружатся его кости. Джейме спустился туда с дюжиной гвардейцев, взяв факелы, фонари и веревки. Много часов они шарили в извилистых коридорах с потайными дверями, скрытыми лестницами колодцами, уходящими в кромешную тьму. Редко Джейме чувствовал свое увечье так сильно. Две свои руки человек принимает как должное — когда надо лазать по лестницам, скажем. Даже ползать однорукому трудно — не зря ведь говорится «на четвереньках». Другие, карабкаясь по перекладинам, держали факел в свободной руке, а вот он не мог. И все понапрасну. Ничего, кроме тьмы, пыли и крыс. И драконов. Он вспомнил, как тлели угли в пасти железного чудища. Жаровня обогревала помещение на дне шахты, где сходилось с полдюжины туннелей. На полу Джейме увидел трехглавого дракона дома Таргариенов, выложенного черной и красной плиткой. «Я тебя знаю, Цареубийца, — будто бы говорил он. — Давно жду, когда ты придешь ко мне». Джейме узнал этот голос, эти стальные ноты — так говорил Рейегар, Принц Драконьего Камня. Когда он прощался с Рейегаром во дворе Красного Замка, дул сильный ветер. Принц облачился в полночно-черные доспехи с трехглавым драконом, выложенным рубинами на груди. «Ваше высочество, — умолял его Джейме, — пусть с королем на этот раз останется Дарри или сир Барристан. Их плащи столь же белы, как и мой». «Твоего отца мой августейший родитель боится больше, нежели нашего кузена Роберта, — отвечал принц. — И по этой причине держит тебя при себе. Я не посмею лишить его этой подпорки в решающий час». Джейме охватил гнев. «Я не подпорка. Я рыцарь Королевской Гвардии». «В таком случае охраняй короля, — рявкнул сир Джон Дарри. — Надев этот плащ, ты дал обет послушания». Рейегар положил руку на плечо Джейме. «После битвы я намерен созвать совет. Произойдут перемены. Я давно уже собирался… впрочем, что толку забегать вперед. Поговорим, когда я вернусь». Это были последние слова, которые он услышал от Рейегара Таргариена. Одна рать ждала за воротами, другая уже выступила на Трезубец. Принц сел на коня, надел черный высокий шлем и отправился навстречу своей судьбе. Вышло так, что он сказал чистую правду. После битвы действительно произошли перемены. — Эйерис думал, что с ним ничего не случится, если я буду у него под рукой, — сказал Джейме покойнику. — Забавно, правда? — Лорд Тайвин, видимо, разделял его мнение — улыбка у него на лице сделалась еще шире. Похоже, ему нравится быть мертвым. Джейме, как ни странно, не ощущал горя. Где слезы? Где ярость? В последней он недостатка никогда не испытывал. — Ты сам говорил мне, отец, что слезы у мужчины — признак слабости. Поэтому не жди, что я стану плакать по тебе. Утром перед помостом прошла тысяча лордов и леди, днем — несколько тысяч простолюдинов. Они шли в трауре, с печальными лицами, но Джейме подозревал, что втайне многие радуются падению великого мужа. Даже на западе лорд Тайвин пользовался скорее уважением, чем любовью, а в Королевской Гавани ему до сих не забыли разграбление города. Великий мейстер Пицель, судя по всему, скорбел больше всех.