Он напился, бросил чашу в пруд с тихим «плюх» и встал, пошатываясь, держась за живот. Ей показалось, что он сейчас свалится. Только теперь она разглядела темное пятно ниже его пояса. — Ты ранен, — вырвалось у нее, но он, не отвечая, добрел до стены и лег на твердую каменную лежанку в нише. Осмотревшись, Арья увидела стариков, спящих кое-где в других нишах. Нет, прошептал у нее в голове полузабытый голос. Они мертвы или умирают. Смотри своими глазами. Кто-то тронул ее за плечо. Она резко обернулась и увидела бледную девочку, совсем утонувшую в широком балахоне, черном с правой стороны, белом с левой. Под капюшоном пряталось щуплое личико с впалыми щеками и темными, большими как блюдца глазищами. — Не трогай меня, — остерегла ее Арья. — Одного мальчишку я убила за это. Девочка произнесла что-то непонятное. — Ты разве не знаешь общего языка? — Я знаю, — сказал кто-то позади. Ей не нравилось, что они подкрадываются к ней бесшумно. Высокий мужчина был одет в такую же черно-белую хламиду, что и девочка. Под капюшоном виднелись только глаза, отражавшие красный огонь свечей. — Что это за место? — спросила его Арья. — Обитель мира, — ответил ласковый голос. — Здесь ты в безопасности. Это Черно-Белый Дом, дитя, но ты еще слишком юна, чтобы просить милости у Многоликого Бога. — Он такой же, как бог южан с семью лицами? — С семью? Нет. Его ликам нет числа, малютка, их много, как звезд на небе. В Браавосе все верят, во что хотят, но в конце каждой дороги ждет Многоликий. Ты тоже придешь к нему, не сомневайся. Не нужно бросаться в его объятия раньше времени. — Я пришла сюда, чтобы найти Якена Хгара. — Это имя мне незнакомо. У Арьи упало сердце. — Он из Лората. Волосы у него с одной стороны белые, а с другой — рыжие. Он сказал, что научит меня разным тайнам, и дал мне вот это. — Железная монетка, которую она держала в кулаке, прилипла к потной ладони. Жрец посмотрел на монету, не касаясь ее. Девочка-призрак с большими глазами тоже смотрела. — Назови мне свое имя, дитя, — сказал наконец мужчина. — Солинка из Солеварен в устье Трезубца. Не видя его лица, она почему-то почувствовала, что он улыбается. — Нет. Назови свое имя. — Голубенок, — сказала она. — Настоящее имя, дитя мое. — Мать назвала меня Нэн, но чужие кликали Лаской. — Твое имя. — Арри, — сглотнула она. — Меня зовут Арри. — Это уже ближе. А теперь скажи правду. Страх ранит глубже, чем меч. — Арья, — прошептала она и повторила громко, прямо ему в лицо: — Арья из дома Старков. — Верно, — сказал он, — но Черно-Белый Дом не место для Арьи из дома Старков. — Не гоните меня, — взмолилась она. — Мне некуда больше идти. — Боишься ли ты смерти? — Нет, — сказала она и прикусила губу. — Посмотрим. — Жрец откинул свой капюшон. Лица под ним не было — только желтый череп с лоскутьями кожи. Из одной глазницы вылезал белый червь. — Поцелуй меня, дитя. — Его голос теперь походил на предсмертный хрип. Пугает он меня, что ли? Арья чмокнула его в костяную переносицу, а червя хотела отправить в рот, но он растаял, как тень, у нее в руке. Желтый череп тоже растаял. Под ним ей улыбался старичок — таких добрых людей она еще в жизни не видывала. — Никто еще до сих пор не пытался съесть моего червяка. Ты, должно быть, изголодалась. Да, подумала она, но не по хлебу. Серсея Холодный дождь делал стены Красного Замка темными, словно кровь. Королева, держа короля за руку, вела его через грязный двор, где их ждали крытые носилки с эскортом. — Дядя Джейме сказал, что я мог бы ехать верхом и бросать монетки простому люду, — капризничал мальчик. — Простудиться хочешь? — Не станет она рисковать: здоровьем Томмен был всегда слабее, чем Джоффри. — Твой дед желал бы видеть тебя на своих похоронах истинным королем. Нельзя являться в Великую Септу мокрыми и забрызганными грязью. — Довольно и того, что ей пришлось опять надеть траур. Черное ей никогда не шло. Со своими светлыми волосами она в нем сама точно покойница. Она поднялась еще до рассвета, чтобы принять ванну и сделать прическу, — недоставало еще позволить дождю загубить все ее труды. Томмен забрался в носилки и устроился поудобнее, глядя на дождь. — Это боги оплакивают дедушку. Леди Джаселина так говорит. — Джаселина Свифт просто дура. Будь боги способны лить слезы, они оплакали бы твоего брата. Это всего лишь дождь. Закрой занавески, чтобы он не попадал внутрь. Хочешь промочить свою соболью манию? Томмен молча повиновался. Его послушание тревожило мать. Король должен быть сильным. Джоффри на месте брата заспорил бы — его всегда приходилось уговаривать. — Не разваливайся так, — сказала она. — Сядь, как королю подобает. Выпрямись, поправь корону. Не хочешь же ты, чтобы она свалилась у тебя с головы при всех твоих лордах. — Нет, матушка. — Мальчик сел прямо и поправил корону. Венец Джоффа слишком велик для него. Томмен всегда был полноват, но сейчас как будто осунулся. Хорошо ли он ест? Не забыть спросить стюарда. Нельзя допустить, чтобы Томмен расхворался теперь, когда Мирцелла в руках у дорнийцев. Пока корона Джоффа не станет ему впору, надо изготовить другую, поменьше, которая не проваливалась бы до самых ушей. Она обсудит это с золотых дел мастерами. Носилки медленно тронулись вниз с холма Эйегона. Впереди ехали двое королевских гвардейцев — в белом, на белых конях. Промокшие белые плащи тяжело свисали с их плеч. Позади следовала полусотня гвардейцев Ланнистера в багрянце и золоте. Томмен смотрел в щелку на пустые улицы. — Я думал, будет много народу. Когда умер отец, все горожане вышли на улицы и глазели на нас. — Дождь их разогнал по домам. — В Королевской Гавани лорда Тайвина никогда не любили, да он и не старался завоевать любовь — чью бы то ни было. «Любовью сыт не будешь, и коня на нее не купишь, и дом она не согреет в холодную ночь», — сказал он при ней Джейме, когда они с братом были не старше Томмена. У великолепной мраморной септы на вершине холма Висеньи стояла жалкая кучка скорбящих — их было меньше, чем золотых плащей, выстроенных сиром Аддамом Марбрандом по ту сторону площади. Ничего, подойдут еще, сказала себе Серсея, выходя из носилок с помощью сира Меррина Транта. На утреннюю службу допущены только знатные лорды и их вассалы — днем состоится еще одна, для простых горожан, а вечером помолиться смогут все, кто пожелает. Ей тоже придется присутствовать, чтобы народ видел ее скорбь. Толпа должна получить свое зрелище. Что за докука — будто у нее и без того мало дел. Надо назначать людей на вакантные должности, вести войну, управлять государством. Отец бы понял ее. Верховный септон встречал их на верху лестницы. Ветхий старец с жидкой седой бороденкой так согнулся под тяжестью шитых золотом риз, что его глаза пришлись вровень с грудью королевы, но воздушная корона из кристаллов и золотых нитей прибавляла ему добрых полтора фута. Эту корону дал ему лорд Тайвин взамен утраченной — та потерялась, когда чернь убила прежнего верховного септона. Жирного глупца вытащили из носилок и растерзали на части в тот самый день, когда Мирцелла отплыла в Дорн. Он был большой обжора и легко поддавался уговорам. Этот… Серсея вдруг вспомнила, что он ставленник Тириона, и ей стало не по себе. Пятнистая рука старца наподобие куриной лапы торчала из рукава, расшитого золотом и кристаллами. Серсея, преклонив колени на мокром мраморе, поцеловала ее и подала Томмену знак сделать то же самое. Что он обо мне знает? Много ли рассказал ему карлик? Верховный септон улыбался ей, сопровождая в септу… но как знать, скрывается за этой улыбкой тайное знание или впалые губы старика кривятся просто так, по привычке? Она вела Томмена за руку по Чертогу Лампад, под цветными хрустальными сферами. Трант и Кеттлблэк шли по бокам, капая на пол водой с мокрых плащей. Верховный септон ковылял, опираясь на посох из чардрева, увенчанный хрустальным шаром. Семеро Праведных, сопровождавших его, мерцали серебряной парчой. Томмен под собольей мантией был одет в золотую парчу, королева — в старое платье из черного бархата с горностаевой отделкой. Новое шить не было времени, а то, что она носила по Джоффри или в чем хоронила Роберта, Серсея надеть не могла. Зато уж по Тириону ей траур носить не придется. По такому случаю она нарядится в золото и багряный шелк, а волосы украсит рубинами. Она объявила, что сделает лордом человека, который принесет ей голову карлика, какого бы низкого происхождения он ни был. Вороны разнесут это обещание по всем Семи Королевствам, а вскорости весть перекинется через Узкое море в Девять Вольных Городов и земли, что лежат еще дальше. Добеги Бес хоть до края света, от нее ему не уйти. Король с королевой прошли по внутреннее святилище и двинулись по одному из семи широких проходов, пересекавшихся под куполом. Знатные особы справа и слева опускались на колени. Здесь присутствовали многие знаменосцы ее отца и рыцари, сражавшиеся рядом с лордом Тайвином в полусотне битв. Их вид придал Серсее уверенности. У нее еще есть друзья. Под величественным куполом из стекла, хрусталя и золота покоился на ступенчатом мраморном помосте лорд Тайвин Ланнистер. В головах у него нес бдение Джейме, охватив единственной рукой рукоять длинного золотого меча, чье острие упиралось в пол. Плащ с капюшоном бел, как свежевыпавший снег, чешуйчатая кольчуга — из перламутра с золотом. Лорд Тайвин предпочел бы, чтобы он оделся в багряно-золотой наряд Ланнистера. Он всегда гневался, видя Джейме в белом. К тому же брат снова начал отпускать бороду, и отросшая щетина придает ему грубый, неряшливый вид. Мог подождать хотя бы, пока кости отца не обретут покой под Утесом. Серсея и Томмен, взойдя по трем пологим ступеням, преклонили колени. В глазах мальчика стояли слезы. — Плачь потихоньку, — наказала ему мать. — Ты король, а не плаксивый ребенок. Твои лорды на тебя смотрят. — Томмен смахнул слезы рукой. Глаза у него материнские, изумрудно-зеленые, большие и ясные, как у Джейме в том же возрасте. Каким он был красавчиком, ее брат… но и злющим тоже, настоящим львенком, совсем как Джоффри. Серсея обняла Томмена за плечи, поцеловала его золотые локоны. Она нужна ему, чтобы научить его править и уберечь его от врагов. Некоторые из них стоят вокруг в это самое время, прикидываясь друзьями. Молчаливые Сестры снарядили лорда Тайвина, как на последнюю битву. Он лежал в своих лучших стальных доспехах, крытых темно-красной эмалью. Раструбы перчаток, поножи и панцирь инкрустированы золотом. Нагрудные диски — золотые солнца, на каждом плече — золотая львица, на гребне шлема, стоящего рядом с его головой, — гривастый лев. Руки в золоченых кольчужных перчатках скрещены на рукояти меча в золоченых, с рубинами, ножнах. Черты его и в смерти сохранили свое благородство, вот только губы… Уголки рта слегка приподняты вверх, словно в тайном веселье. Куда смотрел Пицель? Надо было ей самой сказать Молчаливым Сестрам, что лорд Тайвин Ланнистер не улыбался никогда в жизни. От этого Пицеля проку, как от сосков на панцире. Полуулыбка вкупе с закрытыми глазами лишала лорда Тайвина обычного грозного вида. Под взглядом этих светло-зеленых, почти прозрачных, с золотыми искрами глаз все чувствовали себя неуютно. Они проникали тебе в самую душу, видя всю твою слабость, никчемность и безобразие. Такой взгляд не мог пройти незамеченным. Серсее невольно вспомнился пир, данный королем Эйерисом, когда она только-только приехала ко двору, зеленая, как весенняя мурава. Старый Мерривезер, мастер над монетой, бубнил что-то о повышении налога на вино, и тут лорд Риккер сказал: «Если нам требуется золото, проще посадить лорда Тайвина на горшок». Эйерис вместе со своими прихлебателями громко расхохотался, отец же тяжело уставился на Риккера поверх чаши с вином. Смех давно утих, а он все смотрел. Риккер сперва отвернулся, потом притворился, что ему все равно, выпил кружку эля и вышел, весь красный, побежденный одним только взглядом.