Гости передислоцировались на веранду. — Вениамин, — Колоб обратился по паспортному имени, — Тут у нас новости. — Какие? — Говорят, что в аэропорт мы опоздали. — Полдня прошло. Конечно. — Опоздали навсегда. Сандро умер. — Как умер? Умер или убили? — Остановка сердца. В аэропорту. У всех на виду, едва в зал вышел. Братва чуть друг друга не перестреляла, кипеш до неба и всех чекисты скрутили. — Какая братва, какие чекисты? — С Сандро блатные летели. Он же не дурак без сопровождения лезть в этот гадюшник. Местные встречали. Сандро упал, все переругались, кто за ствол, кто за нож. Забыли, что аэропорт — такое место, где охрана сначала стреляет, потом спрашивают, как звали. Кого не замочили, тех повязали и увезли. Как пить дать, каждому дело пришьют. И никаких маляв на волю, пока не закончат. — Блатные, дело? Вы про что? — спросила Ингрид максимально глупым и непонимающим тоном, — Почему мы приехали сюда, а не в милицию? Как будто вы не следователи, а преступники. — Мы преступники, — ответил Студент и огляделся, подыскивая предмет, которым придется бить девчонку по голове, если ей не понравился его ответ. — И ты тоже? — она удивленно повернулась к Уинстону, — Ты меня обманул? Как ты мог? — ее голос задрожал, как будто она сейчас заплачет. — Вообще я не преступник. Но теперь уже, кажется, да. — Ты убивал, грабил? Почему ты с ними? Что вы делали в музее? Разве можно устраивать разборки в музеях? — Ингрид откровенно переигрывала. — На самом деле, я не голландец, а англичанин, — сказал Уинстон, — И не Вениамин, а Уинстон. И не следователь, а заключенный. Я сидел в Эйрстрип Ван за политику. Бежал из-под ареста, из комнаты сто один. Мы с одним доктором нелегально эмигрировали от политических репрессий в Эйрстрип Ван. Мы пересекли границу вместе с контрабандистами и встретили Колоба и Студента. Некоторые вещи нельзя сделать легально. — Ага, — Ингрид поднесла к глазам платочек. — На нас напали враги, — продолжил он, — Другие ваши бандиты. Мы отбились. Нас посадили в тюрьму и вчера утром выпустили по амнистии. Посчитали, что доктор, который привез секрет вакцины, это смягчающее обстоятельство. Вчера вечером нас снова пытались убить ваши бандиты, которые ходят под японцами. За меня и за него бандиты дают сто тысяч. Мы решили, что по-хорошему от нас не отстанут, и пошли прикупить оружия в подпольном магазине в партизанском музее. — Значит, ты англичанин из сопротивления, а не русский уголовник? — спросила Ингрид снова слишком восторженно. — Да. — Вот видите! Он хороший! — она торжествующе повернулась к Студенту и Колобу. — Англичане бывают разные, — сказал Студент и прикинул, что бить придется пыльной пустой бутылкой, которая лежала под столом. — У себя в Эйрстрип Ван ты убил кого-нибудь, или ограбил? — Ингрид снова обратилась к Уинстону, стараясь выглядеть круглой дурой. — Четверо членов Внутренней Партии убили мою женщину. Я убил их и сжег их дом, — ответил Уинстон. Он вспомнил при этом не перестрелку на вилле, а первую встречу с Ингрид и улыбнулся такой улыбкой, от которой Колоб и Студент тревожно переглянулись. — Хорошие люди улыбаются не так, когда вспоминают, как кого-то убили, — сказал Студент. Колоб кивнул. — И я убил двоих сотрудников Полиции Мысли, когда бежал из комнаты сто один, — продолжил англичанин. — Как в Le Professional! — воскликнула Ингрид. Студент присвистнул. Колоб поднял бровь. Они смотрели этот фильм и знали, что такое комната сто один и Полиция Мысли. Скромный англичанин ничего не рассказал за прошедший день про свое прошлое. Хотя погруженный в свои планы Колоб и не спрашивал. На Руси «мошенники, которые воруют вагонами», ведут себя несколько по-другому. В первую встречу англичанин упомянул только про двоих мужчин, которых он застрелил из револьвера из-за женщины. — Не врёт? — спросил Студент. — Я его три раза в деле видел, — ответил Колоб, — Чужой крови не боится. — А вы кто на самом деле? — спросила Ингрид. — Позывной Студент. Выпускник ЛГУ, лейтенант запаса. Несправедливо осужден за борьбу с турецкой мафией, реабилитирован и амнистирован, — Студент решил не ссориться на ровном месте и выбрал самое положительное из правдивых описаний своей биографии. — Колоб. Вор, — честно представился Колоб. Студент строго посмотрел на него. — Участвовал в секретной операции МГБ, амнистирован, — продолжил Колоб, — В розыске не нахожусь. Меня хотят замочить бывшие кенты, потому что узкоглазые отвалят сто штук за мою голову. — Так это из-за вас было это все? — наивно спросила Ингрид, А Вениамин… эээ… Уинстон при чем? — Не смог пройти мимо, — сказал Уинстон, — Не люблю, когда бандиты пытаются кого-то убить у меня на виду. — Как это романтично! — Давай на ты, — предложил Колоб. — Давай, — ответила Ингрид. Но никто не смог придумать, на какую тему прямо сейчас можно поговорить на ты. — Мент родился, — сказал Студент. Англичане бы восстанавливали разговор репликами о погоде. Зачем тут отсылка к правоохранителям? Ингрид прижалась к Уинстону и что-то шепнула ему на ухо. — У них нет еще какой-нибудь незанятой комнаты? — спросил Уинстон. — Тут посидите, — ответил Студент, — Мы выйдем, покурим. — Колоб, расскажи пока коллеге с того места, как мы в Норвегии расстались. — сказал Уинстон. — Как раз собирался, — сказал Колоб. Он только что по пути все это рассказал, но со спального места, наверное, было плохо слышно. Может быть, потому что в недоделанной кабине не хватало звукоизоляции. А может быть, еще почему-то. Уинстон и Ингрид остались наедине. — По-моему, ты, как говорят русские, переигрываешь, — сказал Уинстон. — Я специально, — ответила Ингрид, — Мне сказали практиковаться. С мужчинами надо уметь иногда выглядеть круглой дурой. — Тогда давать поддержим легенду о любви с первого взгляда. — Давай. Мы уже поцеловались, сиськи ты полапал на заднем сидении. Русские считают, что дальше инициатива за мужчиной. — Предлагаю, как это по-русски… купить сову? — Что? — Слово не могу вспомнить. Сову купить? — Я что-то такое припоминаю, было в той книге. Можешь сказать по-английски, я пойму. — Fuck! — Уинстон не был уверен, что в курсе английского из военного училища изучается романтическая лексика. Зато ругательства на языке противника должны изучаться обязательно. — Очень романтично. Прямо как в кино, — с иронией ответила Ингрид, встала и потянулась к молнии на юбке, — Everybody likes to fuck from the morning to the dark! — If you want to be okay, fuck a woman every day, — поддержал Уинстон и наконец-то снял тяжелый жилет. Сразу стало легче дышать. — If you want to be all right, fuck a woman every night. Я так соскучилась. Ингрид развязала шнурки на ботинках, сняла юбку, не протаскивая ее через обувь, и поставила ноги обратно в ботинки. — Какие красивые трусики! Это у вас форменные? — Нет, это французские, мне в костюмерной выдали. Говорят, в этом сезоне в Париже носят черное белье. Дали еще черный лифчик, только я не надела, чтобы под рубашкой не просвечивал. И чулочки, но с формой черные не носят. Потом покажу. — Всё с броней? Ингрид рассмеялась.