– Сейчас уведу, всё сделаю. – Давай, Игорек, побыстрее. Влетит мне, понял? – Да, да… – отмахнулся Игорь. Закинув на плечо спортивную сумку, оказавшуюся тяжелой, как автомобильное колесо с диском, он подхватил Соню и вывел ее через крутящуюся дверь на улицу. Соня не сопротивлялась, вышла, размазывая тушь по лицу и громко шмыгая. Не спеша, они двинулись к стоянке, где Игорь припарковался. – Хочешь, домой подвезу? Ты где живешь? Соня сморщилась, и Игорь приготовился к очередному шквалу слез. Но обошлось. – Нигде, – просипела она, вынула из кармана смятый бумажный платок, в который явно уже плакали, и промокнула глаза. – Теперь нигде. Денег нет. Думала, может, Паша даст. Я ему писала и звонила, а он не отвечает. – Не отвечает, да, – кивнул Игорь, вспомнив, как сам насоветовал сменить номер и почтовый адрес от греха подальше. Ну и кто здесь долбоклюй? Порыв ветра прилепил Сонино платье к телу, обозначив округлившийся живот, и Игорь наконец всё понял. Его охватило изумление, детская радость от разгадки, затем всё это сменилось сочувствием, за которым зло ворочались эгоистичная зависть и неодобрение. Сколько времени прошло со дня отъезда Чжана? Когда прекратились редкие звонки и иссяк ручеек денег, которые переводил Павел? После этого много воды утекло. Были два с половиной месяца в СИЗО, шконки и тонкие матрацы с комковатой сбившейся начинкой, длинный общий стол и крашеные лавки, дощатый темно-красный пол. Был тезка, сидевший с ним в камере и потом ушедший по этапу куда-то под Тверь. Другие ребята тоже подобрались неплохие, хоть один и стучал регулярно, всё допытывался, по какой Игорь идет статье и правда ли наркотой барыжит. Был парень на записи с камеры наблюдения – черная толстовка с принтом «NMSL», маска на лице, – крутился рядом с бэхой утром, когда Игоря забрали. Но часть машины закрывал кузов грузовика, не было видно, чтобы кто-то залезал в салон. Никто этого парня и не искал. Потом – похороны бабки, устроенные Милой и прошедшие без него, суд, освобождение, невеселый Новый год. По каким-то санитарным нормам закрыли «Читальню», Игорь был вынужден продать здание за бесценок, затем избавился и от квартиры. Мужиков, бивших стёкла, тоже не нашли – менты сказали, что видеозаписи не получились, работе камер мешали глушилки из кафе. Чушь полная, короче. Друзья-коллеги не отвечали на звонки – если и брали трубку, то говорили нехотя и под разными предлогами быстрей прощались. Лиля ответила лишь раз, прошептала срывающимся голосом: «Простите, не звоните, пожалуйста, больше». Прошли месяцы – а казалось, годы. Чжан в памяти Игоря успел посереть, растерять весь свой гениальный шарм и схожесть с Толиком. Расчеловечился, стал полустертым экспонатом прошлого. Но Игорь всё еще был ему должен. Он открыл дверь бэхи с пассажирской стороны: – Садись. Пару мгновений Соня тупила, подрагивая, глядя внутрь салона, как будто видела там страшное. Затем всё же села. Тяжеленную сумку Игорь бросил в багажник, внутри что-то громыхнуло, звякнуло. Кастрюли она там таскает, что ли? До деревни они добрались без пробок. По дороге Игорь попытался узнать о Соне хоть что-то, но понял лишь, что раньше она работала в сети «Али», а последние месяцы жила в реабилитационном центре, пока не сбежала оттуда. И ночь она провела в круглосуточной «макдачке» неподалеку. Не закройся «Читальня», он мог бы дать Соне работу. Черт, да он сам теперь был безработным; конечно, с небольшой заначкой, – но надолго ли ее хватит? Хотя был у него на уме один проект, он мог вложить в него деньги, вырученные за квартиру. Это стоило обдумать. Соня молчала, сжав бледные губы, провожала взглядом облитые солнцем заснеженные поля. Перед мостом через Оку Игорь свернул с шоссе на двухполосную дорогу с уже изученными выбоинами и поворотами, миновал ельник и спустя минут пятнадцать парковался на участке, пятясь задом по утрамбованным колеям в снегу. Соня последовала за ним в дом безропотно, без вопросов. Надо так надо. Вошла, разулась, повесила пуховик, забрала куртку у Игоря и ее повесила тоже. Осмотрела груды коробок, кровать со смятым посеревшим бельем, вещи на спинках стульев, горы грязной посуды на кухне и на столе в гостиной. Ее сумку Игорь поставил к себе комнату, свои же шмотки и остатки товара из закрытой кофейни решил перетащить в угловую, заставленную коробками с бабкиными вещами, которые он решил сохранить. Их следовало отнести на чердак. Соня расстегнула сумку, полезла внутрь, и Игорь разглядел сложенные стопками иконы. Одну Соня поставила на тумбочку у кровати и перекрестилась. Без сил Игорь прошел на кухню и опустился на жалобно скрипнувший табурет. Обхватив голову ладонями и запустив пальцы в волосы, он долго рассматривал бело-серый рисунок дээспэшного стола, ломаную трещину, тянувшуюся от угла, забившиеся в нее сухие крошки. Он вдруг почувствовал скопившуюся на кухне вонь: кисловатый больной запах лежалых овощей, старости, плесени и мокрых досок. У бабки было очень много вещей, Игорь обнаружил это, лишь когда переезжал. Постельное белье, слежавшееся в шкафу в неразделимые пласты, пуховые платки, в них завернуты платки шелковые, ленты и ремни. Много летней обуви, часть Игорь выбирал ей сам. Платья, которые бабка не надевала лет десять, ворох лекарств, неполные наборы посуды, еще советские тарелки с царапинами от ножа. Кольца, старые рубли, бумажные документы: трудовая книжка, справки, пожелтевшее дедово удостоверение «Ветеран труда». Печать, которой она штамповала рецепты, когда еще работала. Два скальпеля, пуговицы, гнутые иглы, шило, линейка, серебряная ложка из Забайкальска, очки без одного стекла, старые фотографии, на одной бабушка и мама стоят перед институтом в Екатеринбурге, мама совсем молодая, улыбается в камеру. Когда Игорь собирал всё это в черные пакеты для мусора, набивал их под завязку, в голову то и дело заползала мысль: а что останется после него самого, когда он умрет? Несколько коробок из закрытой «Читальни» с кофе и кружками? Электробритва, костюмы, кеды, лыжи? Придут узбеки, которые ходят по деревне и предлагают помощь, деловито растащат вещи, книги возьмут на розжиг, плохие пиджаки и брюки кинут в строительные мешки, хорошие, но не подходящие по размеру повесят на край помойного контейнера, что стоит в конце улицы. Те будут подрагивать на промозглом ветру, трепыхаться подбитой птицей, пока их не заберет какая-нибудь экономная бабка, чтобы распороть на лоскуты и пошить одеяло. Дом на время опустеет, остынет и заплачет пылью, а потом наполнится другими людьми, которые и знать не знали Игоря Лыкова. И что, на этом всё? За спиной шоркнули шаги, зашелестел, вскипая, чайник, звякнули чашки, хрустнула заварка. Не поднимая головы, Игорь следил за передвижением звуков по кухне, чувствуя, как по телу разливается тепло. Надо же, как успел отвыкнуть от живых людей. Как, оказывается, это по-звериному приятно – не быть одному. Стукнула чашка – Соня поставила ее на стол перед Игорем. – Ты с сахаром пьешь? Игорь качнул головой, следя, как на поверхности кружатся три чаинки. Остальные утонули, окрасив кипяток в янтарный цвет. Сухо щелкали часы, урчал холодильник с гроздьями магнитов на дверце, включился газовый котел. А за периметром стола и Игорева внимания, в размытом пятне у окна, что-то происходило. Соня расстегивала пуговицы на вороте платья буднично и просто, без выражения на бледном лице. Выпуталась из одного рукава, затем из другого, отвернулась и обнажила худую спину. Полупрозрачную кожу на ее лопатках тоже усыпали конопушки, будто кто-то дунул на нее пыльцой. Чаинки кружились, замедляя ход. Фарфоровый бок чашки раскалился, обжег пальцы. – Не надо. Соня с удивлением глянула через плечо. – Достань вазу, там вроде пастила осталась, – хрипло сказал Игорь и указал на шкаф рядом с плитой. – Местная, коломенская. Вкусная, попробуй. 6 Похожие на жуков люди в черных шлемах и панцирях бронежилетов оттеснили его в квартиру, не представившись и ничего не объясняя. Двое держали, заломив руки за спину, хотя он и не пытался сопротивляться или бежать. Четверо обыскивали комнаты. Они вывернули содержимое шкафов, перетрясли кровать, сканерами проверили стены и матрац и даже заглянули в холодильник. Распороли коробки Син Вэя, которые тот так и не забрал. Внутри оказались тряпки, три кастрюли, дешевые статуэтки, глиняные миски, исцарапанные арки без одной дужки и утюг, клубок проводов и поношенные кеды. Несколько мисок полицейские разбили, чему Павел даже был немного рад: он устал спотыкаться о коробки и еще на той неделе решил перенести их в офис. Объяснить, что же произошло с рыбами, будет гораздо тяжелее – аквариумы перевернули, пол был залит водой, и рыбы задыхались, пучили глаза на Павла. Но помочь им он не мог, он сам задыхался. Очки и планшет конфисковали. Нашли в шкафу второй планшет, старый и пустой, еще российский, забрали и его. Один из полицейских вытряхнул на пол содержимое чемодана, поднял растрепавшийся «Путь» и показал остальным. Обыск тут же завершился. Полицейские собрались, погрузили Павла в тонированный джип. Гнали по тротуару, объезжая пробки на дорогах и горящие покрышки, люди едва успевали отпрыгивать, и Павел даже зажмурился, ожидая, что вот-вот кто-нибудь расплещется по лобовому стеклу. Машина остановилась у здания без табличек. Там Павла усадили за стол допросной и заперли под прицелом камер. Пока не били, хотя, возможно, руки можно было не выкручивать так сильно, да и заталкивать в салон машины аккуратнее, не обдирая Павлу лоб о дверной проем. Павел громко потребовал адвоката, затем еще раз, но, похоже, его никто не слышал. Он бессильно облокотился на стол и закрыл лицо руками, тяжело дыша в ладони. В виске мелко пульсировала боль, как будто изнутри кто-то колол иголкой. Надо было выбросить «Путь» в Амур. И что теперь? Павла тоже обвинят в терроризме? Вдруг полиция выяснила, что он взломал свой чип? А может, они узнали об убийстве? Он не хотел обратно в Россию, он не мог вернуться и оказаться на скамье в зале суда, за решеткой, из-за того, что… «Сделал мир чище», – подсказала Шваль. Через час или через два – время в закрытой комнате видоизменилось, безгранично растягивалось, – в комнату вошли двое. Они говорили по очереди. Один, лощеный и изящный, вылитый актер мыльных опер, обращался к Павлу исключительно официально. Второй, горластый, коренастый, глазками, короткой шеей и повадками похожий на вышибалу из недорогого клуба, звал Павла «свиной башкой», «тупой свиньей», «ублюдком». Не хватало «швали». – Ты, Чжан Баолу, с какой целью приехал на территорию Китайской Народной Республики? – спросил Вышибала, опершись мясистым кулаком на стол. На запястье поблескивали золотом часы, увесистые, под стать владельцу. – Работать, – ответил Павел, пытаясь угадать, к чему такой вопрос. – Вы устроились в «Диюй», – спросил с другой стороны Актер. – Хотели совершить диверсию? – Я? Нет! – Но твоя баба в России из «Контранет». Она тебя завербовала или ты ее? – Мы давно расстались. И я не имею отношения к «Контранет». – Тогда как вы объясните наличие у вас вот этой книги? Актер положил на стол помятый «Путь». Вышибала пригвоздил книгу пальцем, как опасного гада. – Да, как ты это объяснишь, мешок с говном? Павел сказал, что «Путь» он нашел в России, думал, что это сборник китайской философии, ну или что-то в этом роде. Следователи ему не поверили. В тот момент он сам себе бы не поверил. – Кто твой координатор, свиная ты башка? Кому ты передавал данные «Диюй»? – У меня нет координатора! И я не передавал данные, я просто… – Молчать! – Вышибала шарахнул кулаком по столу, стальные ножки скрипнули по полу. Актер не повел и бровью, скучающе крутил стальную ручку между пальцами. На ней был выбит красный глаз. – Зачем приехал из России? Павел дернул щекой. Опять этот вопрос. – В адаптационном центре вы сообщили, что у вас нет родственников, – сказал Актер. – Вы подписали документ, у нас он имеется. – Их и нет. Мои родители умерли, я не женат. – Ты что, тупой? Папаша твой был террористом, недавно помер, – и тут ты нарисовался. Думаешь, мы не знали, зачем ты едешь? Кто сообщил тебе? Как он тебя нашел? – Со мной никто не связывался. – Да как же. – Вышибала погрозил Павлу кулачищем и повернулся к напарнику. – Врет он, ну врет он всё, свинья такая. Такой же, как папаша. Чжан, ты в курсе, что у него даже диплом был липовый? Доктор, блять, филологических наук. Киберпреступник, вот он кто. Все вы. – Мне нужен адвокат, – сказал Павел, чувствуя, как помутилось в голове. Лишь бы не Шваль опять, надо дышать глубоко и ровно. Вдох-выдох. Вдох. – Хрен тебе, а не адвокат. Кто вышел на связь? Кому сливаешь данные о чипах? – Я не передавал данные, я приехал работать!.. Снова удар кулаком по столу. Павел вздрогнул, хоть и знал: его самого они лупить не могут, не имеют права, это сразу окажется в отчетах чипа. Актер сделал знак, и Вышибала отошел в угол, переводя дыхание. – Мы хотим предложить вам сделку. – Какую?