Принцесса подавила желание потереть виски. Представителям Лунной Сигизии подобало всегда сохранять сдержанность и невозмутимость, но, когда дело касалось Карины, Фарида это часто нисколько не заботило. – И не думаю, – ответила она. Главной задачей управляющего дворцовым хозяйством был надзор за повседневным распорядком наследницы престола. За последние пять лет между ними установилась полная гармония: он добросовестно снабжал ее тщательно продуманными планами по части этого самого распорядка, она – на каждом шагу нарушала их. И суток не проходило, чтобы Фарид громогласно не заявлял, что опека над принцессой медленно, но верно сводит его в могилу. Молодой человек вздохнул и заговорил уже мягче: – Что с вами творится, Карина? В последние несколько недель вы ведете себя уж слишком опрометчиво, даже по вашим меркам. Пропускаете занятия… – Скукота. – …вас застают в обществе парней-конюхов… – Найми других. Не таких симпатичных. – …все это и в обычных условиях было бы скверно, но сейчас, когда на меня взвалена непомерная ноша дел по хозяйству перед Солнцестоем, я просто не в силах бегать за вами по полдня. – Фарид положил руку ей на плечо. – Вы ведь знаете: если вас что-то беспокоит, всегда можно поделиться со мной, верно? Ну вот. Опять этот ненавистный Карине вкрадчивый тон. Да если б девушка даже и хотела, вряд ли она могла рассказать Фариду, что ее «беспокоит», поскольку сама не знала, что это и действительно ли оно ее «беспокоит». Дело тут явно не только в скором наступлении сезона ураганов, хотя его приближение ежегодно вселяло в душу принцессы стихийную тревогу. И не только в тоске и горечи, которые снедали ее всякий раз, когда девушка вспоминала, с каким энтузиазмом именно Баба и Ханане всегда ждали Солнцестоя – сильнее, чем кто-либо другой… И вот, больше они никогда не отметят этого праздника. – А ты бы дал мне возможность поучаствовать хоть в каких-то из торжеств, – предложила Карина. – Вот бы и убил двух воробьев одним махом. Например, в вакаме! В ней я просто звезда. Вакама принадлежала к числу весьма немногих спортивных игр, разрешенных Карине. Вскоре после пресловутого пожара Пустельга решила, что иметь дело с настоящим боевым оружием для дочери слишком опасно. Прежние принцессы, и Ханане в том числе, учились бою на мечах. Никого из них не помещали в «защитный кокон» так плотно и глухо, как Карину. В голосе Фарида послышалась нотка сожаления, но он покачал головой: – Вы сами знаете, это не в моей власти. Конечно, принцесса высказала предложение в шутку, но все равно ее окатила волна разочарования. Она молча сложила руки на груди и уставилась куда-то в сторону. – Ну, раз так, полагаю, тебе придется заложить в свой график побольше времени на слежку за мной. Между тем прошло уже вполне достаточно времени, чтобы Старшина Хамиду успела доложить Пустельге об их возвращении. С беспокойством поглядывая на дверь, Карина принялась выстукивать пальцами по бедру ритм песни, которую она разучивала в последние дни. У большинства девочек на свете есть семьи. Есть родные – старшие сестры учат их уму-разуму, двоюродные – растут и взрослеют вместе с ними, дедушки и бабушки рассказывают им сказки и легенды. А у Карины – только Пустельга, и они вообще не разговаривают. Когда матери надо что-то ей сообщить, она обычно передает это через Фарида или кого-то из слуг. Но на сей раз правительница лично отдала Дозору приказ разыскать и привести дочь. И возможность встретиться с нею с глазу на глаз была сама по себе такой редкостью, что любопытство в Карининой душе перевешивало страх перед возможной материнской карой. – Повторю со всей серьезностью: сегодня вы по-настоящему выбили меня из колеи, – гнул свое Фарид. Принцесса фыркнула, рассеянно осматривая футляр с удом. – Меня не было всего час. Когда только ты успел выбиться из своей колеи? – Я за вас переживаю всегда, – спокойно заметил управляющий. Странное ощущение, которому трудно подобрать название, вдруг подкатило к горлу девушки. Закашлявшись, она ответила: – Я ценю твою заботу, но никто не просит тебя ее проявлять. – Разве такие вещи делаются по «просьбе»? – снова вздохнул Фарид. – Знаете, вот и Ханане всегда так говорила… – Даже не смей! – отрезала принцесса. Теплое чувство в ней сразу же остыло. Может, Ханане и была лучшим другом для Фарида, но для нее – сестрой. Это поразительно: окружающие всегда используют ее имя только в качестве оружия против Карины. Молодые люди некоторое время буравили друг друга взглядами. Общие воспоминания разверзли между ними пропасть, и ни один, ни другая не могли ее преодолеть. Фарида привезли в Ксар-Алахари после гибели его родителей, мвале и мвани[11] из старинного рода Сибари, за несколько лет до рождения Карины, и именно с Ханане у него успела возникнуть особая внутренняя связь. Одним из первых Карининых детских впечатлений было, как она на непослушных еще младенческих ножках ковыляет вслед за этой неразлучной парочкой и разражается рыданиями всякий раз, когда, позабыв о ней, они уходят далеко вперед. Но десять лет, прошедшие с пожара, сильно изменили их с Фаридом обоих, и никаких следов веселого долговязого юнца, каким она знала его раньше, в нем не осталось. Тишину прорезал скрип ссохшихся от старости деревянных досок, и в дверь просунулась головы Верховной Старшины Хамиду. – Хаисса Сарахель готова принять ваше высочество. Когда-то из всех мест на свете Карина больше всего любила личный сад Пустельги. Здесь проходили их первые игры с Ханане, здесь Баба обычно занимался музыкой, только здесь их небольшое семейство могло укрыться от вездесущего ока придворных. Сад этот представлял собою скорее даже маленький лесок, густо засаженный плакучими ивами и множеством других влаголюбивых растений, которые никогда бы не выжили в таком засушливом климате без толковой заботы о них Пустельги. Теперь Карина забредала сюда нечасто; а постоянно посещали этот участок лишь сама правительница, пятеро доверенных слуг, ухаживавших за насаждениями, и члены Государственного Совета – в тех случаях, когда султанша проводила его заседания близ личных покоев, а не в Мраморном зале, как полагалось. Когда Карина с Фаридом вошли, оказалось, что Пустельга как раз председательствует на одном из таких заседаний. Вельможи, сидя за длинным столом под кованым, увитым пахучими лилиями сводом павильона в форме пагоды, бурно дискутировали. Перед ними лежала карта Зирана. – Праздничное шествие непременно должно пройти мимо университета. В противном случае семейство Шеллауи угрожает изъять все свои средства из проекта строительства нового бимаристана![12] Если же его не возведут, у нас не будет хватать больничных коек, а нужда во врачебной помощи растет. – Но тогда в Университетский квартал придется отряжать дополнительную охрану, и ее может не хватить для поддержания порядка на западе города. Тем более не забывайте, сколько воинов мы потеряли в сегодняшнем происшествии! Карина и Фарид остановились у края пагоды. Члены Совета дружно отдали им честь положенным по протоколу образом – приложив три пальца правой руки сначала к губам, а затем к сердцу. Мать удостоила дочь лишь мимолетным взглядом и знаком велела продолжать обсуждение. – Мы не можем рисковать шествием из-за нелепых требований этих Шеллауи, – заявила великая визирша Дженеба аль-Бехри, решительно ткнув пальцем в карту. Судя только по внешности, никто никогда не догадался бы, что эта миниатюрная женщина с сердцевидным личиком – второе по могуществу лицо в Зиране. Но стоило ей открыть рот – и властный командный голос расставлял все по своим местам, приводя в трепет даже опытных придворных. – Но бимаристан необходимо… – Довольно! Окрик Пустельги поверг Совет в гробовое молчание. С лицом совершенно бесстрастным она передвинула одну из фигур на карте. – Перенесем на третий день празднеств действо с барабанами, чтобы осталось больше времени и шествие могло пройти мимо университета. Чтобы обеспечить это изменение в расписании, пошлем в этот район дополнительно сотню воинов из юго-восточного гарнизона. Взамен семейство Шеллауи должно удвоить вложения в бимаристан. Что у нас дальше на повестке дня? Оставшуюся часть заседания Пустельга провела в той же манере – по каждому вопросу, поднимавшемуся в Совете, у нее находилось готовое решение. Несколько минут – и график праздничных мероприятий был скорректирован, спор между представителями двух племен из Восточных Болотистых Саванн по поводу участков, предназначенных для них на время Солнцестоя, улажен, дополнительные средства постоялым дворам, не справляющимся с наплывом приезжих, выделены, декларация о предоставлении иностранным официальным послам особых прав передвижения в зиранских владениях – подготовлена. Карина едва успевала ориентироваться в шквале бесконечных имен, названий, терминов и цифр. За все это время мать больше ни разу не посмотрела на нее. – …На этом, очевидно, все. – Только тут взгляд Пустельги наконец остановился на дочери, и Карина словно вся сжалась под его тяжестью. – Если ни у кого нет больше ничего срочного и неотложного, все свободны. Увидимся ближе к ночи. Члены Совета покинули сад. Фарид развернулся, собираясь последовать за ними, но правительница остановила его: – Погоди. Управляющий замер. Пустельга неторопливо приблизилась к нему. Он был рослым мужчиной, но даже ему приходилось смотреть на монументальную султаншу снизу вверх. – Ты совсем не спишь в последнее время. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Собственно, о вечной борьбе Фарида с бессонницей во дворце знала каждая собака. – Сплю, как кажется, не меньше чем обычно, ваше величество, – уклончиво ответил он. – Вот именно. То есть мало и плохо. Постарайся выкроить сегодня немного времени для отдыха. Работа на износ и в переутомлении не нужна ни мне, ни тебе. Фарид опустил глаза. – Как угодно вашему величеству. Пустельга положила руку ему на плечо. От простого этого жеста в душе у Карины заверещал противный ревнивый голосок: «Это я твой ребенок, а не он!» И девушке сразу стало стыдно. Ее папа и мама растили Фарида как родного после смерти его родителей: в роду Сибари не осталось никого, кто мог бы за это взяться. Если кто-то во дворце и заслуживал привязанности Карининой матери, так это он. И все же зависть до конца не утихла, даже когда, напоследок почтительно поклонившись Пустельге и стрельнув в Карину ободряющим взором, управляющий удалился. Несколько минут прошло в молчании. Карина едва подавляла желание забарабанить пальцами по столу. Ей столько всего хотелось сказать, но… с султаншей не заговаривают, не будучи спрошенными. Сегодня Пустельга оделась просто – в черный кафтан, расшитый красным цветочным орнаментом. Из драгоценностей на ней было лишь серебряное кольцо с печатью – эмблемой родной для нее Земной Сигизии, которое мать никогда не снимала. Но даже в таком виде она излучала ту непобедимую царственность, которой сама Карина так часто старалась «овладеть», но у нее не получалось. В тот миг, когда безмолвие стало уже совсем невыносимым, Пустельга наконец поднялась со своего кресла и прошла вперед мимо дочери. – Пойдем. Карина последовала за ней в глубь сада. Сопровождало их, не считая глухого гула праздничных гуляний по случаю кануна Солнцестоя, доносящегося со всех концов Зирана, лишь воркование птичек-козодоев под сводами большого навеса. Упорное молчание матери вселяло в сердце Карины бо́льшие страх и тревогу, чем любые упреки. Со словами она управляться умела хорошо, а вот такого зверя, как тишина, укрощать не научилась. Вместе они остановились возле широкой чаши фонтана в форме солнечного луча. В его ласковых водах отражалось небо раннего вечера. Пустельга присела на край фонтана и знаком пригласила Карину сделать то же. – Я слышала, сегодня ты была в «Танцующем Тюлене». Принцесса застыла, прикидывая, не расставляют ли ей какую-нибудь хитроумную ловушку. – Была. К Карининому изумлению, мать в ответ слегка улыбнулась, отчего лицо ее сразу помолодело.