Друг мой верный и любимый, К змеям огненным, Кинэбик, К смоляным озерам черным!» Гордо вдаль неслась пирога, Грозно песню боевую Пел отважный Гайавата; А над ним Киню могучий, Боевой орел могучий, Вождь пернатых, с диким криком В небесах кругами плавал. Скоро он и змей увидел, Исполинских змей увидел, Что лежали средь болота, Ежась, искрясь средь болота, На пути сплетаясь в кольца, Подымаясь, наполняя Воздух огненным дыханьем, Чтоб никто не мог проникнуть К Меджисогвону в жилище. Но бесстрашный Гайавата, Громко крикнув, так сказал им: «Прочь с дороги, о Кинэбик! Прочь с дороги Гайаваты!» А они, свирепо ежась, Отвечали Гайавате Свистом, огненным дыханьем: «Отступи, о Шогодайя! Воротись к Нокомис старой!» И тогда во гневе поднял Мощный лук свой Гайавата, Сбросил с плеч колчан – и начал Поражать их беспощадно: Каждый звук тугой и крепкой Тетивы был криком смерти, Каждый свист стрелы певучей — Песнью смерти и победы. Тяжело в воде кровавой Змеи мертвые качались, И победно Гайавата Плыл меж ними, восклицая: «О, вперед, моя пирога, К смоляным озерам черным!» Желтым жиром Мише-Намы Он бока и нос пироги Густо смазал, чтобы легче Было плыть ей по болотам. И до света одиноко Плыл он в этом сонном мире, Плыл в воде, густой и черной, Вековой корой покрытой От размытых и гниющих Камышей и листьев лилий; И безжизненно и мрачно Перед ним вода блестела, Озаренная мерцаньем Огоньков, что зажигают Души мертвых на стоянках В час тоскливой, долгой ночи. Белым месячным сияньем Тихий воздух был наполнен; Тени ночи по болотам Далеко кругом чернели; А москиты Гайавате