Они условились встретиться в день открытия конгресса. Утром третьего сентября в половине девятого Анюта неслышно выскользнула из номера. В вестибюле отеля ее уже ждали Наташа и Ольга. С ними был Николай Утин. — Рад видеть землячку, — сказал он, крепко пожимая руку Анюте. — Я знаком с вашей двоюродной сестрой, Наташей Армфельд. Убежденная революционерка. Она по-прежнему живет в Москве? — Да. Мы детьми очень дружили, когда мы тоже жили в Москве. Анюта смотрела на Николая Утина и думала: неужели это тот сокрушитель царских устоев, которого боялось правительство, который был приговорен к смертной казни? Ей казалось, что он должен быть строгим, неприступным, а у него была такая милая, даже застенчивая улыбка и карие глаза смотрели дружелюбно и одобрительно сквозь очки в железной оправе. Разговаривая, они все четверо вышли из отеля. На улицах обычно по-провинциальному сонной Женевы толпился народ. Люди стояли у воззваний и листовок, наклеенных на стены домов. «Освобождение рабочего класса есть дело самого рабочего класса». «Сила рабочих в солидарности. Вступайте в свое Международное товарищество рабочих. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — Кто такие пролетарии? — негромко спросила молодая женщина, читая листовку. — У кого руки в мозолях. Рабочие, — ответил стоящий рядом мужчина. Послышалась музыка. Все оглянулись, бросились к краю тротуара. Посреди улицы двигалась процессия празднично одетых людей. Впереди развевалось красное знамя, на котором золотыми буквами было написано: «Нет обязанностей без прав, нет прав без обязанностей». — Как много идет народа. Ты ведь говорил, делегатов только шестьдесят, — сказала Наташа, обращаясь к мужу. — Да. Остальные — рабочие Женевы и окрестностей, часовщики, каменщики, ювелиры, столяры. Значит, они поддерживают конгресс. Утины, Левашева и Анюта тоже присоединились к колонне. Они дошли до трактира Трайбера, где был снят зал для заседаний конгресса. Туда пропускали только по мандатам. Анюта заспешила домой. Нужно было появиться в отеле до того, как встанет генеральша. — Я приду к тебе на днях, — сказала на прощание Наташа. — Опять вытащим тебя из домостроя. — Вряд ли это удастся. — Ничего. Не будем терять надежды. Наташа действительно через три дня появилась у Корвин-Круковских. — Пойдем сегодня на рабочее собрание, — шепнула она Анюте. Елизавета Федоровна встретила Наташу приветливо. Она знала родителей Наташи, князя и княгиню Корсини, бывала у них в Петербурге. Наташа весело болтала, описывая жизнь Женевы, вечера и балы, где присутствовали высокопоставленные лица, князья, и графы, и австрийский эрцгерцог. Поведала о новинках в женевских туалетах и у какой портнихи можно заказать платье по последней парижской моде. Говорила о своих родителях, об общих петербургских знакомых. Однако ни словом не обмолвилась о том, что она замужем, что ее муж революционер, за которым охотится царское правительство, и что он жив только потому, что не явился на вызов в Петербург. Генеральша с удовольствием слушала Наташу. Такая живая, умная и, по-видимому, серьезная девушка. И когда Наташа стала восторгаться погодой и попросила Елизавету Федоровну отпустить Анюту в парк и потом на концерт, генеральша согласилась. В парке их ждали Ольга и Николай. — До собрания еще есть время. Пойдемте посидим в кафе. Там было много народа. С трудом они нашли столик. — Я вижу здесь делегатов конгресса, — сказал Утин. Он, Наташа и Ольга поздоровались с пожилым человеком. Высокий лоб, внимательный взгляд серых глаз. В бороде серебрилась седина. — Это Иоганн Филипп Беккер, руководитель немецкой секции Интернационала в Женеве, — сказал Николай Анюте. Беккер сидел за соседним столиком в компании двух мужчин. Видно, они не остыли еще после недавних споров на заседаниях конгресса. — Вы меня не убедите, — горячился высокий молодой брюнет, видимо, француз. — Я считаю, что женщина не должна работать. Сама природа точно указала женщине ее обязанности. Забота о муже и детях, охрана семейного очага — вот ее святое дело! Да, да. Во имя свободы женщины мы должны добиваться ликвидации женского труда. — Я не согласен с вами, — спокойно сказал Беккер. — Как раз наоборот. Во имя свободы женщины мы должны добиваться, чтобы она могла работать во всех областях наравне с мужчинами. — Наконец, вы забываете еще одно обстоятельство, — вмешался третий из сидевших за столиком. — Участие женщин в производстве увеличивает число борцов за освобождение рабочего класса. — Нет, я остаюсь при своем мнении. Работа для женщин губительна. Они потеряют свою привлекательность и женственность. Это поведет к вырождению женщин, — сказал снова француз. — Наоборот, к умственному и физическому расцвету, — возразил Беккер. — Да что говорить. Давайте спросим самих женщин. В том-то пока и беда, что их не было у нас на конгрессе. Беккер вдруг встал и подошел к столику, где сидел Утин и его три дамы. — О, вы, наверно, слышали наш спор. Такие же дебаты велись на конгрессе. Скажите, где истина? Вот вы, насколько я слышал, еще не искушены в делах революционных, — и он с улыбкой обратился к Анюте: — Как вы считаете, должна ли женщина работать? Разговор за ближайшими столиками смолк. Все повернулись к Анюте. Анюта почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Это был вопрос, над которым она столько раз думала. Это было то, к чему она так стремилась. И вот теперь именно от нее ждут ответа. — О, я за то, чтобы женщины работали, — сказала Анюта. — Эти четыре стены… Это тюрьма… Мы хотим на волю… Работать и жить! — Браво! Виват! — раздались возгласы. — Русская мадемуазель правильно понимает, в чем счастье женщин! На собрание они шли все вместе — Утины, Беккер, высокий француз и еще несколько человек. Беккер расспрашивал Анюту о России. Француз все пытался что-то доказывать. — Вы рассуждаете совсем как мой отец, — сказала Анюта. — Неужели у вас во Франции все так думают? — Не все. Но мы, последователи Прудона… — Смею вас уверить, что их совсем немного, — сказал Беккер. — А ваша жена разве не стремится к самостоятельности? — лукаво спросила Анюта. — О мадемуазель, француз никогда не бывает женат, если возле него такая прелестная девушка, как вы, — при общем смехе ответил француз. Огромный зал бывшего масонского храма Тампль Юник[1], где вмещалось две тысячи человек, уже переполнен. В Женеве, видно, велик интерес к конгрессу, рабочие хотят услышать, что скажут делегаты. Первым выступает один из членов французской делегации, переплетчик Варлен. Он говорит горячо, убежденно. Его молодое, матово-бледное лицо с круглой бородкой выражает решимость и волю. Из-под сурово сдвинутых темных бровей брызжет жаркий свет. — Посмотрите вокруг, — говорит он. — Во Франции, в Англии, в Швейцарии, в России — везде одна картина. У одних — безумная роскошь. У других — безысходная нищета. Люди умирают от голода на порогах лавок, набитых снедью. До каких пор будем терпеть? Надо сплотиться и силой взять то, что нам принадлежит по праву. Два года тому назад мы создали Международное товарищество рабочих. Призываю всех встать под его знамя. В единении — сила. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Зал отвечал бурными аплодисментами. Потом выступали другие ораторы. Говорили о профсоюзах. Профсоюзы — это сила. Они не должны стоять в стороне от политической борьбы. И хватит работать по четырнадцать часов. Надо требовать установления восьмичасового рабочего дня. А церковь должна быть отделена от государства. Кто-то попытался доказывать, что политическая борьба не дело рабочего класса, рабочих может интересовать только борьба за экономические права. Но сразу же выступили другие ораторы, говоря, что без политической борьбы рабочие не смогут добиться экономической победы. И во всех речах звучала гордость по поводу того, что наконец-то легально собрался первый рабочий конгресс, и призыв к единению. Анюте уже нужно было уходить. Но она никак не могла покинуть собрание. Все было так ново, интересно. Наконец, после выступления Иоганна Беккера, она тихонько встала и вышла из зала. Она летела домой как на крыльях. Все, все ей теперь казалось иным. Она знала, за что бороться. У нее была цель жизни — посвятить себя делу освобождения рабочего класса. Но еще во многом нужно разобраться, осмыслить. Столько было впечатлений, столько новых понятий. В руках она сжимала тоненькую книжку, подаренную ей Наташей. Это был «Манифест Коммунистической партии», изданный на немецком языке. Через два дня было закрытие конгресса. Лазурная гладь Женевского озера огласилась смехом, пением. Это женевская секция устроила прощальную прогулку делегатов и их друзей на лодках. Каждая лодка была украшена национальным флагом своей делегации. На мачте одной из них развевался красный флаг Интернационала с его девизом: «Нет обязанностей без прав, нет прав без обязанностей». Анюта была вместе со всеми. Она сидела в лодке рядом с Наташей, Ольга — с женой Беккера. Утин и Беккер гребли. Беккер был весел, шутил. Все лицо его светилось радостью. Еще бы! Пришлось немало поработать. И побороться. Но как, в общем, хорошо прошел конгресс! Маркс не мог на нем присутствовать. Однако он отдал много сил на подготовку конгресса. Все решения были приняты в духе принципов Международного товарищества рабочих. Это было большой победой Маркса и его сторонников. «Что ты скажешь о конгрессе? — писал Иоганн Беккер Марксу. — …Теперь можно сказать, что все сошло против ожидания хорошо и мы выиграли дело». ГЛАВА IX Загородная резиденция царя, Большой дворец в Петергофе ярко освещен. Свет от окон падает на главную аллею фонтанов, на золоченые статуи. Словно живой стоит могучий Самсон, раздирающий пасть льва. Тритоны трубят в морские раковины, возвещая победу. Шумно сбегают каскады воды, пенясь на уступах.