Настроение было немножко грустное, но в то же время покойное. Бог весть, о чем думал бывший заволжский прокурор, идя легким, прогулочным шагом по Благовещенской улице. Один раз, у берега Адмиралтейского канала, загляделся на бонну, гулявшую с двумя маленькими девочками, и пробормотал непонятное: «А что им, лучше будет, если папенька — подлец?» И еще, уже на Почтамтской улице, прошептал в ответ на какие-то свои мысли: «Простенько, но в то же время изящно. Этюд Бердичевского». Весело хмыкнул. Поднимаясь по ступенькам Почтамта, даже напевал лишенным музыкальности голосом и без слов, так что распознать мелодию не представлялось возможным. Быстро набросал на бланке телеграммы: «Срочно разыщите П. Ее жизнь опасности. Бердичевский». Протянул в окошко телеграфисту, продиктовал адрес: — В Заволжск, на Архиерейское подворье, преосвященному Митрофанию, «блицем». Заплатил за депешу рубль одиннадцать копеек. Вернувшись на улицу, его превосходительство немного постоял на ступеньках. Тихонько сказал: — Что ж, прожито. Можно бы и подостойней, но уж как вышло, так вышло… Видно, Матвею Бенционовичу очень хотелось с кем-нибудь поговорить, вот он за неимением собеседника и вступил в диалог с самим собой. Но проговаривал вслух не всё, а лишь какие-то обрывки мыслей, без очевидной логической связи. Например, пробормотал: — Рубль одиннадцать копеек. Ну и цена. — И тихо рассмеялся. Посмотрел налево, направо. На улице было полно прохожих. — Прямо здесь, что ли? — спросил неизвестно кого Бердичевский. Поежился, но тут же сконфуженно улыбнулся. Повернул направо. Следующая реплика была еще более странной: — Интересно, дойду ли до площади? Неспеша двинулся в сторону Исаакиевского собора. Сложил на груди руки, стал любоваться посверкивающей брусчаткой, медным блеском купола, кружащей в небе голубиной стаей. Прошептал: — Merci. Красиво. Казалось, Матвей Бенционович чего-то ждет или, может, кого-нибудь поджидает. В пользу этого предположения свидетельствовала и следующая произнесенная им фраза: — Ну, сколько можно? Это по меньшей мере невежливо. Что именно он находил невежливым, осталось неизвестным, потому что в это самое мгновение на действительного статского советника с разбега налетел спешивший куда-то молодой человек крепкого сложения. Крепыш (он был в полосатом пиджаке), впрочем, вежливо извинился и даже придержал ойкнувшего Матвея Бенционовича за плечо. Приподнял соломенную шляпу, затрусил себе дальше. А Бердичевский немного покачался с улыбкой на губах и вдруг повалился на тротуар. Улыбка стала еще шире, да так и застыла, карие глаза спокойно смотрели вбок, на радужную лужу. Вокруг упавшего собралась толпа — хлопотали, охали, терли виски и прочее, а крепкий молодой человек тем временем быстро прошагал улицей и вошел в Почтамт через служебный ход. У телеграфного пункта его ожидал чиновник почтового ведомства. — Где? — спросил полосатый. Ему протянули листок с телеграммой, адресованной в Заволжск. Содержание полосатому, очевидно, было известно — читать депешу он не стал, а аккуратно сложил бумажку и сунул в карман. XV. ПОЛНОЛУНИЕ Близ сада и в саду Перед Яффскими воротами Пелагия велела поворачивать направо. Старый город объехали с юга вдоль Кедронского оврага. Справа белело надгробьями еврейское кладбище на Масличной горе, издали похожее на огромный каменный город. Полина Андреевна едва взглянула на сей прославленный некрополь, обитатели которого первыми восстанут в день Страшного Суда. Утомленной путешественице сейчас было не до святынь и достопримечательностей. Круглая луна забралась в небо уже довольно высоко, и монахиня очень боялась опоздать. — Если через пять минут не будем, где велено, двухсот франков не получишь, — ткнула она кучера кулаком в спину. — А жениться? — обернулся Садах. — Ты сказала «ладно». — Сказано тебе, у меня уже есть Жених, другого не нужно. Погоняй, не то и денег не получишь. Палестинец надулся, но лошадей все же подстегнул. Хантур прогрохотал по мосту и повернул вправо, на улочку, уходившую резко вверх. — Вот он, твой сад, — пробурчал Салах, показывая на ограду и калитку. — Пять минут не прошло. С сильно бьющимся сердцем смотрела Полина Андреевна на вход в священнейший из всех земных садов. На первый взгляд в нем не было ничего особенного: темные кроны деревьев, за ними торчал купол церкви. Эммануил уже там или еще нет? А может быть, она вообще ошиблась? — Подожди здесь, — шепнула Пелагия и вошла в калитку. Какой же он маленький! От края до края полсотни шагов, никак не больше. Посередине заброшенный колодец, вокруг него с десяток кривых, узловатых деревьев. Говорят, оливы бессмертны, во всяком случае, могут жить и две, и три тысячи лет. Значит, какое-то из этих деревьев слышало Моление о Чаше? От этой мысли сердце монахини сжалось. А еще более стиснулось в груди, когда Пелагия увидела, что в саду кроме нее никого нет. Луна светила так ярко, что спрятаться было невозможно. Не нужно отчаиваться, сказала себе Полина Андреевна. Может быть, я пришла слишком рано. Она вышла обратно на улицу и сказала Салаху: — Спустимся вон туда. Подождем. Он отвел лошадей вниз, к дороге. Там в осыпавшейся стене образовался провал, сверху нависали густые ветви деревьев, так что разглядеть повозку можно было, только если знать, где она стоит. Салах спросил, тоже шепотом: — Кого ждем, а? Она не ответила, только махнула рукой, чтоб молчал. Странная вещь — в эти минуты Пелагия уже нисколько не сомневалась, что Эммануил придет. Но волнение от этого не ослабело, а, наоборот, усилилось. Губы монахини шевелились, беззвучно произнося молитву: «Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни, сердце и плоть моя возрадоваться о Бозе живе…» Моление родилось само собой, безо всякого участия рассудка. И лишь дойдя до слов «Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ: изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих», она осознала, что произносит мольбу о перемещении из жизни земной в Вечные Селения. Осознав, задрожала. С чего это душа вдруг исторгла псалом, который предписан человеку, находящемуся у порога вечности? Но прежде чем сестра Пелагия могла прочесть иную, менее страшную молитву, с дороги на горбатую улочку свернул человек в длинном одеянии и с посохом. Это всё, что успела разглядеть монахиня, потому что в следующий миг луна спряталась за маленькое облако, и стало совсем темно. Путник прошел близко, в каких-нибудь пяти шагах, но инокиня так и не поняла, тот ли это, кого она ждет. Стала смотреть вслед — повернет в сад или нет. Повернул. Значит, он! Тут и луна высвободилась из недолгого плена, так что Пелагия разглядела спутанные волосы до плеч, белую рубаху и темный пояс.