Абигайль опускает глаза. Абигайль, у меня много врагов. Абигайль. Я знаю, дядя. Пэррис. Враги пойдут на все, чтобы лишить меня кафедры. Понимаешь ли ты? Именно сейчас, когда враги подняли голову, мои близкие делают все, чтоб меня обвинили в каких-то бесстыдных поступках… Абигайль. Мы играли, дядя. Пэррис. То, что я видел, ты называешь игрой? Абигайль, ради господа бога, не скрывай от меня ничего. Абигайль не отвечает. Я видел, как Титуба размахивала руками над огнем. Зачем она это делала? Я слышал, она то исторгала из своей груди зловещие крики, то шептала непонятные слова. Абигайль. Это она пела, дядя. Она всегда так поет свои барбадосские песни. А мы плясали. Пэррис. Я не могу тебе поверить, Абигайль. И мои враги не поверят, если узнают. Я видел — на траве валялось платье. Абигайль (наивно). Платье? Пэррис. Да, платье. И еще я видел… или мне показалось… Между стволами деревьев мелькнула обнаженная фигура. Абигайль (в ужасе). Вы ошибаетесь, дядя! Пэррис (повысив голос). Но я видел! (После молчания, приняв решение). Молю тебя, Абигайль, пойми. На карту поставлено все, чего я добивался все эти годы, и, быть может, жизнь твоей кузины. Скажи правду, как бы тяжела она ни была. Там, внизу, меня ждут люди — они не должны застать меня врасплох, Абигайль. Абигайль. Мне больше нечего добавить, дядя. Пэррис (изучающе смотрит на нее, почти готов ей поверить). Я приютил тебя, Абигайль, обул и одел тебя. Отвечай же мне по совести — ты не утратила честного имени? Абигайль (на грани негодования). О, сэр, имя мое безупречно. Пэррис. Так почему же тебя уволила гуди[10] Проктор? Я слышал, мне передавали — она не ходит в церковь, чтобы не встречаться с тобой. Как это понять? Абигайль. Она ненавидит меня, дядя. Это злая, бездушная женщина. Лживая истеричка! Пэррис. Возможно. Но меня удивляет, что вот уже семь месяцев, как ты оставила их дом, и ни одна семья не желает твоих услуг! Абигайль. Им нужны услуги рабов. Пусть привозят себе рабов с Барбадоса. Я никому не разрешу издеваться надо мной! Никто не смеет чернить мое имя. Оно безупречно! Входит Энн Патнэм. Ей сорок пять лет, ее преследуют сны и страх смерти. Лицо ее поминутно искажает гримаса, руки трясутся. Пэррис (как только дверь начинает приоткрываться). Нет, нет, я никого не принимаю. (Увидев Энн Патнэм, продолжает уже с присущей ему почтительностью). А, гуди Патнэм, входите. Энн (тяжело дышит). Без сомнения тут не обошлось без дьявола! Пэррис. Нет, гуди Патнэм, нет… Энн (взглянув на Бетти). Она летала? Она высоко летала? Пэррис. Нет, нет, она не летала… Энн. Ну конечно же летала. Мистер Коллинс видел, как она летела! Она, как птица, пролетела над коровником Нигер сала и опустилась на землю. Пэррис. Вы ошибаетесь, гуди Патнэм, она никогда… Входит Томас Патнэм — крепко сколоченный, огромного роста мужчина около пятидесяти лет. Это крупный землевладелец. О, доброе утро, мистер Патнэм. Патнэм. Совершенно ясно, — это дьявол! Совершенно ясно. (Подходит к кровати). Пэррис. Что ясно, сэр? Энн подходит к мужу. Патнэм (глядя на Бетти). Да ведь глаза-то у ней закрыты! Смотри-ка, Энн. Энн. Странно. (Пэррису). У нас с вами глаза открыты, сэр. Пэррис. И ваша Рут тоже заболела? Энн (со злостью). Я бы не сказала, что она (указывает на Бетти) больна. Прикосновение дьявола вы называете болезнью? Прикосновение дьявола — смерть, и вы это знаете, сэр. Пэррис. Умоляю вас, не говорите так. А что с вашей Рут? На что она жалуется? Энн. Она не слышит, не видит и не ест. Но глаза ее открыты, и она ходит. Ее душу похитили, сэр. Патнэм. Говорят, вы послали за его преподобием Хейлом из Беверлея? Пэррис. Из предосторожности только. Его преподобие — большой знаток по расследованию дел, в которых замешана нечистая сила. Я уверен, он подтвердит, что здесь нет никакого колдовства. Энн. Да, он действительно большой знаток. В прошлом году в Беверлее он обнаружил ведьму. Надеюсь, вы помните. Пэррис. Нет никакого повода, гуди Патнэм, подозревать здесь колдовство. Патнэм. Никакого повода? Послушайте, Пэррис… Пэррис. Томас, Томас, умоляю вас, не говорите о ведьмах. Выбросьте их из головы! Ведь вы не хотите погубить меня, Том! Я буду изгнан из Сейлема, если узнают, что творится в моем доме. Несколько слов о Томасе Патнэме. Этот человек считал себя обиженным жизнью, причем в одном случае, по крайней мере, имел к этому основания. За некоторое время до описываемых событий его зять, некий Джеймс Бэйли, должен был получить место священника в Сейлеме. Он обладал всеми необходимыми качествами, за него было подано две трети голосов, однако по каким-то неизвестным причинам местная власть отвергла его кандидатуру. Томас Патнэм был старшим сыном богатого сейлемского жителя. Когда-то он принимал участие в войне против индейцев, сражался под Наргансетом и всегда проявлял живейший интерес к делам прихода. Он, разумеется, счел оскорбительным подобное пренебрежение со стороны города к его родственнику и ставленнику. Тем более что всю жизнь считал себя умнее и лучше всех окружающих. Еще задолго до начала сейлемской трагедии проявилась его мстительная натура. Один из прежних сейлемских священников, Джордж Бэрлоус, вынужден был взять в долг некую сумму денег — ему не на что было похоронить жену, — и, так как приход выплачивал ему жалованье без особого рвения, вернуть своевременно свой долг он не смог. Томас Патнэм и его брат Джон посадили Бэрлоуса в тюрьму, предъявив к оплате какие-то долговые обязательства, которых священник Бэрлоус никогда не подписывал. Эпизод этот интересен только потому, что Бэрлоус и был тот самый священник, которому оказали предпочтение перед Джеймсом Бэйли, зятем Патнэма. И причина недоброжелательства со стороны Патнэма здесь достаточно ясна. Томас Патнэм считал, что его благородное имя и честь семьи запятнаны, и стремился расквитаться с городом любыми средствами. Был также еще один факт, дающий основание считать Томаса человеком озлобленным: однажды он отважился нарушить отцовское завещание, по которому изрядные суммы, отходили его сводному брату. Попытка эта, как и все его открытые действия, когда он силой пытался настоять на своем, успеха не имела. И потому нечего удивляться, что рукой Томаса Патнэма написано столько доносов против целого ряда людей, что подпись его так часто фигурирует под свидетельскими показаниями о проявлении сверхъестественных сил и что голос его дочери звучал громче всех в самые напряженные моменты судебного разбирательства, в особенности когда… Но об этом мы еще поговорим, когда до этого дойдет дело. Патнэм (в его голове мелькнул план, как расправиться с Пэррисом). Мистер Пэррис, я всегда был на вашей стороне и во всем вас поддерживал. Я и в дальнейшем буду поддерживать вас, если только вы не скроете, что силы ада завладели вашей дочерью. Пэррис. Но, Томас, вы не можете… Патнэм. Энн! Расскажи-ка мистеру Пэррису, что у нас произошло. Энн. Ваше преподобие, я похоронила семерых малюток, не успев даже их окрестить. Поверьте мне, сэр, я никогда не видела более здоровых детей, тем не менее каждый из них умирал в ночь своего рождения. Я молчала, сэр, только сердце мое разрывалось. Одна Рут выжила. И в этом году моя Рут, моя единственная Рут стала какой-то странной — худеет так, будто чудовищный вампир присосался к ней… стала скрытной… И я подумала — не послать ли ее к вашей Титубе… Пэррис. К Титубе! Что может Титуба?.. Энн. Титуба умеет вызывать души умерших, мистер Пэррис. Пэррис. Гуди Энн, это же страшный грех — вызывать души умерших! Энн. Я беру этот грех на себя. Я хотела узнать — кто умертвил моих детей?