Анаис не отвечала. Рукой она крепко зажимала рот и нос. Огромная обезглавленная туша наводила на мысли об античных жертвоприношениях, призванных высвободить жизнетворные силы природы и увеличить плодородие земли. — Вот ведь несчастье-то, — вздохнул фермер. — Cuatreño.[15] Как раз собирались его выпустить. — В первый и в последний раз. — Вы рассуждаете точь-в-точь как все эти горлопаны, которые нам житья не дают. — Спасибо за комплимент. — Выходит, я прав. За милю таких чую… Сменить тему. Иначе из него ничего не выжмешь. — Я полицейский, — твердо сказала она. — Мои личные убеждения никого не касаются. Сколько весил этот бык? — Примерно пятьсот пятьдесят кило. — Доступ к нему в загон был открыт? — Мы держали его на пастбище. Туда доступа нет вообще. Дороги нет, понимаете? Только верхом можно проехать. Анаис обошла вокруг мертвого тела быка. Ее мысли вернулись к убийце. Не всякий решится напасть на такого бугая. Но убийце для его чудовищной постановки позарез нужна была бычья голова, и он не колебался. — Сколько всего у вас быков? — Две сотни. На разных пастбищах. — Сколько животных содержалось вместе с этим быком? — Примерно пятьдесят голов. Анаис, все так же прижимая руку ко рту, приблизилась к туше. Черная шкура потускнела и казалась пропитанной влагой. Анаис не могла не почувствовать, как картина бесформенной массой лежавшего на полу мертвого быка перекликалась с тем ужасом, что она своими глазами видела в ремонтной яме. Только там в жертву был принесен Филипп Дюрюи. Но если Дюрюи воплощал собой одновременно и Минотавра, и его жертву, то обезглавленный бык символизировал и высшее божество, и жертвенное животное. — Как, по-вашему, преступник сумел справиться с быком? — Выстрелил капсулой со снотворным. Бык свалился, и тот отрезал ему голову. — Разве он не испугался остальных быков? — Так они разбежались, наверное. Первая реакция быка на опасность — бежать. Анаис и раньше был известен этот парадокс. Быки для корриды вовсе не агрессивны. Просто их защитная реакция проявляется в таких беспорядочных метаниях, что это создает впечатление злобности. — А он не мог подсыпать снотворное ему в корм? — Нет. Зимой мы даем им сено и pienso.[16] Пищевые добавки. Кормушки наполняют только наши пастухи. К тому же все животные едят из одного и того же лотка. Нет, он точно выстрелил в него капсулой. По-другому никак. — У вас на ферме имеется запас препаратов снотворного действия? — Нет, зачем? Если надо усыпить быка, мы вызываем ветеринара. А у него свои лекарства. И свой пистолет. — Не знаете ли вы кого-нибудь, кто бы интересовался быками для корриды? — Знаю. Тысячи человек. Каждый год съезжаются к нам на праздник. — Я имею в виду человека, который крутился бы возле вашей фермы. Шнырял тут, что-то вынюхивал? — Нет, такого не видал. Анаис вглядывалась в перерубленную шею животного. Мертвые ткани приобрели темно-фиолетовый оттенок. Словно корзина, полная спелой ежевики, подумалось ей. Поверх раны поблескивали какие-то мелкие кристаллики. — Расскажите мне, как они умирают. — То есть? — Как бык погибает на арене? Фермер пожал плечами: — Матадор вонзает в затылок быку шпагу по самую гарду. — Какой длины лезвие шпаги? — Восемьдесят пять сантиметров. Чтобы могла достичь артерии или легочной вены. Анаис будто наяву увидела, как остро заточенный клинок проникает сквозь черную шкуру, пронзая органы и ткани. А вот и она маленькой испуганной девочкой сидит на каменных ступенях амфитеатра. От ужаса она прижималась к отцу, а он обнимал ее, защищая. И смеялся. Подонок. — Но до этого пикадор перерубает быку затылочное сухожилие пикой, — сказала она. — Ну да. — Потом в дело вступают бандерильеро. Они расширяют рану, чтобы потекла кровь. — Если вы и так все знаете, зачем спрашиваете? — Я хочу составить четкое представление обо всех этапах умерщвления быка. Это ведь довольно кровавая картина? — Ничего подобного. Все травмы носят внутренний характер. Матадор не должен задевать легкие животного. Публика не любит, когда бык плюется кровью. — Да ну? Значит, матадор своей шпагой его просто приканчивает? Так сказать, наносит удар милосердия? — Послушайте, чего вы ко мне привязались? Чего вы от меня-то хотите? — Я хочу выяснить, не мог ли убийца быть матадором. — Мясником, а не матадором. — А разве это не одно и то же? Mayoral направился к двери, показывая, что разговор окончен. Опять Анаис все испортила. Она нагнала его на пороге. Дождь перестал, сквозь тучи несмело проглянули лучи солнца, заставив лужи сверкать зеркальным блеском. Вместо того чтобы попытаться расположить к себе фермера, она не удержалась от следующего вопроса: — А это правда, что быков для корриды никогда не подпускают к самкам? Чтобы были злее? Бернар Рампаль обернулся к ней и процедил сквозь зубы: — Тавромахия — это искусство. И, как всякое искусство, имеет свои законы. Вековые законы. — А мне говорили, что в загонах они пытаются оседлать друг дружку. Как вы думаете, если бы публика узнала, что все ваши быки — гомики, ей бы это понравилось? — Катитесь отсюда. * * * Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Сидя за рулем машины, Анаис вслух проклинала себя. Вчера завалила разговор с врачом — любителем гольфа. Сегодня — с фермером, который знал о быках все. Она просто не умеет держать себя в руках. И только все портит своими детскими наскоками и грошовыми провокациями. Ей поручено серьезное уголовное расследование, а она играет в подростковый бунт против буржуазного жизненного уклада. Кровь стучала в висках. Лицо покрылось холодным потом. Если один из них сообразит позвонить в прокуратуру, ей конец. Дело передадут другому полицейскому. Более опытному. Менее импульсивному. Добравшись до Вильнев-де-Марсана, она сделала остановку. Высморкалась, еще раз попрыскала лекарством в горло и закапала нос. Следовало заехать в жандармерию, но ее обуревали сомнения. Разговор с коллегами надо вести максимально дипломатично, но она на это просто не способна. Особенно сейчас. А, ладно. Пошлет к ним Ле-Коза. У него к таким вещам талант. Она завела мотор и надавила на педаль газа. На сей раз она не стала кружить по шоссе департамента, а побыстрее выбралась сначала на магистраль N10, затем — на Е05. И взяла курс на Бордо. Зазвонил мобильник. Не отрывая глаз от дороги — она мчалась со скоростью 180 километров в час, — Анаис плечом прижала к уху телефон. — Это Ле-Коз. Я всю ночь шерстил Интернет. А утром обзвонил все загсы и службы социальной защиты. — Давай, только коротко. — Филипп Дюрюи родился в Каэне в восемьдесят восьмом году. Родители неизвестны. — Что, даже мать?