— Пейзаж? — Да, настоящий пейзаж, а не тот, который люди видят на холодных кусках мрамора, вроде тех, что висят на стенах библиотеки моего отца. — Эта идея захватила меня. — Мой дом находится на противоположном берегу озера. Он стоит на высоком холме, — продолжил незнакомец. — Из каждой комнаты открывается прекрасный вид. Если бы мы поженились, мы бы стали друзьями. Мы бы отправлялись на прогулки по озеру, по реке, чтобы увидеть, как приливное течение при бывает в узком устье. Его слова дарили мне радость и в то же время вселяли грусть, потому что я начинала мечтать о жизни, которой у меня никогда не будет. — Тебе не о чем беспокоиться, — продолжил он. — Уверен, твой будущий муж не идеален. Взять хотя бы меня. Начиная со времен династии Сун, каждый молодой человек стремился к тому, чтобы получить высокий чин, но я не сдавал императорские экзамены, и у меня нет ни малейшего желания это делать. Так и должно быть! Мужчины, хранящие верность династии Мин, при новом правлении предпочитают гражданской службе домашнюю жизнь. Почему он это сказал? Может, он думает, что я придерживаюсь старомодных правил, или считает меня глупой? Или он решил, что я хочу, чтобы он открыл лавку? Но зарабатывать деньги торговлей — удел низких и вульгарных людей. — Я поэт, — произнес он. Я просияла. Я почувствовала это в ту же секунду, как увидела его за ширмой. — Литературный талант — величайшее призвание. — Я бы хотел, чтобы жена была моим другом, чтобы мы делили не только домашние заботы, но и стихотворения, — тихо прошептал он. — Если бы мы были мужем и женой, мы бы собирали книги, читали и вместе пили чай. Я уже говорил, что меня привлекает то, что у тебя внутри. Он опять указал на мое сердце, и мне показалось, что в эту секунду оно упало вниз. — Так расскажи мне об опере, — сказал он после долгой паузы. — Наверное, ты жалеешь, что не увидишь, как Линян встретится со своей матерью? Я понимаю, почему девушкам так нравится эта сцена. Это правда. В то время как, императорские войска сражаются с разбойниками, госпожа Ду и Благоуханная Весна находят убежище в гостинице в Ханчжоу. Госпожа Ду с изумлением видит свою дочь и решает, что это призрак. Но все три части души Линян соединились вместе, и она вновь стала девушкой из плоти и крови. — Любая девушка надеется, что мать узнает и будет любить ее, даже если она умрет, превратится в призрак или сбежит из родительского дома, — сказала я. — Да, эта прекрасная сцена наполнена цин, — сказал мой поэт. — В ней говорится о материнской любви. Остальные сцены, которые показывают сегодня… — Он с пренебрежительным видом вздернул подбородок. — Политика меня не интересует. В них слишком много ли, тебе не кажется? Мне куда больше нравятся сцены в саду. Может, он смеется надо мной? — Мэнмэй оживил Линян силой своей страсти, — проговорил он. — Его вера воскресила ее. Его понимание оперы было так близко к тому, что думала я, что я осмелилась спросить: — А ты бы сделал такое для меня? — Конечно! Он приблизился ко мне и заглянул мне в лицо. Его дыхание пахло мускусом и орхидеей. Мы оба чувствовали желание, и оно сделало тяжелым воздух между нами. Мне показалось, что мы сейчас поцелуемся, и я ждала, когда почувствую его губы на своих губах. Мое тело налилось кровью и желанием. Я не двигалась, потому что не знала, что делать, и не понимала, чего он от меня ждет. Нет, это неправда. Он не ожидал, что я сделаю хоть что-нибудь, но когда он сделал шаг назад и посмотрел на меня глубокими черными глазами, я задрожала от желания. Он был ненамного старше меня, но он был мужчиной и жил в большом мире. Наверняка он имел дело с женщинами из чайных домиков. Я часто слышала их голоса, плывущие над озером. Конечно, я казалась ему ребенком, и он обращался со мной как с маленькой девочкой. Он отошел подальше, чтобы я пришла в себя. — Я никак не могу понять, счастливый у этой оперы конец или печальный? — задумчиво проговорил он. Его слова заставили меня вздрогнуть. Сколько времени прошло с тех пор, как я пришла сюда? Наверное, он почувствовал мою тревогу, потому что добавил: — Не беспокойся. Осталось еще несколько сцен. — Он поднял пион, который принес с собой, и положил его головку на другую ладонь. — После императорских экзаменов Мэнмэй получает высшие оценки… Мои ум и тело были далеки, очень далеки от того, что происходило на сцене, но я, хоть и с трудом, взяла себя в руки, потому что мне казалось, что незнакомец ждет от меня этого. — Но когда он говорит губернатору Ду, что стал его зятем, его арестовывают, — подхватила я. Молодой человек улыбнулся, и я поняла, что все делаю правильно. — Господин Ду приказывает обыскать Мэнмэя и… — Стражники находят портрет, нарисованный Линян, — закончила я. — Губернатор Ду велит бить и пытать Мэнмэя. Он думает, что ученый осквернил могилу его дочери. — Но Мэнмэй настаивает, что он вернул Линян из мира духов и что они поженились, — сказал он. — Губернатор Ду приходит в ярость и приказывает отрубить ему голову. Запах пиона, который он держал в руках, кружил мне голову. Я вспомнила о том, что хотела сделать вчера вечером. Я взяла с балюстрады ветку ивы и медленно стала обходить его. — Неужели история закончится так печально? — спросила я. — Героев пьесы приводят в императорский суд, чтобы они рассказали о своих горестях императору. — Я обошла вокруг незнакомца, остановилась на мгновение, чтобы посмотреть ему в глаза, а затем опять заскользила вокруг, касаясь листочками ивы его тела. — Линян приводят к ее отцу, — хрипло сказал он, — но он не может поверить, что она жива, даже когда смотрит на нее. — Этим великий поэт Тан Сяньцзу хотел показать, что ли делает мужчин ограниченными, — сказала я как можно тише, зная, что моему поэту придется сделать усилие, чтобы услышать меня. — Но когда случается чудо, люди теряют способность мыслить разумно. — Он вздохнул, и я улыбнулась. — Губернатор настаивает на том, чтобы Линян прошла множество испытаний… — Линян отбрасывает тень, а когда она идет под деревьями, на упавших лепестках отпечатываются следы. — Правильно, — прошептала я. — И еще она отвечает на вопросы о семи чувствах: радости, гневе, горе, страхе, любви, ненависти и желании. — А тебе приходилось испытывать эти чувства? Я остановилась перед ним. — Не все, — призналась я. — Радость? — он поднес к моей щеке пион. — Я испытала радость, проснувшись сегодня утром. — Гнев? — Я же говорила тебе, что у меня много недостатков, — ответила я. Он гладил меня лепестками по щеке. — Горе? — Каждый год, когда мы отмечаем годовщину смерти моей бабушки. — Но сама ты не испытывала горя, — заметил он, убрав цветок от моего лица и касаясь им моей руки. — Страх? Я подумала о том, что мне было страшно идти сюда, но я ответила: — Никогда. — Хорошо. — Он прижал пион к тыльной стороне моего запястья. — Любовь? Я не ответила, но ощущение цветка на моей коже заставило меня вздрогнуть. Он улыбнулся. — Ненависть? Я покачала головой. Мы оба знали, что я жила не так долго и видела не так много, чтобы ненавидеть кого-либо. — Осталось только одно чувство, — юноша опять стал водить цветком по моей руке, затем убрал его и прикоснулся им рядом с моим ухом. Он медленно провел лепестками по моей шее, дошел до воротника и стал подниматься к горлу. — Желание? Я перестала дышать. — На твоем лице я вижу ответ, — тихо проговорил он. Я почувствовала его губы у своего уха. — Если бы мы поженились, — прошептал он, — мы бы не стали тратить время на чай и болтовню… — Он сделал шаг назад и окинул взглядом озеро. — Как бы я хотел… — Его голос дрогнул, и я видела, что это смутило его. В этот момент его чувства были так же глубоки, как мои. Он закашлялся, сглотнул и опять заговорил, как будто между нами ничего не произошло. Я вновь была на свободе, предоставлена сама себе. — Я бы хотел, чтобы ты увидела мой дом. Он стоит на другом берегу озера, на горе Ушань. — Это там, кажется? — спросила я, указывая на холм, который возвышался на другой стороне озера, напротив того места, где мы стояли. — Да, это тот самый холм, но остров Уединения, как бы он ни был прекрасен, загораживает мой дом. Он находится на самой высокой точке острова. Как бы мне хотелось, чтобы ты могла его увидеть! Тогда бы ты смотрела на воду и думала обо мне. — Возможно, он виден из библиотеки моего отца. — Ты права! Мы с твоим отцом много раз играли там в шахматы, и я видел из окон свой дом. Но даже если ты разглядишь гору, как ты поймешь, какой из домов мой? Я была так взбудоражена, что не могла ни о чем думать и отвечать ему.