– Фу, Ширка, фу! Фу, Ширка, мать!.. Ну и так далее. И эти отступились от слона, слон опять повернулся к Маркелу и начал приплясывать, мотать ушами и реветь от радости! Маркел бежал к слону… А сзади по нему стреляли, очень густо, но Маркел на это не оглядывался, а продолжал бежать. Было уже совсем светло, солнце взошло, но его ещё не было видно за горой, а дальше, внизу на реке, было уже солнечно. Маркел выбежал на берег и упал. Сзади стреляли, он не поднимался. К Маркелу подбежали наши и стали его поднимать, а он был как тряпка, как соломенное чучело. Его держали под руки, чтобы не падал. Вельяминов подбежал к нему и закричал: – Откуда ты такой весь чёрный? – Из пекла, – ответил Маркел равнодушно. Его взяли за руки – за ноги и потащили к стругу. Возле струга стояла толпа, все с бердышами и пищалями. Фитили у пищалей дымились. А впереди всех стоял слон. Маркел встал на ноги, его ещё шатало. Маркел стоял и смотрел на слона, а слон смотрел на Маркела, и они оба молчали. Из-за горы показался верхний краешек солнца, слон прищурился. Вельяминов закричал: – Скорей садитесь! Мне ещё надо от них отбиваться! Маркел повёл слона на струг. Там все уже сидели на местах, держали вёсла, а Рыжов ходил туда-сюда между скамьями и покашливал. Маркел подвёл слона к мачте, слон сел. Вельяминов с берега сказал: – Дальше у вас места пойдут спокойные, до Казани птичкой долетите. А там уже и Москва близко! – и махнул рукой. Рыжов скомандовал отчаливать, вельяминовские оттолкнули струг, рыжовские навалились на вёсла. А на горе толпились Яшкины люди и медленно спускались вниз. Они были ещё далеко и поэтому казались маленькими муравьями, но их было очень много. Маркел подумал: «Господи, помилуй!» – и перекрестился. Глава 34 А дальше было вот что: вельяминовские люди выстроились в две линии и попеременке начали стрелять вверх, в гору, в Яшкиных людей. А Яшкины стреляли вниз, по вельяминовским. Ну а рыжовский струг, как только началась вся эта кутерьма, пошёл, всё быстрей и быстрей, к повороту. И ещё порохового дыма было очень много, ничего нельзя было рассмотреть и никуда прицелиться, но Вельяминов всё равно после рассказывал, что они положили Яшкиных людей без счёта. Также и Яшка после очень любил похвалиться, что они тогда набили государевых людей как шишек с ёлки. Но, правда, это говорилось уже после, а тогда как можно было это посчитать? Да и не до счёту тогда было, а просто постреляли и разошлись: Яшка к своим печорам, а Вельяминов и Хлебцов, теперь уже вверх по Усе, к сотнику Евстигнею Долгопятову, который стоял у начала волока и стерёг вельяминовские корабли. Вот чем для них дело тогда кончилось. А рыжовский струг тем временем уже дошёл до поворота и начал закладывать вёслами вправо. Стрельбы почти совсем не стало слышно. Маркел долго смотрел, оглядываясь, на место недавней битвы, но ничего не высмотрел. – Да и чего там смотреть? – сказал Рыжов сердито. – Силы у них примерно равные, вот и разошлись пока что. Да и не наше это уже дело. И он опять велел прибавить. Вёсла стали шлёпать чаще. На реке было пусто и тихо. Солнце поднялось высоко и даже стало немного припекать. – А чего ты такой чёрный? – вдруг спросил Рыжов. – Так я через печную трубу лез, – сказал Маркел. – А после слышу – слон ревёт, и я к слону. А там и вы все в одной куче. – В одной куче, это да, – сказал Рыжов сердитым голосом. – Это же твой зверь упёрся и не шёл! Вот мы его и толкали. – А если бы он сам пошёл, – спросил Маркел, – тогда что? – Тогда бы мы его на струг – и сразу бы ушли! – сказал Рыжов. – Ещё ночью! И сейчас были бы уже вон где! – И он указал рукой куда-то далеко вперёд. – И меня не подождали бы? – спросил Маркел. – Ни боже мой! Сказав так, Рыжов поднялся, посмотрел на солнце и велел левым гребцам прибавить. Те прибавили. А Маркел провёл ладонью по щеке, ладонь сразу стала чёрная. Эх, только и подумал Маркел и снял шапку, перегнулся через борт и умылся. Потом ушёл к себе в чердак и там открыл свой дорожный сундук, правильнее – троекуровский подарок, в котором, как Маркел и надеялся, кроме ножа и подорожной лежало много чего всякого полезного, то есть ещё два кафтана на выбор, и порты, и шуба летняя, и златотканый пояс, две пары совсем нового исподнего… Ну и так далее. Маркел переоделся, надел новую шапку с жар-птицыном пером, вышел на корабельный настил, прошёлся туда-сюда гоголем и велел позвать Ефима. Пришёл Ефим. Маркел велел сходить к нему в чердак и взять там его прежние одежды в чистку и постирку, а сам пошёл к слону. Слон встретил Маркела очень радостно, даже повизгивал. Маркел тоже был очень доволен, кормил слона брюквой, чесал ему за ухом. А с Рыжовым он в тот день больше не разговаривал. Да и в другие дни почти что тоже. Да и о чём им было разговаривать? Вельяминов же оказался прав – дальше и в самом деле места пошли спокойные. Вот только плыл струг очень медленно, потому что ветер всё время был встречный. А ещё с каждым днём становилось всё холоднее и холоднее, и вскоре слон начал покашливать. Маркел велел дать ему водки, но сказали, что она закончилась, а так как места здесь дикие, то есть никто здесь не живёт, то и водки здесь добыть будет никак нельзя. – Хоть задавись! – сказал Ефим. Маркел ничего на это не ответил. А слон кашлял всё громче и громче. Потом у него начали слезиться глаза. Потом слон стал целыми днями лежать возле мачты и ничего не есть. А если слон сдохнет, думал Маркел, что тогда делать? И неужели слона ничем другим нельзя лечить, как только водкой, в сердцах думал Маркел. А Рыжов как раньше молчал, так и дальше продолжал молчать. Только когда он проходил мимо слона, то шептал что-то неразборчивое и мелко крестится. И что, думал Маркел, сказать ему, чтобы он больше не крестился, что ли? И Маркел сам начал креститься, но молча. А слон как кашлял, так и продолжал кашлять. А когда они вечером становились табором и Маркел выводил слона попастись, тот стоял как истукан и траву не щипал. А потом начал худеть! И худел он очень быстро! Вначале у него вылезли рёбра, потом ввалились щёки, потом прогнулась спина, потом изо рта полезла пена. Потом он стал очень громко храпеть по ночам, люди пугались, не могли заснуть. Люди, сказал Рыжов, могут разбежаться кто куда, что делать? Маркел молчал. А ночью, как и все, не спал, а лежал и думал, что же делать. И утром они наконец услышали колокола. Это были Тетюши. Когда они весной шли из Казани на Самару, то в Тетюшах почти не останавливались, а только передали им пять кораблей с добром и сразу же поплыли дальше. А теперь нет! Теперь Маркел вывел слона на берег, слон стоял и кашлял, и плевался пеной, а Рыжов, так приказал ему Маркел, отправил Гаврилу-сигнальщика, правильней – махоню, на гору, в крепость, за водкой. Гаврила ушёл, долго его не было, а потом принёс-таки ведро. От ведра шёл крепкий сладкий дух. Гаврила сказал, что это сбитень, и очень хороший. – Дурень! – сказал Маркел. – Я тебя не за хорошим посылал, а за здоровьем! Дали слону сбитня. Слон выпил, не поморщился, и перестал плеваться пеной. Маркел обрадовался и послал Гаврилу за вторым ведром. Пока Гаврила ходил, Маркел спросил у тетюшинских людей на пристани, проходил ли мимо них смыковский караван из Астрахани. На что тетюшинские ответили, что ни сам Смыков, ни его караван ещё не проходили. Да и им пока не срок, тетюшинские ждут их через неделю, не раньше. Тогда Маркел повернулся к Рыжову и спросил, будут ли они ждать Смыкова. На что Рыжов без особой охоты ответил: – Нет, не будем. Потому что мы хотим сперва с тобой рассчитаться, а потом уже делать всё прочее. Так что сперва идём в Казань. – И это хорошо, – сказал Маркел, а сам подумал, что и в самом деле надо сперва дойти до Казани, а там он найдёт себе новый корабль и к нему людей поумней и посовестливей. А пока они шли на Казань. Ветер по-прежнему был встречный, сильно холодало. Слон опять начал покашливать. Проплыли Каму, Волга стала узкой, с мелями и перекатами. По берегам стояли непролазные леса. Похолодало ещё больше, с неба сыпала колючая снежная крупа. Казалось, этой дороге никогда конца не будет. А потом вдруг 29 сентября, на преподобного Кириака-отшельника, они свернули с Волги на Казанку, с неё на Булаки, двинулись вдоль пристани, высматривая свободное место причалить. Места всё не было и не было. Маркел навсякий случай предложил: – А что? Может, в Москву пойдём? Тут до Москвы уже сколько осталось? Пустяк! А заплатили бы по-царски. На что Рыжов сердитым голосом ответил: – Зачем нам по-царски? Нам и своего будет достаточно. Маркел хотел было что-то сказать, но Рыжов поспешно перебил его: – Нет, нет, боярин! Слово надо держать. Договорились идти до Казани – значит, до Казани и дошли. И хватит! Поэтому теперь только причалим, ты сразу сходишь, забираешь своего слона и дальше плыви куда хочешь! – А вы? – спросил Маркел. – А мы остаёмся здесь, в Казани, – ответил Рыжов. – Потому что куда нам одним плыть на низ? Чтобы Яшка нас перехватил? Нет, мы лучше здесь до весны отсидимся, а весной, с новым караваном, пойдём обратно в Астрахань. – И тут же продолжил: – О! А вот и наше место! Навались! После чего Рыжов вскочил и начал показывать руками, что и кому надо делать. Струг быстро причаливал. – Эй! – зычно окликнул Ефим. Маркел обернулся. Ефим подал ему троекуровский сундук. Маркел поставил сундук себе на плечо, обернулся, свистнул слону и пошёл вниз по сходням. Слон поднял хобот и пошёл вслед за Маркелом. На берегу стояла толпа и молча глазела на слона с Маркелом. Маркел остановился, начал осматриваться. Слон мерно похлопывал ушами и тоже молчал. В толпе начали шушукаться. Этих ещё только не хватало, с досадой подумал Маркел, опустил сундук на землю… И почти сразу же толпа зашевелилась, раздалась, вперёд вышел Збруев, тамошний губной староста, развёл руки и радостно воскликнул: – Маркел Петрович! Ты ли это? Как заматерел! А это что такое? Слон? – Слон, – с гордостью сказал Маркел. – Из Персии. – А… – начал было Збруев. Но Маркел нахмурился и строго посмотрел по сторонам. Збруев сразу стал сердитым, обернулся к толпе и велел всем расходиться, и ещё позвал своих ребяток. Ребятки, здоровенные детины, четверо, начали теснить толпу. Толпа мало-помалу редела. Збруев широко заулыбался и сказал: – А ты иерой, Маркел Петрович! Тебя куда ни отправят, ты везде всех проучишь! – А после едва слышно прошептал: – А мы того мальчонку разыскали всё-таки! Того, который своего дядю зарезал. Из-за пороха. Он же, скотина этакая, тогда как с той насады выскочил… – Э! – перебил Маркел. – Что вспомнилось! После расскажешь. А пока мне надо к воеводе. Очень спешно! – Сегодня к воеводе лучше не ходить, – сказал Збруев. – Он с утра зол как чёрт. На что Маркел, усмехнувшись, сказал: – А у меня бумага с золотой печатью! Поэтому пойду. А вы присмотрите пока за слоном. Он не норовистый. Но не дразнить его! Не то затопчет. Сказав это, Маркел поправил шапку (с жар-птичьим пером) и пошёл вверх к кремлю. День был погожий, но холодный, ветреный. Подойдя к кремлёвским проездным воротам, Маркел достал из-за пазухи подорожную с золочёной печатью, и стрельцы перед ним сразу расступились. Так же перед ним расступились и на крыльце воеводских хором, и в сенях, и перед медной кованой дверью, которая сама собой открылась – и Маркел вошёл в ответную палату, одной рукой снял шапку, а вторую руку, с золочёной подорожной, выставил вперёд и поклонился. В ответ очень тяжело вздохнули. Маркел распрямился и увидел перед собой князя Ивана Михайловича Воротынского, первого, то бишь главного казанского воеводу. Воротынский возлежал на мягкой лавке, и вид у него был очень недобрый. Да, и вот что ещё: рядом с Воротынским, на низеньком столике, стояла баклажка с чарочкой, а возле неё лежало несколько зубчиков чеснока. Эх, подумал Маркел, не к добру это, надо было слушать Збруева… Но было уже поздно – Воротынский ещё раз вздохнул и спросил: – По делу или так пришёл? Маркел выступил на шаг вперёд и протянул Воротынскому подорожную. Но Воротынский её брать не стал, а только нехотя окликнул: – Осорин! Маркел стоял с протянутой рукой и ждал. Наконец явился Осорин, молча взял у Маркела из руки подорожную и ушёл обратно. Воротынский подождал, когда Осорин закроет за собой дверь, и теперь спросил уже такое: – Ну так чего тебе надо? – Так Осорин… – начал было Маркел.