Но Гитлер не дал ему закончить, прервав самым хамским образом, перейдя на крик, брызжа слюной. — Вы потратили много времени, взламывая Киевский укрепрайон, вместо того чтобы, окружив армии русских, идти вперед, захватывая Крым, Харьков и освобождая войска для наступления на Москву. Рундштедт, вы понимаете, что из-за вашей некомпетентности и трусости почти на два месяца задержалось выполнение операции «Тайфун», и немецкие солдаты должны наступать в условиях русской зимы, к которой мы не готовы? Кто меня уверял, что мы встретим зиму уже в Москве? Вы, мои генералы! Все предатели и трусы! Гитлер стучал кулаком по столу и кричал. — Это происходит потому, что мои приказы не выполняются! Запомните, мы выиграем эту войну, даже если она стократно противоречит доктрине Генштаба. Он еще несколько минут поносил трусливых генералов, и все в этой комнате прекрасно понимали, что произошло на юге Восточного фронта. Русские переиграли немецкое командование, измотав в боях под Конотопом и Полтавой основные ударные соединения вермахта. Вторая танковая группа, которая по плану «Тайфун» должна была участвовать в наступлении на Москву как одна из основных ударных частей, была обескровлена и нуждалась в пополнении техникой и личным составом, а это существенно отодвигало время начала наступления на русскую столицу. Это и взбесило Гитлера, что победа, как неуловимая Синяя птица, маячившая буквально в нескольких шагах, улетала из рук властителя Европы. — Это предательство! Это предательство наших идеалов, к которым вперед к будущему должен вести немецкий народ. И кто-то должен за это ответить. Он обвел бешеным взглядом собравшихся высших офицеров и остановил взгляд на невысоком, худощавом человеке в морском мундире. — Что вы можете сказать по этому поводу, адмирал Канарис? Ваша служба должна искать предателей в военной среде и давать достоверную информацию о планах русских? Как ваш хваленый абвер мог пропустить такую ловушку со стороны русских? В отличие от крикливого фюрера и твердых в своем мнении генералов, Канарис вполне для своей комплекции заговорил спокойным голосом, нисколько не боясь экспрессии Гитлера. — Мой фюрер, по этому делу есть весьма интересная и важная информация, но это хотелось бы обсудить в ограниченном кругу. Несмотря на некоторые трения с имперской безопасностью, мы давно ведем совместное расследование по факту утечки к противнику стратегических данных самого высокого уровня секретности. То, что произошло на Восточном фронте, требует особого рассмотрения и вашего волевого решения. От себя могу добавить, что подготовка глубоко эшелонированной обороны под Полтавой и Конотопом проводилась в условиях строжайшей секретности. Любые попытки забросить разведывательные группы в те районы заканчивались провалом, и количество войск НКВД, которые обеспечивали секретность, говорит о том, что русские пошли ва-банк, стараясь таким образом переломить ситуацию на Восточном фронте. Это говорит об очень высоком уровне информированности, поэтому и контрразведке, и имперской безопасности нужны особые полномочия для проведения следственных действий. В зале повисла тишина. Все генералы поняли, что просит Канарис, и даже Йодль, который находился постоянно возле фюрера, ощутил, как по коже пробежал озноб. Гитлер пронзительно смотрел на адмирала, принимая решение, но, не придя к определенным выводам, повернул голову к любимцу Гиммлера Гейдриху и спросил: — Гейдрих, вы тоже так считаете? — Да, мой фюрер. Резкий переход от истерического крика и стука кулаками по столу к задумчивости ярко выделял необычный темперамент Гитлера. Но тут голос подал Мартин Борман, до этого молчаливо стоящий в стороне. — Мой фюрер, может, стоит сначала заслушать Канариса и Гейдриха, перед тем как принимать решение? Борман тоже почувствовал, что в этот момент должно быть принято судьбоносное решение, которое может существенно изменить расстановку сил в руководстве рейха, и ему очень не хотелось бы усиления адмирала Канариса, считавшегося явным англофилом, и Гейдриха, через которого Гиммлер получал дополнительные властные полномочия. Гитлер удивленно взглянул на своего бессменного секретаря, без которого не принималось ни одного серьезного решения. До этого Борман никогда не спорил, и все его предложения носили исключительно деловой характер. — Хорошо. Господа генералы пусть подождут. И мазнул взглядом по Герингу, который после неудачного сражения в воздухе за Британию подрастерял свой авторитет. Пока германский генералитет был отправлен на обед, в небольшой, отделанной в обычном для этого комплекса показательно неброском, но дорогом стиле комнате собрались Гитлер, Борман и два человека, представляющих собой разные ипостаси органов государственной безопасности рейха. Гитлер нетерпеливо постучал ладонью руки по небольшому изящному столу. — Ну, Канарис, рассказываете, как вы боретесь за интересы рейха. Адмирал спокойно кивнул головой, начиная рассказ. — Еще в начале июля у нас возникли особые подозрения, учитывая избыточную информированность русских, которая впервые проявилась в боях под Могилевом. По нашим данным, противник имел достоверную информацию о массовых налетах нашей авиации и, соответственно, принимал меры, наращивая в нужные моменты количество зенитной артиллерии, снимая ее с других участков фронта, что не могло остаться не замеченным моему ведомству. Понеся значительные потери, но овладев городом, мы получили информацию, что у русских были полные данные о численности, составе и направлениях главных ударов под Могилевом и при Смоленском сражении. По агентурным каналам была получена информация, что в Генеральном штабе Красной Армии имеется фотокопия плана «Барбаросса» с личной подписью Адольфа Гитлера. Задействовав всю возможную агентуру, засветив при этом несколько важных агентов, мы получили подтверждение этой информации и даже фотокопии документов, которые хранились у русских и изучались их генералами. Вот они. Канарис положил на стол перед Гитлером небольшие снимки, в плохом качестве, но распознать документы, которые хранились в защищенном сейфе в штабе Главнокомандования вооруженных сил рейха, было можно. Впечатление, которое было произведено на Гитлера, нельзя описать словами. Он молчал, открывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Секунд десять длилась пауза, после чего разразилась буря. Глава 16 — Канарис, и вы молчали? Предатели прямо здесь, а вы сидите и ничего не делаете? А что имперская безопасность? Канарис спокойно пояснил: — Когда возникло подозрение, что заговор пробрался в высшие эшелоны власти рейха, мы встретились с Гейдрихом и приступили к совместной работе по этому направлению. Учитывая наличие в моем ведомстве разветвленной сети агентуры на территории противника, даже той информации, полученной по этим каналам, достаточно для серьезных выводов об уровне предательства в наших рядах. Произнося это, Канарис про себя подумал: «Может, сказать им про пришельцев из будущего, которые предсказали наше поражение. Нет, пока рано, фюрер опять начнет истерику и меня сделает крайним, а Гейдрих ему поможет, вон как улыбается, неужели что-то знает?» Гитлер обратил взор на Гейдриха, который, словно образец истинного арийца, представлял собой идеал преданного Германии высокопоставленного офицера СС. — Да, мой фюрер, — сказал Гейдрих. — Лучшие следователи уже несколько месяцев негласно ведут поиски каналов утечки информации. С целью сбора дополнительной информации была проведена операция, чтобы выкрасть из Москвы фигуранта этого дела, который имел полную информацию… И Гитлер, и Борман с удивлением смотрели на начальника Главного управления имперской безопасности. — И каковы результаты? — В результате действий совместной диверсионной группы военной разведки и элитной части СС удалось захватить высокопоставленного сотрудника русской тайной полиции — НКВД, начальника специального подразделения, которое отвечало за контакты с изменниками. Но, чтоб не выдать секреты, коммунисты пошли на экстренные меры — они подняли в воздух несколько авиаполков бомбардировщиков, просто перемешали с землей целый лес, где скрылись наши диверсанты, но не дали никому уйти. Все это наводит на мысль о том, что человек, работающий на русских, занимает очень высокий пост. Одним из результатов деятельности предателей стало рассекречивание системы кодированной военной связи, основанной на шифровальных машинах «Энигма», одна из которых была передана русскому командованию, это и объясняет, как русские могли узнать направление основных ударов. — Гейдрих, это черт знает что! И вы ничего не делали, зная, что русские читают всю нашу переписку? — Нет, мой фюрер. Уже давно негласно идет замена старых шифровальных аппаратов на новые, которые в экстренном порядке были заказаны у производителей в режиме особой секретности, да и войскам было дано особое распоряжение без острой необходимости не пользоваться старым шифровальным оборудованием. Но возле каждого генерала не поставишь по офицеру СС, который будет его контролировать. — А что поиски? — Поиски ведутся. По нашим данным, у русских есть целое подразделение, которое обеспечивает контакты с изменниками. Гитлер вскочил и от избытка чувств стал ходить по небольшой комнате. — Вы правы, Канарис. Я так и знал, что тут замешано предательство. Предательство идеалов рейха, идеалов всей западной цивилизации. Вы найдете предателей и выжжете всю скверну, которая стоит на пути нашего движения. Тут голос подал Борман, который молча слушал рассказ Канариса и Гейдриха, но при этом, как один из крупнейших функционеров НСДАП, имел свои источники информации среди членов партии. — Скажите, адмирал, а что это за история под русским городом Фастовом, где вас чуть не сбили? Насколько мне известно, там произошли определенные события, которые как-то связаны с тем вопросом, который тут поднимался. Хотя Борман только краем уха слышал о произошедшей там истории, не имея достоверной информации, так как многое сразу было засекречено военными, решил выстрелить наугад, показав перед фюрером свою осведомленность. Будучи до мозга костей великолепным партийным функционером, поднаторевшим на интригах, Борман с удовлетворением увидел замешательство на лице Канариса и такой же неподдельный интерес у Гейдриха, которого, видимо, тоже интересовала версия тех событий. А сам про себя порадовался, понимая, что тесной спайки разведки и имперской безопасности, которой он так боялся, не получилось — старый лис Канарис не всем делился с Гейдрихом, и всем известная война между спецслужбами продолжается. Адмирал Канарис не был бы руководителем одной из известных спецслужб мира, если б не подготовил ответ на этот каверзный вопрос, правда он ожидал его от Гейдриха, но никак не от Бормана, который старался не лезть в военные вопросы, которые не могли затронуть его положение возле Гитлера. Это говорило о том, что тема с Зиминым уже выплыла на самом высоком уровне. Бросив мимолетный взгляд на невозмутимого Гейдриха, адмирал понял, что и всемогущий помощник Гиммлера не расположен раскрывать перед Борманом все карты, видимо, и у него свои инструкции. — В тылу шестой полевой армии работала группа русских диверсантов. Командира группы опознали как некого капитана Зимина, который несет ответственность за убийство командира моторизованной дивизии СС «Райх» обергруппенфюрера Пауля Хауссера. По многим данным, в июле-августе этого года во время боев под Могилевом этот капитан занимался обеспечением связи с заговорщиками, которых мы разыскиваем, поэтому при его появлении меня сразу известили, и я незамедлительно вылетел на фронт. Судя по выражению лица Гейдриха, он сам впервые от Канариса услышал такую трактовку событий под Фастовом, но свое мнение держал при себе. Но Гитлер уцепился лишь за одну фразу и стал ее развивать. — Вы, Канарис, считаете, что заговорщиков много? Я думал, вопрос стоит об одном подлом предателе, продающем жизни наших солдат врагу, а вы говорите о целой организации? — Да, мой фюрер. Один человек, находясь в Берлине или недалеко от вашей резиденции, вряд ли мог бы иметь информацию о передвижении отдельных дивизий и о расписании авианалетов на объекты русских. По тому, что противник в курсе наших стратегических планов и планов на отдельных участках фронта, можно сказать, что это некая группа, которая ставит перед собой пока еще не определенные цели, но при этом не имеет полной информации на фронтах. Тут в разговор влез Гейдрих, которому, видимо, надоела позиция молчаливого слушателя: — Есть еще одно наблюдение, которое может пролить свет на эту проблему. Все, как по команде, повернули голову к нему. — Сначала утечка информации происходила на участке фронта, в зоне ответственности группы армий «Центр», сейчас то же самое произошло в полосе группы армий «Юг». Быстрее всего догадался Гитлер, за плечами которого был опыт интриг и борьбы при восхождении на олимп власти Германии. Он просто эмоционально выкрикнул: — Гудериан. Но на защиту легендарного основателя бронетанковых войск Германии встал Канарис, прекрасно знающий источник столь необычной информированности русских. — Мой фюрер, это пока только предположение. Тут может быть замешан кто-то и из окружения генерал-лейтенанта Гудериана, адъютант, заместитель, начальник штаба. Мы эту закономерность тоже заметили и активно ищем предателей, но в разгар победоносной войны мы не можем вносить нервозность и создавать атмосферу недоверия среди генералов и солдат наступающей армии. Все это нужно делать, соблюдая режим секретности, чтобы не насторожить предателей и не дать им повода на время прекратить свою подрывную деятельность. — Нет, нет и еще раз нет! Вся Германия должна знать, что мы делаем с предателями нашего священного дела. Вы, Канарис, слишком мягко относитесь к предателям, заигрывая с генералами, некоторые из которых скрывают свою гниль до самого конца. Я вам даю месяц, чтобы найти врагов, и вы, и Гейдрих будете обязаны раз в неделю отчитываться о результатах поиска. Я вам даю месяц, только месяц и не днем больше! Тут снова подал голос Гейдрих, подчеркнуто официально и уважительно обратившись к Гитлеру: — Мой фюрер, можно ли это расценивать, что даны особые полномочия для работы с нашими генералами? — Вы можете делать все, что нужно, но это не должно помешать нашему наступлению на Москву. А теперь свободны. Когда Гейдрих и Канарис вышли, Гитлер в раздумье ходил по комнате мимо стоявшего по стойке «смирно» Бормана. Он так ходил минуты две-три, громко дыша и разглагольствуя о заговорах, но внезапно остановился, поднял глаза на своего секретаря и сказал: — Мартин, а ведь я ему не верю, он что-то знает. — Кому, мой фюрер? — Канарису.