Цепким взглядом охватил хорошее пальто Матвея Бенционовича, чуть задержался на лице, сладко улыбнулся. А Бердичевский смотрел на аппарат. Статскому советнику и в этом атрибуте прогресса привиделся знак свыше. Вот он, номер полицеймейстера: «№ 3-05 надв. сов. Гвоздиков Сем. Лик.». Что означает «Лик.», было непонятно. Тем не менее покрутил ручку, велел барышне соединить. Действовал не логически, а по вдохновению. Представился фамилией, должностью и чином, условился о встрече. Рассоединился очень собой довольный — кажется, житомирское расследование начиналось в хорошем темпе. Но тут Бердичевского ждал удар. Портье, уже раскрывший книгу для постояльцев и даже обмакнувший в чернильницу ручку, почтительно сказал: — Добро пожаловать, ваше превосходительство. Какая честь для нашего заведения. Приятно, когда еврей — большой человек. Топтавшийся тут же швейцар (совершенно такой, как положено быть швейцарам — в ливрее и с окладистой бородой, но притом с длиннющими пейсами) присовокупил: — Аф алэ йидн гезухен![14] — С чего вы взяли, что я еврей? — обомлел Бердичевский. Портье только улыбнулся: — Слава Богу, не первый год на людей смотрю. — Ай, господин генерал, неужто по вам не видно — а идише коп[15] —добавил швейцар. Матвей Бенционович мысленно проклял свою неосторожность. Сегодня же весь еврейский Житомир будет знать про интригующего приезжего, да еще, разумеется, с преувеличениями. Вот он уже и «генерал», и «превосходительство», а к вечеру, надо думать, в министра превратится. — Носильщик! — крикнул простуженному прокурор. — Забери чемодан и вызови извозчика! — Ай-я-яй, забыли что-нибудь? — переполошился портье. — Да. Я назад, на станцию, — отрывисто бросил Бердичевский на ходу. И услышал, как портье громко сказал на идиш пейсатому швейцару: — Эти выкресты хуже гоев. Тот в ответ процитировал, только уже на иврите, грозные слова пророка Исайи, которые Матвею Бенционовичу часто приходилось слышать в детстве от отца: «Всем же отступникам и грешникам — погибель, и оставившие Господа истребятся». Настроение было испорчено. На центральной Киевской улице встревоженный прокурор зашел в «Salon de beaute», купил патентованную американскую краску «Белокурый ангел». Нашел другую гостиницу — «Версаль» (которая была совсем-таки не Версаль); в фойе вошел, натянув на глаза шляпу и подняв воротник. В комнате перед умывальником стал перекрашиваться в белокурого ангела, не забыл и про брови. Ах, раньше нужно было сообразить! Тут ведь черта оседлости, а не богоспасаемый Заволжск, где не умеют так ловко определять национальность по лицу. Результат превзошел все ожидания. Матвей Бенционович немного волновался из-за своего вопиюще неславянского носа, но блондинистость справилась и с носом: был еврейский крючище, а стал прегордый бушприт, орлиного и даже породистого вида. Разглядывая в зеркало свою преображенную физиономию, статский советник обнаружил в ней все признаки аристократического вырождения, вплоть до скорбных впадинок под скулами и скошенного подбородка. Хотя чему тут удивляться? Каждый еврей, хоть самый замухрышка, имеет генеалогию, протяженности которой могут позавидовать и Романовы с Габсбургами. В довершение боевой раскраски, перед тем как ступить на тропу войны, Бердичевский переоделся в вицполукафтан, на петлицах которого сияли лучистые звезды пятого класса (жидомор-то был всего лишь «надв. сов.», то есть чиновник седьмого класса). Покосился на себя и справа, и слева. Остался вполне доволен. Как дворянин дворянину — А позвольте осведомиться, господин Бердичевский, по какой такой причине вас, прокурора из отдаленной губернии, интересуют сведения о житомирском отделении «Христовых опричников»? — тихо спросил Семен Ликургович Гвоздиков, рыхлый господин с одутловатыми щечками и нездоровой желтизной в подглазьях. Матвею Бенционовичу не понравилось в этой реплике решительно все: и то, что она была произнесена после продолжительного молчания, и то, что имела вид встречного вопроса, и совсем уж нехороша была интонация, с которой полицеймейстер произнес сомнительную фамилию. — Как вы меня назвали? — поморщился гость. — Бердичевский? Я что, похож на еврейского лавочника из Бердичева? Берг-Дичевский, — отчеканил он и приподнял бровь, как бы размещая в глазнице невидимый монокль. — При бракосочетании моего прадеда и прабабки, единственной наследницы Дичевских, было решено соединить два герба, чтоб не угас старинный род. В глазах надворного советника отразился ужас, пухлая мордочка залилась краской. Гвоздиков так распереживался от своей оплошности, что даже привстал на стуле. — Боже мой, ради всего… Тысяча извинений… Недослышал по телефону. Такая, знаете, ужасная связь! Чтобы усугубить эффект, нужно было этот гвоздик еще разок стукнуть по шляпке. Посему Матвей Бенционович небрежным жестом предал смехотворное недоразумение забвению, доверительно понизил голос и наклонился вперед: — Скажите, Гвоздиков — это дворянская фамилия? Полицеймейстер побагровел еще пуще. — Нет, я, собственно, из мещанского сословия. Пока выслужил только личное дворянство… Прокурор сделал вид, что колеблется — стоит ли продолжать разговор со столь неродовитым собеседником. Вздохнул, проявил великодушие: — Ничего, Бог даст, дослужитесь и до потомственного. На нас, дворянах, держится здание российской государственности. Сам государь [он показал на портрет, в котором качество живописи искупалось размерами] в конце концов лишь первый из дворян. Это ведь наши предки избрали Михаила Романова на царство. На нас и ответственность. Согласны? — Да, — молвил Гвоздиков, слушавший с чрезвычайным вниманием. — Но, ваше высокородие, я не вполне… — Сейчас объясню. Вижу честного, порядочного человека и патриота. Да что лукавить? Я ведь и справки о вас наводил. У компетентных людей, — значительно понизил голос Матвей Бенционович. — И потому сразу перехожу к цели своего визита. По роду деятельности вы безусловно осведомлены об общественных движениях и организациях, имеющихся в Житомире. — Если вы о нигилистах, то это скорее в Жандармское… — Не о нигилистах, — снова перебил полицеймейстера Бердичевский. — А совсем наоборот. Меня интересует организация верноподданная, державная. Та самая, которую я упомянул в начале разговора. Дело в том, что у нас в Заволжской губернии тоже порасплодилось жидишек. Очень много стали себе позволять. Губернский банк к рукам прибрали, газетку пакостную завели, теснят исконных заволжан по торговой части. Вот мы, патриоты края, и решили одолжиться у вас опытом. Много хорошего рассказывают о житомирских «опричниках». Если поможете мне с ними связаться, благое дело сделаете, ей-богу. Семен Ликургович был явно польщен, но предпочел состорожничать: — Я, господин статский советник, в «опричниках» не состою. Мне и по должности не положено. Тем более, сами знаете, их методы не всегда находятся в соответствии с установлениями закона… — Я ведь к вам не в официальном качестве пришел. Не как прокурор к полицейскому начальнику, а как дворянин к дворянину, — укоризненно молвил Матвей Бенционович. — Понимаю-с, — поспешил его успокоить полицеймейстер. — И говорю исключительно во избежание какой-либо двусмысленности. В «опричниках» не состою и не все их акции одобряю, особенно те, от которых проистекает вред имуществу либо жизни и здоровью. Иной раз по-отечески и пожуришь, без этого нельзя. Люди-то горячие, есть и отчаянные головы, однако сердцем чисты. Только иногда придерживать нужно, чтоб дров не наломали. — Как правильно вы все говорите! — вскричал визитер. — Я чрезвычайно рад, что обратился именно к вам. Понимаете, я потому и хочу сам создать заволжскую «опричную» дружину, пока это не произошло самопроизвольно. Желал бы, так сказать, находиться у истоков и тактично направлять. — Вот-вот. И я тоже тактично направляю. А поучиться у наших молодцов есть чему. — Гвоздиков важно помолчал, как надлежит солидному человеку, которые взвешивает все «за» и «против» перед ответственным решением. — Хорошо, господин Берг-Дичевский. Как дворянин дворянину. И сведу с кем надо, и объясню, с какой целью вы приехали. Сам при встрече присутствовать не смогу — прошу покорно извинить… Матвей Бенционович поднял ладони: понимаю, понимаю. — …Да и вам свое звание афишировать не советую. И еще вот что… — Гвоздиков деликатно потупился. — Я вас отрекомендую есаулу как господина Дичевского, без «Берга». А то наши русаки, извините, и немцев не очень жалуют. — Ах бросьте, да какой я немец! — искренне воскликнул Бердичевский. Отечество в опасности К опасному мероприятию Матвей Бенционович приготовился основательно, хоть и конфузился, даже иронизировал над собой, бормоча: «Скажите, какой Аника-воин. Мальчишество, право слово, мальчишество…» Первым делом купил в оружейном магазине револьвер «лефоше». Шестизарядный, со складным крючком, за тридцать девять рублей. Приказчик про складной спуск сказал: «Разумное приспособление, особенно если носить оружие в кармане. Не зацепится, попусту не выпалит». За ту же цену, в виде подарка от фирмы, Бердичевский получил еще и однозарядный жилетный пистолетик, целиком помещавшийся в ладонь. «Незаменимая вещь при нападении ночного грабителя, — пояснил приказчик. — Эта крошка обладает поразительной для своего калибра убойной силой». У «крошки» спусковой крючок был обычный, не складной, и прокурор занервничал. Представил, как пистолетик, повернутый дулом книзу, возьмет и бабахнет. Пулька поразительной убойной силы пропорет и грудь, и бок. Ну его к черту. Переложил игрушку в карман брюк. Нет, так тоже нехорошо. Наконец додумался: задрал штанину, засунул за ремешок носка. Железка немножко давила на щиколотку, но ничего, терпимо. Записка, присланная в гостиницу от Гвоздикова, была короткая и странная: «В полночь на набережной под фонарем».