И родился сын печали, Нежной страсти и печали, Дивной тайны – Гайавата. Так родился Гайавата; А коварный Мэджекивис, Бессердечный Мэджекивис Уж покинул дочь Нокомис, И недолго после билось Сердце нежное Веноны: Умерла она в печали. Долго с криками рыдала, Долго плакала Нокомис: «О, зачем жестокий Погок Не меня унес с собою? Лучше б мне лежать в могиле! Вагономин, вагономин!» На прибрежье Гитчи-Гюми, Светлых вод Большого Моря, С юных дней жила Нокомис, Дочь ночных светил, Нокомис. Позади ее вигвама Темный лес стоял стеною — Чащи темных, мрачных сосен, Чащи елей в красных шишках, А пред ним прозрачной влагой На песок плескались волны, Блеском солнца зыбь сверкала Светлых вод Большого Моря. Там, в тиши лесов и моря, Внука нянчила Нокомис, В люльке липовой качала, Устланной кугой и мохом, Крепко связанной ремнями, И, качая, говорила: «Спи! А то отдам медведю!» Там, баюкая, певала: «Эва-ия, мой совенок! Что там светится в вигваме? Чьи глаза блестят в вигваме? Эва-ия, мой совенок!» Много-много рассказала О звездах ему Нокомис; Показала хвост кометы — Ишкуду в огнистых косах, Показала Танец Духов, Их блистающие рати В небесах Страны Полночной, В Месяц Лыж морозной ночью; Показала серебристый Путь всех призраков и духов — Белый путь на темном небе, Полном призраков и духов. Вечерами, теплым летом, У дверей сидел малютка, Слушал тихий ропот сосен, Слушал тихий плеск прибоя, Звуки дивных слов и песен: «Минни-вава!» – пели сосны, «Медвэй-ошка!» – пели волны». Видел мушку, Ва-ва-тэйзи, Что, сверкая белой искрой, Светит в сумраке вечернем Над травою и кустами,