Когда к ночи 26 сентября в Озаки собрались наконец все корабли Рожественского, о том, что генерал-адмирал ранен, известно было уже всем. Он пока оставался в сознании, но был очень плох. Его снесли в каюту, относительно сохранившуюся после боя. Рядом постоянно находились врачи. Перевозить на берег или любой другой корабль пока не решались, и он так и остался на борту своего нового флагмана, на котором покинул Владивосток и принял бой. Поскольку в суете и спешке сборов, предшествовавших выходу конвоя, Рожественский оказался единственным адмиралом на эскадре, после его ранения не нашлось более никого в соответствующем чине, чтобы возглавить броненосный отряд. Более того, некого было ставить и во главе всей эскадры. Сам наместник никаких распоряжений на этот счет не отдавал. Следующий за ним по старшинству флаг-капитан его штаба капитан первого ранга Клапье-де-Колонг не имел соответствующего ценза, успев покомандовать до назначения на свою теперешнюю должность только несколькими канонерками, пароходом «Нева» да чуть более полугода старым учебным кораблем «Петр Великий». Зато имел опыт службы в штабе еще до похода, так что более всего подходил именно для штабной работы. Кроме того, согласно статье 110 Морского устава Российского императорского флота, он не мог возглавить эскадру даже после гибели командующего. По уставу в этом случае командование переходило к следующему по старшинству флагману. Поскольку никого в адмиральских чинах не имелось, предстояло выбрать из имевшихся офицеров такого же звания, что и начштаба, командовавших кораблями первого ранга. На собранном для этой цели военном совете, состоявшемся на борту броненосца «Александр III», присутствовали все штаб-офицеры, командиры и старшие офицеры боевых кораблей и начальники отрядов. В общем, все в званиях от кап-два и старше. Перечень кандидатур был не очень длинным, учитывая скромный корабельный состав, а критерии отбора весьма расплывчатыми. Учесть предстояло все: от ценза и очередности получения звания до реальных боевых заслуг и личностно-деловых характеристик. Первым в списке значился Стемман. Но командир «Богатыря», произведенный в капитаны первого ранга раньше всех, еще в декабре 1898 года, сразу заявил, что считает невозможным для себя перейти с крейсера сразу на броненосный отряд, не имея опыта управления даже одним таким кораблем. Да еще и в боевых условиях! И потому предлагает поставить на броненосный отряд кого-либо из командиров кораблей линии. Свои резоны, и не малые, в этом были, так что возражений не последовало. Еще одной кандидатурой стал командир «Бородино», капитан первого ранга Серебренников, по старшинству чинопроизводства оказавшийся следующим после Стеммана. Кроме выслуги, у него имелись и немалые заслуги. Грамотный, решительный, твердый в своих решениях, он пользовался заслуженным авторитетом у команды и старался обеспечить все потребности не только офицерского состава, но и нижних чинов. На должность начальника броненосного отряда он вполне подходил, тем более что уже успел в ней побывать, обеспечивая совсем недавно встречу каравана германских прорывателей блокады у Сахалина. Однако против него играло то, что в мичманские годы состоял в нигилистическом кружке и за это даже был посажен в крепость. На фоне набиравших силу беспорядков в Российской империи это давнее обстоятельство воспринималось несколько иначе, чем еще год назад. На что сразу и начали напирать противники его назначения, которых, впрочем, оказалось немного, и они в итоге вполне согласились с тем, что увлечения юности уже давно сменились в его голове здравыми рассуждениями. В конце концов, прекрасно налаженная служба на вверенном ему броненосце во время всего нелегкого перехода с Балтики на Тихий океан, по завершении которого техническое состояние «Бородино» оказалось даже лучшим, чем сразу после выхода с верфи, и поддержание высокого уровня боеспособности в ходе последующих боевых походов были вполне убедительным тому доказательством. Решение отложили до окончания обсуждения всех кандидатур, чтобы понять, из кого выбирать, и перешли к следующим. Заседали более двух часов. При этом вышел серьезный скандал с капитаном первого ранга Добротворским[7]. Едва осознав, что шансов занять вакансию у него практически нет, он пришел в состояние крайнего возбуждения. Еще со времен перехода командуя отрядом крейсеров, он теперь считал себя, безусловно, достойным занять следующую ступень, то есть возглавить эскадру. Основным его аргументом стало отсутствие у всех, кроме него, опыта руководства соединением крупных кораблей в длительном плавании и в бою. В качестве доводов против него прозвучало, что кроме меньшего ценза он также отметился в народовольческом движении в молодые годы, за что два с половиной месяца отсидел в Трубецком бастионе. Хотя, конечно, это все было давно и с тех пор никаких нареканий по службе Леонид Федорович не имел, даже проявил похвальную инициативу, командуя еще «Дмитрием Донским» в составе отряда Вирениуса, когда, узнав о начале войны между Россией и Японией, начал без приказа досматривать суда в Красном море в поисках военной контрабанды. Но по штабным обзорно-аналитическим бюллетеням многим был памятен его довольно дерганый рейд к японским берегам в июне, а потом еще и неудачный выход с Окинавы на соединение с флотом в Симоносекском деле, когда едва не потеряли «Олега». Хотя к действиям начальника отряда и одновременно командира крейсера, которым он по совместительству и являлся, после всех разбирательств никаких вопросов не было. Все что мог, он тогда сделал, и сделал правильно, что также нашло отражение в распространенной штабом среди офицеров информации. Тем не менее вопрос везучести также имел существенное значение в суеверной среде морских офицеров. Да и само его командование крейсерским отрядом во всех операциях, как показал уже проведенный их анализ, оказалось не совсем безупречно. Виной тому, в первую очередь, были некоторые личные качества самого капитана первого ранга, имевшего властный, напористый характер, сочетавшийся с некоторой поспешностью в принятии решений. Именно так было записано в его служебной характеристике, что, по твердому убеждению капитана первого ранга Клапье-де-Колонга, ведавшего всей распорядительной частью штабной работы, в том числе и кадровыми вопросами, делало его кандидатуру не подходящей на этот пост. О чем он прямо и высказался, добавив, что такого же мнения придерживается и Рожественский, считающий, что начальник отряда крейсеров отличается полной уверенностью в абсолютном знании всех тонкостей современной войны на море, одновременно обладая склонностью к завышенной оценке своих возможностей и неспособностью быстро и правильно анализировать изменения ситуации, исходя из возможностей противника. Все это усугубляется грубым пренебрежением и неприятием чужого мнения. Таким выводам также нашлись возражения. В итоге после бурных обсуждений, по настоянию походного штаба наместника, броненосный отряд и всю эскадру принял под временное командование все же Серебренников, сделавший свой «Бородино» новым флагманом. Это его решение казалось не совсем разумным, поскольку делало самым главным самый слабый из броненосцев. Но «Александр» в бою серьезно пострадал и нуждался в ремонте, а «Орел» хотя и имел полностью исправной основную артиллерию и прекрасно отстрелялся в бою, не мог выполнять функций флагмана по причине неисправностей побитых японскими снарядами антенн беспроволочного телеграфа. Так что особого выбора на тот момент просто не было. А Добротворского, несмотря на его протесты и даже настойчивые требования воздать ему по заслугам, оставили командовать крейсерами. Не добившись своего и, похоже, восприняв это как личную обиду, он отстранился от дальнейшего участия в совещании по этому вопросу, сказавшись больным, и сразу же отправился с инспекцией на «Олега». Там, едва поднявшись по трапу, накинулся с упреками на старшего офицера капитана второго ранга Посохова, обвиняя его в нерадивости и нежелании восстановить боеспособность крейсера. И это при том, что, практически не имея ремонтной базы, ему удалось таким образом наладить работы, что к концу сентября залатали пробоины в корпусе, успели исправить почти всю артиллерию и двенадцать из двадцати четырех котлов. Правда, для этого пришлось почти полностью разобрать четыре из них, пустив на запчасти для остальных. За это командир обвинил старшего механика в саботаже и обещал отдать его под суд. Досталось и остальным офицерам, подвернувшимся под горячую руку своего вернувшегося командира. Убедившись, что «Олег» все еще калека, Добротворский в таком же скверном настроении, если не хуже, вернулся на «Богатырь», где сразу с порога устроил смотр команде, щедро раздав взыскания и выговорив вахтенным офицерам за обнаруженные мелкие недостатки, неизбежные после перехода и боя. После чего отправился спать, закрывшись в командирском салоне и велев его не беспокоить. Совещание тем временем продолжалось. Вести переговоры по радио с Владивостоком не удавалось. Все депеши постоянно глушили японские станции, а чтобы спланировать и согласовать дальнейшие действия, связь была нужна как воздух. Поэтому, в первую очередь, решили снять эту проблему, без особой надежды запросив у местных позиции блокирующих дозоров. В главной базе флота считали, что Цусимская передовая база просто не имела возможностей для проведения серьезной системной разведки окрестностей после всех понесенных потерь. В самом деле, в условиях тяжелой блокады сил, имевшихся в Озаки, едва хватало для обороны и тральных работ на главных фарватерах по редким заявкам, так что штаб ни на что не рассчитывал. Однако здесь гостей из Владивостока ждал приятный сюрприз. Слово сразу взял командир крейсера «Аврора» капитан первого ранга Егорьев. Он, с большим трудом приведя свой тяжело поврежденный в Сасебском заливе корабль в Озаки, помимо первоочередных работ по локализации боевых повреждений на нем занимался также и обобщением всех скудных данных, поступавших от ходивших в ночные разведки миноносок, прорывавшихся связных и контрабандных шхун, подлодок и следивших за окрестными водами аэронаблюдателей. Кроме того, старший минный офицер «Олега» лейтенант Миштовт вместе со своим коллегой с «Изумруда» лейтенантом Заозерским, используя восстановленную сильную станцию беспроволочного телеграфа своего крейсера, а также результаты радиоперехватов и дешифровки станции базы Озаки, постов Коозаки и Окочи, научился отслеживать перемещения наиболее приметных передатчиков противника и изучил их стиль ведения переговоров. Еще в процессе установки на «Олега» новейшей немецкой станции этот скромный молодой офицер со шведской фамилией заинтересовался поступившим в его распоряжение сложным оборудованием. Продолжая его освоение в дальнейшем, постоянно искал способы наиболее эффективного использования. Даже оказавшись, по сути, в стороне от основных событий в осажденном островном гарнизоне, не забросил это дело, объединив все имевшиеся на островах станции в единую сеть и наладив постоянный обмен информацией, которая оценивалась и анализировалась уже в Окочи по множеству параметров. К осени ему удалось добиться немалых успехов в своем деле. На основании сведений, полученных всеми этими способами, под руководством Егорьева были составлены примерные схемы движения японских дозорных судов, графики их развертывания и корабельный состав, а также стандартные способы обмена информацией, порядок действий в нештатных ситуациях и некоторые позывные. Поскольку уже было достоверно известно, что нарушением радиосвязи занимаются небольшие патрульные суда, дежурившие непосредственно у северной оконечности Цусимы и базирующиеся на Фузан и Мозампо, Егорьев предложил воспользоваться достигнутым господством на море и принудительно сократить их численность, чем уменьшить плотность блокады. Начинать очистку вод, прилегавших к островам, разумнее всего было бы именно с подходов к этим пунктам, и еще до рассвета, чтобы загрести с одного захода как можно больше мобилизованных пароходов и шхун и не дать им забиться по щелям при нашем появлении, как тараканам. Эсминцы все еще принимали уголь и воду и устраняли штормовые повреждения, из-за чего к выходу в море оказались не готовы. К тому же погода пока не позволяла их использовать с весомой отдачей. Но довольно бурное море было скорее плюсом, чем минусом, поскольку точно так же ограничивало и боевые возможности японских миноносцев, численность популяции которых в окрестностях Цусимы постоянно менялась и на данный момент точно была не известна, но считалась довольно значительной. Учитывая это, на поиск решили отправить «Богатыря», «Светлану» и, для полноты картины, «Терека», уже избавившегося от воздухоплавательной роты и ее имущества, временно включенной в состав сил береговой обороны Цусимы. Такой состав позволял приступить к реализации задуманного немедленно. На данный момент только эти корабли имели достаточный запас угля и прочих предметов снабжения, были способны спокойно преодолевать ту волну, что гнало сейчас ветром в обоих Цусимских проливах, и не нуждались в ремонте механизмов. Командовать вылазкой предстояло начальнику отряда крейсеров, в состав которого временно включили и «Терек». При этом капитан первого ранга Егорьев назначался на уходившие крейсера младшим флагманом. Ему вместе с офицерами-радистами из команды лейтенанта Миштовта поручалась организация радиоразведки в районе предстоящей вылазки и по маршруту возможного последующего движения крейсеров. Сам начальник отряда на завершающем этапе совещания так и не появился, хотя нарочного за ним отправляли. В конце концов, рассудив, что будет даже лучше, если он отдохнет перед выходом, обсудили предварительный план без него. Командира «Авроры» снабдили соответствующим боевым приказом и инструкциями, отправив организовывать набег. Времени для этого оставалось совсем мало. Поскольку большая часть разведвыкладок у него была при себе, Егорьев перебрался на «Богатырь», даже не заезжая на свой крейсер. На флагман отряда вызвали только Мишовта с Заозерским да минных квартирмейстеров Лиховского и Дмитриева, лучше других различавших «почерки» японских основных корабельных и береговых станций, маскировавшихся частой сменой позывных. Одновременно с нарочным отправили запрос о текущей ситуации в службу радиоперехвата Озаки, а также к синоптикам. Прибыв на «Богатырь» и узнав, что начальник отряда уже на борту, Егорьев распорядился доложить ему о только что поступившем приказе на срочный выход в море. Сам тем временем начал готовить свои карты Цусимских проливов, на которых была нанесена последняя обстановка по полученным на вчерашний вечер донесениям. Минеры отправились к беспроволочному телеграфу. Начальник отряда появился на мостике быстро. Не взглянув на своего младшего флагмана, быстро прочитал приказ походного штаба наместника, затем подошел к карте и посмотрел на часы. Узнав, что Егорьев не отдавал никаких распоряжений о подготовке к походу и бою, поскольку считает, что это не в его полномочиях, вроде даже подобрел лицом. Затем приказал передать на назначенные к выходу корабли свой приказ развести пары во всех котлах и срочно вызвать людей с берега, назначив получасовую готовность к выходу. Отдав все необходимые распоряжения еще и касательно организации траления и убедившись, что они выполняются, приказал своему денщику принести коньяку прямо на мостик и, как только тот все исполнил, предложил Егорьеву выпить за успех предстоящего дела, извинившись за свое поведение и сославшись на нервы. Говоря это, разлил сразу полбутылки Шустовского по стаканам, продолжая объяснять, что не спит уже третьи сутки, с самого начала всей этой японской возни, главной целью которой, он в этом не сомневался, было именно выманить его отряд в море и уничтожить. Он понял это с самого начала и знал, как можно было подловить их еще там, у Владивостока, но его не слушали, а он уже устал доказывать что-то штабным и вконец издергался. Приняв извинения, Егорьев отпил из своего стакана менее половины, поставил его на штурманский столик, предложив обсудить детали вылазки. Добротворский согласился, лишь чуть пригубив свой коньяк. Вскоре к обсуждению присоединился и командир «Богатыря» Стемман, участвуя в корректировке предварительных планов, когда не был занят своими непосредственными обязанностями. При этом еще несколько раз капитаны первого ранга прикладывались к коньяку. Причем Добротворский следил, чтобы стакан Егорьева был всегда полон, но сам почти не пил. Впрочем, и Егорьев лишь чуть пригубливал, так же как и Стемман, с некоторым недоумением воспринимавший необычную активность в этом направлении своего непосредственного начальника, чего раньше за ним не замечалось. Тем временем крейсера снялись с мест на рейде, в полной темноте построились в короткую колонну и под эскортом миноносцев и миноносок начали движение следом за тральной партией. Ветер дул с юго-востока, так что под западным берегом сильного волнения не ожидалось. Надеялись пробить проход в западном направлении на среднем фарватере. Так было намного короче, соответственно, и быстрее. Плотность заграждений считалась очень высокой. Учтя уже имевшийся горький опыт, вперед попытались пустить более легкую разведку. В голове всей процессии заняли позиции большие моторные и паровые катера. Сколько позволяло состояние моря, они вели траление. Но в проливе изрядно штормило, гораздо сильнее, чем ожидалось, так что довольно скоро им пришлось повернуть обратно. А когда небо на востоке едва начало сереть, стало уже совершенно ясно, что даже миноносцам и прочим не самым мелким судам работать с тралами, придерживаясь западного курса, совершенно невозможно. Пришлось тоже возвращаться вслед за катерами. На обратном пути из пулемета расстреляли мину, скорее всего, сорванную с якоря и болтавшуюся в волнах. Добротворский, впечатленный ее взрывом, предположил, что японцы уже накидали мин везде вокруг Цусимы в этих мелководных проливах, поэтому нужно возвращаться и ждать улучшения погоды, дав командам отдых. Егорьев с этим не согласился, считая, что время слишком дорого, и предложил просто изменить маршрут и попытаться выйти тем же путем, что прошли и конвой, а за ним и эскадра, то есть вдоль берега на север. Это, конечно, было дальше и дольше, но намного безопаснее. Северный фарватер, контролируемый на большей части своей длины с береговых постов и батарей, вполне возможно, до сих пор оставался не тронутым противником. К тому же на нем, укрывшись от волны и ветра за массивом островов, крупные тральщики с достаточно сильной машиной вполне могли работать даже сейчас. Добротворский, успевший привыкнуть к абсолютной власти на отряде, собрался поставить на место своего нового подчиненного, но разгореться явно назревшей полемике не дал полученный по радио категоричный приказ штаба наместника выходить через Окочи прибрежным фарватером. К этому времени в Озаки уже вернулись катера и миноносцы, доложившие о невозможности траления, а от пленных и из кое-каких бумаг, выловленных вчера на месте гибели японских крейсеров, стало известно, что у северной оконечности Цусимы минных заграждений нет. Леониду Федоровичу пришлось подчиниться. С отрядом теперь остались только четыре старых грязных угольщика тысячи в полторы тонн водоизмещения, еще способных уверенно вытягивать тралы при не слишком сильной попутной волне под берегом. От вчерашних вех, отмечавших границы фарватера, не осталось и следа. За ночь все унесло штормом. Однако путь был многократно исхожен и достаточно хорошо знаком, а зажженные береговые навигационные огни позволяли вполне уверенно ориентироваться в рассветных сумерках. Пройдя за куцым тральным караваном до мыса Тари-озаки и так и не обнаружив мин, все три крейсера повернули на запад и дали полный ход. К этому времени уже совсем развиднелось, но начал капать мелкий нудный дождик, а над водой гнало клочьями тяжелый вязкий осенний туман. Прикрываясь этим, максимально быстро приблизились к входным створам фузанских фарватеров и путям, ведущим в Мозампо. Так и не увидев из-за дождя ни одного ориентира на вражеском берегу, крейсера примерно определились по глубинам и приступили к боевому развертыванию. Добротворский предложил изменить первоначальный план и начать дело с атаки гавани Фузана, где наверняка стоит много дозорных судов. Он считал, что так можно будет уничтожить значительную их часть прямо на месте стоянки, а уже потом прочесать северную часть Цусимского пролива. Дождливая и мглистая погода позволяла надеяться, что наше появление здесь все еще не обнаружено противником. Едва начав слушать возражения Егорьева, что в таком случае есть риск нарваться на японские мины, о наличии которых на подходах к порту было достоверно известно от подводников, Добротворский снова начал распаляться, но вдруг пошатнулся и схватился за грудь, отвернувшись от всех и вцепившись в ограждение мостика. Его сразу подхватили под руки и отвели в сторону, усадив на ящик с сигнальными флагами. Он порывался встать, но ему не давали. Вызвали доктора и под его присмотром отправили переутомившегося начальника отряда крейсеров отдыхать. В командование вынужденно вступил Егорьев. По его распоряжению, не задерживаясь, развернулись сначала на север, а потом на восток и продолжили движение большим ходом, рассыпавшись в завесу, перекрывавшую примерное расположение ближайшей дозорной линии. По характеру постоянно прослушиваемых японских помех сделали вывод, что развертывание прошло незаметно для противника. Сквозь их фон пробивалась несколько большая активность береговых станций, работавших на другой частоте кодовыми фразами. Проверяя все частоты на длинной волне в явно заранее оговоренных «окнах», когда общий фон помех угасал, пару раз ловили короткие послания, явно адресованные кому-то далекому. Дальнейшее сканирование эфира показало, что не слышно некоторых корабельных передатчиков, раньше регулярно подававших голос из окрестных вод в положенное для них время. Получив доклад обо всем этом от своих радистов, Егорьев распорядился с момента разворота в поисковую цепь начать глушить радиопереговоры во всех трех основных диапазонах, но не полной мощностью станций, что гарантированно не даст японцам возможности предупредить друг друга о начале нашей охоты, но одновременно не будет перебивать депеши с Цусимы, возможные после устранения вражеского противодействия. Тем временем из Озаки, почти сразу после ухода трех крейсеров Добротворского, выдвинулся и «Олег». К сожалению, до прежней резвости ему оставалось еще далеко, тем не менее спустя три часа после рассвета он уже курсировал на своих десяти узлах с юга на север и обратно, держа позицию к востоку от Мозампо и Фузана на безопасных глубинах в середине пролива. Его задачей, согласно плану, являлось отлавливание дозорных судов, которые смогут просочиться сквозь частый гребень кораблей Добротворского и попытаются укрыться в своих базах на корейском берегу. * * * А на рейде передовой базы Озаки оба боеспособных броненосца спокойно продолжали бункероваться с приведенных пароходов, чей уголь теперь перестал быть неприкосновенным запасом в связи со снятием блокады островов. На «Александре» еще и параллельно исправляли повреждения, пытаясь восстановить работу носовой башни. Ее погреб осушили, а саму башню развернули в диаметральную плоскость, используя ручной привод. Вся проводка выгорела, и восстановить ее до возвращения в базу не представлялось возможным. Наладить работу элеваторов подачи боеприпасов и механизмов вертикальной наводки орудий пока тоже не удавалось. Поскольку из-за свежей погоды появления москитных судов противника у входа в Цусима-зунд можно было не опасаться, а все мореходные суда японцев наверняка укрылись на стоянках, большую часть дозоров сняли, дав людям отдохнуть. Экипажи боеспособных миноносцев и миноносок уже вторые сутки мотались по бурному морю, обеспечивая сначала встречу и проводку конвоя и флота, а потом выход крейсеров, так что буквально засыпали стоя. В качестве компенсации дополнительно развернули несколько береговых сигнальных постов. После прихода конвоя, а следом и эскадры, а потом предрассветной отправки крейсеров, в течение всей ночи противник у Цусимы не появлялся. Было необычно тихо. Рано утром из Окочи сообщили, что слышат раскаты далекой стрельбы, быстро разгоравшейся, потом стихавшей, но опять возобновлявшейся и постепенно смещавшейся к востоку. Это, вероятно, были первые результаты деятельности Добротворского. Вызвать его по радио даже не пытались, поскольку помехи изначально являлись частью плана, а сейчас они только усилились. К тому же было условлено, что крейсера первыми выйдут на связь, как только представится такая возможность. С береговых постов ни вспышек выстрелов, ни сигнальных или осветительных ракет, если они и были, не видели за пеленой дождя, начавшегося еще затемно. Оставалось только внимательно следить за ситуацией по радио. Начиная с одиннадцати часов утра, условия для работы беспроволочного телеграфа начали заметно улучшаться. Через станцию «Олега», все еще державшего свою позицию в проливе, была ретранслирована шифрованная телеграмма в штаб флота с отчетом о результатах боя у Окочи. О ранении Рожественского сообщать пока не стали, опасаясь, что об этом могут прознать японцы и резко активизироваться. Пространный ответ из Владивостока пришел немедленно. Судя по тому, что длинная депеша уже была зашифрована и сразу выдана в эфир, ее подготовили заранее и только ждали возможности. В ней говорилось, что Йессен благополучно добрался до Гензана, атаковав японские пароходные стоянки. Но в данный момент связи с ним нет. В юго-западном направлении от крепости, предположительно в Броутоновом заливе и на входе в него, отмечается постоянное телеграфирование сразу с нескольких японских станций. Сообщения из Порта Шестакова и Гензана не проходят. Судя по всему, точно так же, как и к ним. Зато стало возможно вести переговоры по радио с Небогатовым. Уже известно, что Хакодате и Муроран подверглись атакам японских минных сил ночами 23 и 24 сентября. Имеются потери, но боеспособности отряд не потерял и даже предпринял вылазку вдоль восточного побережья Хонсю, уничтожив японский флотский угольщик. У залива Петра Великого и Посьета все тихо. Связь с гарнизонами бухты Владимира и залива Ольги восстановлена полностью. С Сахалина и Курил также тревожных новостей не поступало. Никаких новых атак на наше побережье и прибрежное судоходство противник не предпринимал. Едва успели отправить в Штаб флота квитанцию о получении, как обмен депешами с Владивостоком снова оказался невозможным. Доходили только отдельные обрывки слов, хотя явных помех почти не было слышно, только слабый фон. Вероятно, передачи теперь перебивались какими-то удаленными станциями, так как телеграфисты «Олега» у Мозампо и «Бородино», стоявшего в Озаки, уверенно переговаривались между собой, а в Озаки спокойно приняли по радио доклад о ситуации со стоянки Окочи. От крейсеров вскоре пришло сообщение, что они ушли к востоку-юго-востоку от Фузана на 60 миль. Потоплено пять дозорных судов, в основном небольших пароходов. На двух из них совершенно точно имелись станции беспроволочного телеграфа. Из показаний пленных экипажей удалось узнать, что в заливе Абурадани оборудована вторая передовая база северных блокадных сил Цусимского пролива[8]. Запрашивали информацию об особенностях навигации в том районе, надеясь получить хотя бы что-то от цусимских рыбаков и купцов. Принявший командование отрядом крейсеров капитан первого ранга Егорьев намерен атаковать ее сегодня вскоре после полудня, так что времени на сбор сведений оставалось мало. Окончание этой депеши озадачило старших офицеров, все еще совещавшихся на борту «Бородино». Все прекрасно видели, что рейд Озаки крейсера покидали ведомые «Богатырем» под флагом Добротворского. Однако, помня его демарш, начали опасаться, не пошел ли он еще дальше в своем протесте. Пока решили не выяснять подробностей, предполагая узнать все по возвращении отряда. «Олег», занявший «свой номер» позже, также доложил, что прикончил один пароход. Но общий счет обнаруженных и уничтоженных был не в его пользу. Из-за того что в действии находилась только половина котлов и не все из них могли работать на полную мощность, он выдавал максимальный ход всего в 12 узлов, что иногда было даже меньше, чем у преследуемых судов. В итоге на данный момент, несмотря на активное использование артиллерии, он упустил целых три сторожевика, один из которых горел до тех пор, пока не скрылся в корейских шхерах. Новых противников на его горизонте не появлялось уже полтора часа. Из гаваней Мозампо и Фузана за все это время выйти никто не пытался. Хотя наш крейсер, вполне возможно, видели с японских сигнальных постов и наверняка слышали его стрельбу и имели возможность неоднократно наблюдать вопли о помощи с обстрелянных пароходов, подаваемые ракетами и прожекторами. В момент короткого прояснения погоды в гавани Фузана удалось разглядеть дымы нескольких судов. Но поскольку приближаться к порту опасались, разглядеть даже их мачты не смогли. После полудня ветер начал стихать, но дождь не прекращался, ограничивая видимость 15–20 кабельтовыми, а временами вообще переходя в ливень. Минный квартирмейстер «Бородино» продолжал принимать сигналы со станции «русского» типа, сильно ослабленные большим расстоянием и естественными атмосферными помехами. Скоро удалось определить, что это куски шифрованной телеграммы из штаба флота. Причем особо важной, судя по тому, что использовался личный код наместника. Спустя еще час, после уже нескольких повторных ее передач подряд, удалось почти полностью разобрать текст, подписанный командующим флотом вице-адмиралом Бирилевым. Сообщалось, что сегодня утром получена телеграмма из Шанхая о прибытии первого эшелона транспортов с грузами для Забайкальского военного округа и крепости Владивосток, отправленных с Черного моря. Он уже добрался до района ожидания и в пределах трех ходовых дней может достичь Цусимского пролива. В этой связи требовалось срочно известить ожидающего в Шанхае начальника этого эшелона от Тихоокеанского флота капитана второго ранга Рюмина о дальнейшем рекомендованном маршруте следования и дополнительных инструкциях на переход, если таковые имеются. В течение недели ожидается прибытие второго эшелона. Назначенный на него начальником подполковник корпуса флотских штурманов Чихачев также уже добрался до Шанхая и ждет инструкций. Это была очень хорошая новость. Из нее следовало, что рекомендации с Дальнего Востока о формировании из транспортов караванов, а не их одиночного разрозненного продвижения, все же были услышаны в столице, и теперь следует озаботиться встречей сразу нескольких пароходов, уже прибывших и подготовленных для преодоления завершающего отрезка пути. К этому начали готовиться уже довольно давно, хотя окончательного ответа из Петербурга все не было. Оптимальные варианты маршрутов движения в зоне ответственности Тихоокеанского флота были проработаны заранее и вручены начальникам эшелонов перед их отбытием из Владивостока. Теперь требовалось лишь указать наиболее подходящий из них. Но, учитывая последние события, сейчас появился новый вариант. Учитывая неожиданно установившееся подавляющее господство нашего флота у северной оконечности Кореи, абсолютно неоспоримое в светлое время суток, можно было свести вместе разгружающийся сейчас цусимский конвой с прибывающими пароходами из Европейской части страны. Оставалось только прикинуть, как реализовать это максимально безопасно, да уведомить об изменении первоначальных планов начальников эшелонов.