* * * Очнулся он от осторожного потряхивания и с трудом разлепил глаза. Девочка-помощница испуганно заглядывала ему в лицо. — Вы в порядке, ваш лекарство? — Все хорошо, задремал с дороги, — Тамаш с трудом сосредоточил взгляд и сам удивился, как это он смог так крепко заснуть. — Пойдемте, вашество. Мама велела вас в комнату проводить, — девочка потянула его за рукав, и Тамаш послушно поднялся. Они прошли через сад к дому и поднялись на третий этаж на чердак. — Мама просила извинять — других комнат нет, — виновато пробормотала девочка, отворяя хлипкую дощатую дверь. Тамаш остороженно заглянул в небольшую мансарду и с облегчением выдохнул: желтый свет из окошка в крыше теплым прямоугольником расчертил узкую койку, заботливо прикрытую свежей простыней; в углу пухлой стопкой лежали сухие веники из листьев; уютно пахло нагретой соломой и деревом; из сада долетали ароматы еды. Тамаш искренне заверил, что это отличная комната, и девочка, довольная, добавила: — Матушка велела передать: для вас налита малая купальня. Будете готовы, спускайтесь в сад. Тамаш удивился, но поблагодарил и отпустил девочку. Обычно это он выпрашивал теплой воды и не всегда успешно, но чтобы хозяин сам предложил искупаться, да еще и в целой купальне. И тут его осенило: каменные дома, каменоломни — да он же в знаменитых Каменных Ключах! Он так увлекся работой, что даже не заметил, как добрался до одного из самых удивительных городов королевства. А дом Сесилии, любезно его приютившей — ничто иное, как городские купальни! Тамаш скинул сапоги и с наслаждением растянулся на теплой соломе, стараясь припомнить историю края. Город появился после того, как начали разрабатывать каменоломни — кто-то из отпрысков тогдашнего герцога наткнулся во время охоты на горячие озера, а свита быстро разнесла новость среди рабочего люда. Наиболее предприимчивые быстро смекнули, что теплая вода позволит шлифовать камни даже в зимние месяцы без особых затрат на отопление. И, вместо того чтобы транспортировать глыбы на юг, по-быстрому оборудовали мастерские прямо на источниках. А вскоре мастерские обросли городскими домами. Но источников оказалось не так уж много и выходили они в стороне от больших дорог, и городишко так и не разросся, хотя исправно платил налог в казну уже нынешнему герцогу и приносил немалую прибыль своим горожанам. Тамаш с чувством потянулся, снова сел и натянул сапоги. Выудив из сумки свежую рубаху, он поспешил в сад и его провели в полутемную каменную комнату с круглым окошком под потолком и большой каменной чашей, до краев наполненной чистой водой. В помещении приятно пахло смесью эфирных масел. — Одёжу оставьте. Матушка застернёт. Тамаш поблагодарил девочку, плотно закрыл дверь и, скинув опостылевшую дорожную одежду, с наслаждением погрузился в блаженное тепло. Прошло немало времени, пока он тщательно вымылсяы, отскреб посеревшие от пыли ноги, несколько раз напенил и смыл волосы, и все никак не мог поверить, что ему так несказанно повезло! Когда каждый сантиметр кожи покраснел и распарился, он, наконец, вылез и ополоснулся из ведра, заботливо приготовленного в углу. Все в нем разомлело от чистоты и блаженства, и единственное, на что он готов был потратить остаток дня — это сон в свежей постели. И, Виата всемогущая, он точно проспит до завтрашнего обеда! Ничто в этом мире не сможет заставить его передумать. Перед уходом Тамаш аккуратно сложил грязную рубаху, накинул балахон, прихватил сумку и направился в сад с одной только мыслью о манящей ровной и чистой кровати на чердаке. Но, проходя между столами, вдруг почувствовал непривычную слабость, ноги обмякли, перед глазами заплясали цветные точки, а уши как заложило ватой, и он, наткнувшись на табурет, свалился лицом в траву. Очнулся Тамаш от внушительных оплеух. В мутной пелене над ним плыло взволнованное, потное лицо Сесилии. Женщина крепко держала его за грудки и что-то быстро причитала на звонком южном наречии. Когда Тамаш попытался увернуться, Сесилия облегченно вздохнула: — Ох, очнулись! Хвала Виате, заступнице хилых да хворых! Да что ж всех разобрало сегодня на обмороки! Тамаша быстро усадили на тот самый табурет и вручили кружку воды. — Прошу простить меня, не стоит беспокойства, — Тамаш смущенно оглядел зевак, — разомлел немного с дороги. — Ага, — скептически хмыкнула Сесилия, — хилый этот тоже так говорил. Да только я уж навидалась бродяг недокормленных. Разомлел он! Так и уплелся, еле ноги тащил. Ну а вы что? Очухались? — Уже все в порядке, прошу еще раз простить, — вежливо отмахнулся Тамаш, — так с кем еще нездоровье случилось? Он уже мысленно попрощался с кроватью — как минимум, перед тем как пойти спать, нужно найти и осмотреть этого хилого, который куда-то уплелся. Сесилия неопределенно взмахнула крепкой рукой и противно запричитала: — Да провожатый этот. С пилигримами который. Сидел-сидел, да так и рухнул лицом в стол. Обормот малолетний. Кольчугу! Да в такую-то жару! Тьфу, полудурок в платочке. Не будь он с божьими странниками — и на порог бы не пустила! Тамаш слушал в пол-уха, надеясь, что парень окажется обычным бродягой, сомлевшим от пива и сытной еды, и уже мечтая, как вскоре растянется на кровати. — Я-то его размотала, платочек евоный, засаленый, да водой поплескала, — не унималась хозяйка, — так он еще и меченый какой-то. Тьфу, Виата сохрани! Скорей бы убирался! Аваим его забери! Тамаша как молнией ударило — меченый! Все мысли о кровати улетучились в один миг. Осторожно, чтобы не выдавать волнения, он спросил: — А где этот провожатый сейчас? Я бы хотел его осмотреть. — Да там он, в амбаре, — она снова взмахнула рукой, — только не ходили б вы. Не марайте руки. Не приведи Виата, и вправду окажется печать Аваимова. — Виата-заступница не по чинам раздает благости, а всякому, у кого есть нужда, — строго одернул ее Тамаш. — Ох, и то правда! — Сесилия по-девичьи прикрыла рот ладошкой, — простите, ваше лекарство, бабу болтливую! Не со злости я, по скудоумию, богохульство сказала. — Ладно, вижу, что не со злости, — отмахнулся Тамаш, желая поскорее закончить разговор, и Сесилия благоразумно удалилась, а лекарь направился к амбару. Притворив дверь, Тамаш оказался в просторном пустом помещении. Внутри было темно и уютно пахло сеном. Когда глаза освоились после яркого солнца, Тамаш оглядел сарай. Сквозь тонкие солнечные лучи сновали мелкие насекомые и, потревоженные, взвихрялись желтые пылинки. На полу виднелись округлые кучки остатков прошлогоднего сена и, почти незаметный в душистом полумраке, между ними скрючился худенький паренек. Почувствовав чужое присутствие, мальчонка заворочался и тяжело затряс головой, разгоняя сон, а заметив посетителя, испуганно подскочил и, щурясь против света, зашарил под сеном. Тамаш примирительно поднял руки: — Прости, не хотел тебя будить. Хозяйка сказала, что ты захворал, и я зашел посмотреть, если нужна моя помощь. — Не нужна мне помощь, просто устал, — дернул плечами паренек. — Я верю, но можно я все-таки посмотрю? Мальчишка собрался ответить что-то резкое, но разглядев золотое тиснение, передумал. Он неохотно вылез из-под сена и вытянул здоровенный заржавленный меч. К удивлению Тамаша, ростом парнишка оказался почти с него самого, но рядом с худощавым лекарем выглядел сущим заморышем: изможденный, несуразно худой, с запавшими щеками и грязными взлохмаченными волосами. Старая кольчуга косо висела на узких плечах, а из обтрепанной и неподходящей по размеру одежды торчали тощие руки и ноги. Мальчишка поднял на лекаря большие светлые глаза и неуверенно спросил: — Что надо делать? — Ничего, просто дай руку. Парень недоверчиво прищурился, но руку протянул. Тамаш осторожно взял худенькое запястье и прижал пальцы к основанию ладони. К его облегчению, несостоявшийся вояка не был ни больным, ни умирающим, просто уставший и очень плохо питающийся подросток. — Ты пришел вместе с пилигримами? — Да, — буркнул мальчишка. — Интересно. И давно вы странствуете? — Послушайте, — пустил петуха паренек, — я просто хочу отдохнуть, пока меня не выгнали из этого амбара! — он выдернул руку, — Если я не умираю, можно мне уже лечь спать? — Постой, — остановил его Тамаш, — я не просто так сюда пришел! Мальчишка настороженно замер. — В саду я кое-что слышал, и это меня встревожило. Парнишка сжал платок, прикрывавший обтрепанный ворот, и тут же сам себя одернул и по-детски спрятал руку за спину. — Но меня тревожит не что я слышал, — продолжил Тамаш, — а то, что это могли услышать другие. Юноша побледнел и вдруг часто задышал. Метнулся было к выходу, отшатнулся при виде скользнувшей мимо тени, обернулся, обшаривая взглядом помещение, и с отчаянием воззрился на маленькое окошко под самой крышей, нервно переминаясь и теребя платок. Тамаш осторожно приблизился и деликатно тронул юношу. Тот на мгновение замер и вдруг облегченно выдохнул, сгорбившись и словно бы весь смягчившись. Мышцы его расслабились, дыхание успокоилось, а взгляд прояснился и из затравленного стал просто обеспокоенным. — Легче? — спросил Тамаш. Парнишка кивнул. — Значит, это все-таки правда? Мальчишка упрямо поджал губы и сердито зыркнул из-под грязных волос. — Я не тот, кого тебе стоит бояться, — улыбнулся Тамаш и поднял к световому лучу левую руку, одетую в тонкую перчатку с обрезанными пальцами. Мальчонка вытянул длинную шею. Тамаш развернул ладонь тыльной стороной к свету и оттянул край перчатки, обнажив полоску кожи с вереницей черных символов, выходивших из-под рукава и сбегавших на кисть, скрытую перчаткой. Мальчишка ахнул. — Знакомо? — спросил Тамаш. Юноша нервно сглотнул и ослабил тряпицу на шее: в лохмотьях показалась тощая ключица с вереницей таких же знаков. — Печать Аваима… — прошептал Тамаш. * * * Лекарь усадил юношу, назвавшегося Эрнальдом, за отдельный столик, сбитый из высокого табурета и донышка от пивной бочки, и попросил девочку принести похлебки и кружку молока, а сам направился в глубину сада, где хозяйка что-то выговаривала излишне перебравшему каменщику. Женщина громко тараторила, по-южному раскатывая слова, и возмущенно жестикулировала, но завидев лекаря, присмирела и тревожно оглядела сад, остановив недовольный взгляд на сгорбившемся невдалеке Эрнальде. Тамаш сделал вид, что не заметил, быстро с ней переговорил и скрылся в доме. Примерно через час, когда юноша начал опасаться, что новый знакомый передумал, лекарь вновь появился, неся в руках пухлый сверток. — Как тебе угощение? — подмигнул он, присаживаясь к столу. Эрнальд неуверенно кивнул и, оглянувшись, тихо спросил: