— Не с нашим полком, как вы понимаете, а со штабом, — улыбнулся фон Сиверс. — У вас вахмистр Толоконников очень толковый, не стесняйтесь к нему прислушиваться при случае. Ну, с Богом! Ступайте. — Есть, господин ротмистр, — только и смог ответить Михаил. Корейский пролив, сентябрь 1902 г. После боя в Желтом море основные силы Тихоокеанского флота фактически оказались заперты в Порт-Артуре. Броненосцы требовали ремонта, оба броненосных крейсера и два из трех бронепалубных были слишком тихоходны, чтобы прорвать фактическую блокаду. Единственной боевой силой до прибытия второй эскадры оставались владивостокские крейсера. Тем более, что ремонт машин «Рюрика» и «Варяга» наконец-то завершился, а понесшая большие потери японская армия требовала подкреплений и пополнения запасов. К тому же для укрепления японских позиций в Корее требовались оккупационные части и чиновники. И все это плыло от японских островов к берегам Кореи на самых разнообразных пароходах, отчего морские пути между этими странами временами напоминали улицы города, забитые транспортом. Так что Крейсерская эскадра под флагом контр-адмирала Небогатова снова вышла в море. На этот раз им предстояла более опасная задача — рейд к берегам Кореи, поэтому ни «Светлану», ни снабженцев-угольщиков с собой брать не стали. Впрочем, по имевшимся у русского командования сведениям, крейсера Катаока занимались блокированием Порт-Артура, поэтому сильного противодействия никто не ждал. До берегов Кореи эскадра добралась без происшествий. «Варяг», посланный Небогатовым осмотреть порт Гензан, ушел, дымя в небо из всех своих труб. Уголь на крейсерах был местный, сучанский. Мало уступая кардифу по зольности, дыму он давал в несколько раз больше. Вернулся «Варяг» часа через два, причем одна из труб еле дымила — опять отказали капризные котлы Никлосса. Капитан Бэр, прибыв на дрейфующий флагман, докладывал, стараясь не показывать своего недовольства поломкой. — Уничтожили каботажник «Гойо-Мару», шхуну и три баржи. Остальные суда показали флаги нейтральных государств, их трогать не стали. Обстреляли береговые укрепления, казармы и войска. Потерь в экипаже нет. — Хорошо, Владимир Иосифович, а с машиной у вас что? — от острого взгляда Небогатова ничего не ускользало. — Что-то серьезное? — Никак нет, Николай Иванович, механики обещают за два часа исправить, а пока мы можем пятнадцать узлов дать в любой момент. — Что же, в таком случае оставайтесь с нами. Отправил бы вас во Владивосток, но без разведчика при эскадре не могу. — Я вас уверяю, ничего серьезного, — холодно ответил оскорбленный намеком Бэр. — Верю, верю, Владимир Иосифович. Не обижайтесь на старика, — хитро посмотрел на командира «Варяга» адмирал. — Благодарю за службу, ступайте. Через четверть час пойдем дальше. В Корейском проливе крейсера перехватили военный транспорт «Идзумо-Мару». Поняв, что удрать не удастся, японский капитан, высадив команду на шлюпки, затопил судно. Продвигаясь дальше, крейсера вышли на одну из оживленных коммуникаций, причем никто из командования противника не ожидал появления здесь русских рейдеров и суда шли без всякого охранения. «Громобой» настиг транспорт «Хитаци-Мару», на борту которого перевозили тысячу сто солдат, триста двадцать лошадей и восемнадцать осадных восьмидюймовых орудий фирмы Круппа, которые должны были отправиться на позиции у реки Ялу и помочь в прорыве русской обороны. Капитан японского судна, англичанин Дж. Кэмпбэл, попытался таранить русский крейсер. Уклонившись, «Громобой» расстрелял «Хитаци-Мару» из орудий. Тем временем «Варяг», «Россия» и «Рюрик» догнали другой большой военный транспорт — «Садо-Мару», на котором находилось множество завербованных строителей, армейский железнодорожный батальон, рельсы, понтоны, телеграфный парк, станки к осадным орудиям (которые утонули вместе с «Хитаци-Мару»), чиновники колониальной администрации и даже, как выяснилось позднее, солидная сумма в серебряных лянах на подкуп китайской администрации. «Рюрик» всадил поочередно по торпеде в правый и левый борт судна. При этом радиотелеграфисты на крейсерах успели засечь короткую передачу с транспорта, которую сейчас же забили искрой. Крейсера пошли дальше, полагая, что оседающий под воду транспорт окажется на морском дне. Однако Небогатов почему-то не поверил в утопление этой цели и, уже отправившись на встречу с «Громобоем», приказал «Варягу» вернуться и проверить, как обстоит дело. Неожиданное возвращение русских привело к видимой издалека панике среди оставшихся на палубе японцев. Приказав дать предупредительный выстрел, Бэр ждал, когда же они покинут корабль. Но вместо этого некоторые из японцев начали стрелять в приближающийся русский крейсер из винтовок. — Открыть огонь, — увидев первые вспышки выстрелов хладнокровно приказал Владимир Иосифович. И добавил, закуривая папиросу и глядя на собравшихся на мостике офицеров. — Если враг не сдается, его уничтожают. Пока крейсер добивал обреченный транспорт, тройка броненосных крейсеров продолжала движение на юг. К сожалению, установленные на крейсерах радиостанции Дюкрете не позволяли держать устойчивую связь дальше двадцати четырех миль, поэтому связаться с кораблем Бэра никак не удавалось. Часа через три, не дождавшись появления «Варяга», Небогатов приказал снизить скорость до минимальной. А несколькими минутами позднее — лечь в дрейф. Практически сразу наблюдатели сообщили сначала об одном, а потом еще о нескольких дымах с севера. На «России» подняли сигнал «Увеличить ход до семнадцати узлов». Однако было поздно — не только наблюдатели, но и все свободные от вахты уже могли различить две колонны кораблей, приближающихся к русским крейсерам. Еще через десять минут можно было различить идущий головным броненосный крейсер «Адзума». Идущий мателотом корабль с третьей, далеко отодвинутой к корме трубой, не мог быть ничем иным, как французской постройки крейсером «Идзума». Следующую пару кораблей с большой долей вероятности составляли «Ивате» и «Токива». Идущая в миле от них вторая кильватерная колонна была намного длиннее, но, судя по флагману — бронепалубному «Акаси» состояла из более легких противников. Впрочем, пересчитав их, Небогатов опустил бинокль и заявил, стараясь выглядеть спокойным. — Нам очень повезет, если обойдемся без потерь. Бронепалубных шестеро и четверка броненосных. Нашим старичкам и с бронепалубными было бы сложно справиться. Не зря искрил этот проклятый японец… Уходим. Русские крейсера повернули на восток, набирая скорость. Однако японцы изначально шли практически полным ходом, к тому же все их корабли имели большую максимальную скорость хода. Японские крейсера медленно, но верно настигали русские корабли и, подойдя кабельтов на сорок, открыли огонь. Русские отвечали, маневрируя чтобы открыть углы обстрела своих казематных орудий. Из-за этого относительная скорость русского отряда падала еще больше. Но попадания в противника первыми добились именно они. На концевых «Ивате» и «Токива» расцвели заметные с мостиков русских кораблей разрывы. Однако и русским доставалось, особенно идущему концевым и почти небронированному «Рюрику». Но в самое опасное положение отряд неожиданно поставило попадание в «Россию», разбившее ей третью трубу. В результате крейсер неожиданно сбросил скорость. «Громобою» с «Рюриком» пришлось резко менять курс, чтобы избежать столкновений. В результате «Рюрик» пошел ближе к строю неприятеля, чем остальные корабли, и сразу же получил несколько попаданий. Вспыхнуло сразу множество пожаров, один из которых грозил распространиться через носовой люк подачи снарядов в погреб восьмидюймовых боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Алексея Зурова, пожар удалось потушить. И почти следом же разорвавшийся новый снаряд поразил Алексея Александровича, град осколков ударил его в спину и голову. На мучительную смерть обречен был и раненый командир плутонга восьмидюймовых орудий мичман Ханыков, вся спина которого обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти минуты погибли командир броненосца капитан первого ранга Матусевич, сменивший его вахтеный офицер Дмитрий Толстой, за — ним старший минный офицер Зенилов. Командование кораблем после гибели командира и старших офицеров принял младший артиллерийский офицер лейтенант Константин Иванов Тринадцатый. Но едва он успел занять место на мостике, как в результате попаданий в незащищенную корму крейсер потерял управление и начал сваливаться в неуправляемую циркуляцию. Но никто на корабле не поддавался панике. Прикрытые лишь щитами расчеты палубных орудий или просто металлом той же палубы артиллеристы на батарее шестидюймовых орудий, они продолжали вести бой, не обращая внимания на убитых и раненых. На самом опасном месте, под градом японских снарядов, дважды легко раненый мичман Павлов невозмутимо, словно на учениях, командовал огнем своей батареи стодвадцатимиллиметровых орудий. «Россия» и «Громобой», пытаясь прикрыть своего собрата, свернули вслед за ним. Державшиеся до того в стороне японские бронепалубные крейсера начали сближаться с горящими, избитыми огнем русскими кораблями, стремясь поставить их в два огня. Однако сейчас впервые казематная схема оказалась полностью соответствующей условиям боя. Русские открыли огонь с обоих бортов, отбиваясь от обоих колон неприятеля. Одновременно с севера подошел на полной скорости «Варяг», своим неожиданным появлением и точным огнем шестидюймовок заставивший отвернуть и сломать строй получившие несколько неприятных попаданий концевые «Такачихо» и «Акаси». В образовавшийся разрыв сейчас же свернули «Россия» и «Громобой», на прощание поразив «Ивате». На японском корабле разгорелся сильный пожар и крейсер даже вышел из строя. Но и это удачное попадание уже не могло спасти обреченный «Рюрик», полностью потерявший управление и отвечавший на огонь противника всего лишь из десятка орудий. Командовавший японской эскадрой адмирал Катаока, обнаружив, что менее поврежденные русские корабли уходят, приказал прекратить преследование. Истерзанный в неравном бою, оседающий в море кормой, окутанный паром из разбитых котлов, «Рюрик» показался ему более легкой добычей. Однако лейтенант Константин Иванов Тринадцатый, и оставшиеся в живых офицеры и матросы флаг спускать не собирались. Когда последние орудия «Рюрика» вышли из строя, и ответный огонь стих, японцы пошли на сближение. Но экипаж русского крейсера внезапно предпринял отчаянную попытку таранить ближайший корабль, а в крейсер «Идзумо» пошла торпеда… Японские корабли, прибавив ход, отошли от неожиданно оказавшегося опасным крейсера, но быстро вернулись назад и вновь открыли огонь. К концу схватки их было одиннадцать против одного. Наконец, после длительного и жестокого боя «Рюрик» был превращен в груду искореженного железа и только чудом держался на плаву. На нем не осталось ни одного исправного орудия, если не считать одной сорокасемимиллиметровой пушки, уцелевшей чудом. К неподвижному и прекратившему огрызаться огнем крейсеру вновь стали приближаться японцы. Не желая сдавать корабль врагу, лейтенант Иванов приказал открыть кингстоны, покинуть корабль и спасаться «по способности». Раненых на скорую руку привязывали к уцелевшим койкам и просто выбрасывали в море, в надежде, что такой поплавок не даст им утонуть. Адмирал Камимура, поняв, что капитуляции со стороны русских не будет, пришел в ярость и приказал обрушить на крейсер шквал огня. Взрывы японских снарядов на воде и палубе убивали старающихся спастись русских моряков. Однако броненосный крейсер русского флота «Рюрик» с поднятым Андреевским флагом и взвившимся сигналом «Погибаю, но не сдаюсь!» скрылся в морских волнах, так и не покорившись врагу. Японцы прекратили огонь и начали подбирать оставшихся в живых моряков… Военные обозреватели всего мира, включая японских, писали: «Нужно быть железными существами, чтобы выдержать такой адский бой». Маньчжурия, южнее Сюаньчжоу, сентябрь 1902 г. Марш оказался весьма тяжелым испытанием для Михаила, несмотря на все его тренировки в конном спорте. Оказалось, что скакать, самому выбирая время и возможность отдыха, куда проще, чем маршировать в колонне полка. Но Гаврилов справился и даже втянулся в ритм движения. Поэтому и незаметно пропустил начало боя. Просто марш вдруг сменился непонятной суетой и командами, бездумно выполненными и ретранслированными Михаилом своим подчиненным. В результате две таратайки его взвода заехали за небольшой холм. Быстро снятые пулеметы солдаты, понукаемые унтерами и громкой руганью Толоконникова, заглушавшей даже звуки выстрелов, поволокли наверх. Михаил, спешился и бросив поводья денщику, поднялся на вершину, одновременно доставая из футляра бинокль. Наверху было довольно ветрено и шумно, над головой посвистывали какие-то непонятные насекомые. Несколько драгун из бокового дозора лежали и, лихорадочно передергивая затворы винтовок, палили куда-то в поле. Там, впереди, двигались фигурки в необычной темной, почти черной форме. Выстрелы несколько оглушили Михаила, и он не сразу расслышал, что ему кричит подбегающий Толоконников. — Вашбродь, не геройствуйте, ложитесь! Пуля, она — дура! Вот тут Гаврилов и осознал, что свистело над головой и кто перебегал там, впереди, в черном. Указав фельдфебелю взмахами руки две удобные позиции, он, смущаясь, присел вначале на колени, а затем и прилег рядом с одним из стрелков. Что-то в руках мешало лечь удобнее, и он со стыдом осознал, что совершенно забыл про бинокль. Пока прапорщик разбирался со своим состоянием и снаряжением, расчеты «Максимов», старясь не подниматься над землей больше необходимого, линнемановскими лопатками[15] выровняли площадки под пулеметы, установили их и приготовились к ведению огня. Рассматривая в бинокль атакующих, Михаил вдруг понял, что неприятное ощущение внизу живота, все более тяготившее его — это банальный страх. Такой страх, какого он еще не испытывал ни разу. Даже в детстве забравшись на огромный старинный дуб и глядя вниз на землю, он, кажется не боялся так, как сейчас. Хотя тогда было жутко страшно. Переживания Михаила прервал странный хлюпающий звук. Он оторвался от бинокля и успел увидеть, как лежащий неподалеку стрелок несколько раз изогнулся, издавая странные, слышные даже сквозь все усиливающийся грохот стрельбы звуки, брызгая во все стороны какой-то темной, маслянистой жидкостью. И затих. Под его головой начала быстро расплываться темная лужа. Гаврилова чуть не стошнило и он, сдерживая позывы рвоты и вцепившись руками в бинокль так, что побелели косточки на пальцах, заставил себя отвернуться и смотреть на приближающуюся пехоту. И тут понял — пора стрелять. Нащупал непослушными пальцами свисток, не нашел и проорал, в надежде, что его услышат. — Дистанция четыреста шагов! Поджать винт! Огонь! С облегчением он расслышал доносящиеся до него, как сквозь вату, крики вахмистра Толубеева, дублируемые командирами расчетов. И тут раздался всезаглушающий грохот близких и следующих один за другим выстрелов, сливающихся в одну… а точнее — в две очереди. Японские пехотинцы начали падать один за другим, словно срезанные косой травинки и через несколько мгновений либо побежали назад, либо падали и замирали на месте. Гаврилов оглянулся на правый пулемет. Дрожащий, словно в лихорадке, ствол плевался огнем, отчего ему показалось, что огненная бабочка часто-часто махает крыльями. Неожиданно слух Михаила словно бы отсек шум от близких выстрелов, и он понял, что стреляет не только его расчет. С правого фланга явно стреляли еще два пулемета. Залегшие перед холмом пехотинцы стреляли уже не залпами, а пачками, словно соревнуясь с пулеметами, кто быстрее выпустит весь боезапас. Неожиданно стрельба прекратилась, пулеметы дожевали свои ленты, а стрелки, видимо, получили такую команду. Во всяком случае, подскочивший несколькими прыжками Толоконников крикнул. — Вашбродь, приказ — прекратить огонь! Наконец-то нащупав свисток, Гаврилов высвистал сигнал «Прекратить огонь» и снова перевел взгляд на поле, успев заметить, что расчеты без команды обихаживают пулеметы. Ситуация впереди изменилась резко, как в дешевом приключенческом романе про Ната Пинкертона. Бегущие по равнине пехотинцы попали под удар неведомо откуда выскочивших конников. И сейчас шло самое страшное, что может себе представить вражеская пехота — преследование бегущих в панике кавалеристами. Михаил один раз увидел в бинокль, как такого беглеца в темной форме, бросившего винтовку и изо всех сил перебиравшего руками и ногами настиг драгун на соловом коне. Увиденное заставило его вновь бороться с приступом рвоты и, опустив бинокль, он на несколько мгновений уткнулся лицом в теплую, пахнущую столь знакомо и успокаивающе землю. Когда же он справился с очередным приступом слабости и развернулся осмотреть, чем заняты его люди, на холм в сопровождении небольшой свиты поднимался странно знакомый офицер в полковничьем мундире. — Вашбродь! Его Величество, — смутно донеслись до него слова Толоконникова. Михаил вскочил, словно подброшенный пружиной, инстинктивно проверил, как сидит на голове фуражка, крикнул своим команду и на подгибающихся ногах двинулся навстречу царю. — Без доклада, господин прапорщик! Все вольно! И без чинов, — не успел он подойти, как услышал ответ полковника. — Мы желаем осмотреть все без церемониала, господин прапорщик, — добавил, усмехнувшись доброй, располагающей улыбкой царь. — Прапорщик Гаврилов, — только и смог доложить Михаил враз пересохшим ртом. — А по батюшке? — подойдя и внимательно разглядывая пулемет, у которого, несмотря на приказ, вновь вытянулись во фрунт номера расчета, спросил император. — М…м…михаил Пафнутьевич, — заикаясь от волнения ответил прапорщик. — Отлично, Михаил Пафнутьевич. Расскажите же нам, что это за интересные станки у ваших автоматических картечниц. Кто придумал? Зачем такая форма? И поподробнее, как вы устраивались на позиции и принимали решение на открытие огня, — неожиданные вопросы Николая Второго, повернувшегося и заинтересованно смотревшего на прапорщика, вогнали того в ступор. Но пойманный Михаилом ободряющий взгляд императора вернул уверенность. И он начал рассказывать, неторопливо и подробно, словно на экзамене по латинскому языку в гимназии… Очередная высадка японцев в результате неожиданно противодействия русских в итоге завершилась лишь образованием сравнительно небольшого плацдарма вокруг города Дагушань и дополнительной нагрузкой по его снабжению на транспортный японский флот. Нейтралы, несмотря на потопление «Рюрика» и наступивший перерыв в действиях крейсерского отряда и порт-артурской эскадры противника, в такие места плыть отказывались категорически. Не помогало ни предложение охраны из броненосных крейсеров, ни дополнительное увеличение платы за фрахт, которая и так неподъемно выросла после рейдов русских крейсеров. А с юга неумолимо наползала Вторая Тихоокеанская эскадра. Ситуация становилась критической и требовались какие-то неожиданные меры, чтобы спасти Японию от неминуемого поражения. Из газет: «В виду того, что в Москве проходят телеграфные провода связующих Петербург с Дальним Востоком линий, обер-полицмейстером сделано распоряжении об особом охранении от порчи этих проводов. Все домовладельцы и собственники владений, прилегающих к линиям этих проводов местностей, обязаны подпиской заботиться об охране проводов и не допускать, в особенности к работам по починке проводов, лиц, не снабженных надежными документами от телеграфно ведомства» «Московскiя вѣдомости». 12.07.1902 г. «Во Франции, в Роньоне, в кафе, освещавшемся ацетиленом, произошел взрыв; погибло десять человек, сидевших в это время в кафе» «Московскiя вѣдомости». 20.07.1902 г. «Вчера в городском манеже открылись гулянья попечительства о народной трезвости. В виду событий на Дальнем Востоке программа гуляний значительно изменена. Исключены клоуны и оставлены только чисто народные развлечения как — игра на призы, балалаечники, военные песни и т. п.» «Московскiя вѣдомости». 20.07.1902 г. «В «Berliner Tageblatt» пишут, что общество и печать в преобладающем большинстве настроены против японцев. Японские известия о непричастности к покушению на Его Императорское Величество отвергаются и считаются просто увертками… Император Германский соизволил лично комментировать появившиеся в английской прессе статьи словами: «Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с азиатами и дают всему миру позорное зрелище натравливания желтых на белую расу»» «Петербургскiя вѣдомости». 17.08.1902 г. [1]Слова песни из фильма «Волшебный голос Джельсомино» [2] «Выйдешь на море- трупы на волнах. Выйдешь ли в горы — трупы в кустах. Все умрем за императора, Забыв о мирских делах». Яп. патриотическая песня «Уми юкаба» [3]Из подлинной записи в дневнике Николая II за 16 марта 1904 г. [4]44 калибр «русский» (.44) — 10,67 мм [5]В то время — Первый Морской Лорд. Первый морской лорд — глава ВМС Британской империи и начальник Главного Морского Штаба, в отличие от Первого Лорда Адмиралтейства, аналога морского министра других стран [6]Копенгагирование — термин, появившийся после уничтожения флота Дании в гавани Копенгагена адмиралом Нельсоном. Означал уничтожение флота другого государства внезапной атакой без объявления войны [7]9 миллиметров [8]Официант, франц.