«Катти» опять угораздило попасть в тайфун. И хотя она успешно отштормовалась, но была отброшена назад и достигла родных берегов на сто семнадцатый день. «Фермопилы» стояли дома уже две недели. «Хэллоуин» совершила пробег за девяносто дней… Тем не менее Мур получил самый высокий фрахт — 7400 фунтов стерлингов. «Фермопилы» и «Хэллоуин» — всего по 4600 фунтов. Дело в том, что Ллойд выплачивал высокие премии тем, кто рисковал плыть в неблагоприятную погоду. «Фермопилы» и «Хэллоуин» вышли из Шанхая не одновременно с «Катти Сарк», а на четыре месяца позже, когда полоса штормов уже кончилась. Мура сменил капитан Типтафт, очень осторожный человек, который никогда не рисковал. Он повел «Катти» старым путем, уже проложенным Муром, — в Сидней. Взяв там ненавистный всем капитанам клиперов уголь, направился с ним в Китай. Увы! — чая в Шанхае не оказалось. Агенты Уиллиса решили направить корабль в Ухань — за 600 миль вверх по реке Янцзы. Заплатив большие деньги за буксировку, они все-таки получили там чай нового урожая. На этот раз обратный путь обошелся без приключений— «Катти» сделала рейс за сто восемнадцать дней. И снова «Фермопилы» обогнали Типтафта, придя в Лондон на четырнадцать дней раньше! Выгрузив чай, «Катти» сразу же взяла курс на Австралию и добралась до Сиднея за семьдесят три дня, но «Фермопилы» достигли Мельбурна за шестьдесят четыре дня. Им опять удалось избежать шторма, в который, конечно же, угодила «Катти»! — Если бы мне такого капитана, как Кембол! — восклицал старый Уиллис, в который уж раз изучая судовой журнал «Катти» и ища в нем хотя бы намек на ошибки своих шкиперов. Но ошибок не было. Было страшное невезение с погодой, Кембол всегда каким-то сверхъестественным чутьем угадывал момент отплытия и успевал опередить шторм или буквально прилететь на его гребне. Впрочем, тот сточетырехдневный рейс «Фермопил», когда «Катти» брала чай в Ухане, был последним для Кембола — он, как и Джордж Мьюди, навсегда распростился с парусным флотом. 21 ноября 1875 года Типтафт снова отплыл в Сидней, «Катти» шла очень хорошо — в «ревущих сороковых» широтах при штормовом ветре скорость достигала пятнадцати узлов (27 километров в час). И все же вышедшие на семь дней позже «Фермопилы» — уже с новым капитаном — прибежали в Австралию на семь дней раньше! В 1876 году Типтафту наконец повезло. Приняв чай в Ухане, он дошел до мыса Старт на полуострове Корнуэлл за сто восемь дней и обогнал «Фермопилы» на целую неделю! Фрахт стоил 7830 фунтов стерлингов, в то время как владельцы «Фермопил» получили всего 6160. — Наконец-то моя лошадка обрела форму! — потирал руки старый Уиллис. — Теперь она покажет себя! Однако чай как груз кончался для парусных судов. Паровики доставляли его в Англию не за три месяца, как клиперы, а всего за сорок — сорок пять дней. Стоимость фрахтов снижалась. В 1877 году «Катти» в последний раз получила груз чая, но при этом фрахт уже едва покрыл стоимость буксировки по Янцзы. И все же Уиллис еще раз послал свой лучший клипер в Китай. Шел ноябрь 1877 года. На следующий день после выхода из Лондона заштормило. Вскоре шторм превратился в настоящий ураган. Типтафт лег в дрейф[29] на рейде[30] маяка Даунс, где уже скопилось около двадцати паровых и парусных судов, едва держащихся на якорях. К ночи подошло еще десятка полтора кораблей. Ветер усиливался. Он налетал шквалами. Корабли наваливались один на другой, ломали рангоут, опрокидывались. На берегу тревожно мелькали световые сигналы, душераздирающе выли ревуны… Типтафт сделал попытку поставить паруса и вырваться из этого ада, но парусину тут же изорвало в клочья, снесло за борт часть такелажа. В кромешной тьме «Катти» несколько раз сталкивалась с каким-то судном, разбивая фальшборты. На палубу рухнул рей нижнего фор-марселя. Деревянная фигура ведьмы Нэнни осталась без руки и без головы. Наконец забрезжило серое утро. К «Катти» подошел спасательный буксир и развернул ее против волны. Типтафт нанял еще один буксир и с их помощью отвел искалеченное судно в Темзу. Спасатели потребовали за работу 8000 фунтов стерлингов. Уиллис не заплатил им ни гроша и передал дело в суд. Пока «Катти» ремонтировали, суд разобрал дело. Претензии спасателей нашли чрезмерными и постановили заплатить им всего 2500 фунтов. Сразу же после ремонта «Катти Сарк» побила «Фермопилы» в австралийском рейсе. Типтафт дошел до Сиднея за семьдесят два дня, а его соперник до Мельбурна — за семьдесят четыре. Затем пошли в Шанхай. Но ни в Шанхае, ни в Ухане чая не оказалось из-за плохого урожая. Целый месяц «Катти» напрасно ожидала груза. Здесь от сердечного приступа неожиданно скончался Типтафт. А тем временем «Фермопилы», взяв в Австралии груз шерсти, пошли в Англию вокруг мыса Горн. Фрахт оказался очень выгодным. Для клиперов открылась новая, прибыльная «шерстяная линия». Паровые суда еще не заглядывали в эти воды — здесь им было трудно бороться с парусниками, потому что на всем переходе от Фримантла до Дурбана не имелось ни одной бункеровочной базы, где пароходы могли бы запастись углем. Новый капитан «Катти» — Уоллес, — так и не дождавшись чая в Китае, решил идти на Филиппины и принять любой груз, только бы оправдать рейс. В Маниле нашлась партия джута и сахара для американских заказчиков. «Катти» за сто одиннадцать дней доставила груз в Нью-Йорк, затем направилась в Англию. Она пересекла Атлантику всего за девятнадцать дней — почти со скоростью пассажирских клиперов. Это была сенсация! Старая Белая Шляпа мог удовлетворенно потирать руки. Но вместо этого он сократил экипаж корабля до девятнадцати человек (вместо бывших двадцати восьми) и приказал снять с мачт верхние стеньги и паруса. Он рассчитал, что обслуживание верхних парусов требует лишних рабочих рук, а выигрыш в скорости брамсели и трюмсели дают незначительный. К удивлению всех, и даже самого Геркулеса Линтона, мореходные качества «Катти» улучшились. Казалось бы, теперь ее можно было снова пустить на китайскую линию или в круговые рейсы Австралия — Китай, но владельцы клиперов, в том числе и Уиллис, уже поняли, что старые времена ушли безвозвратно. Уиллис, махнув рукой на рекорды, пустил свой лучший клипер на перевозку угля для американского военного флота, патрулирующего в районе Филиппин. Итак, приняв уголь у себя на родине в порту Пенард, «Катти» снова вышла в дальнее плавание. Уоллес зарекомендовал себя неплохим моряком. Единственным недостатком его было слабоволие. С самого начала плавания он не сумел поставить на место своего старшего помощника Смита. Второй помощник не шел в счет — он был еще более слабовольным, чем сам Уоллес, и к тому же настолько близорук, что с полуюта не мог разглядеть, что творится у фок-мачты. Кроме того, из девятнадцати матросов восемь были практикантами… Беды начались при выходе в Индийский океан. Нужно было сделать поворот, и старпом приказал отдать фока-галс со шпиля на полубаке. С полубака никто не ответил. — Трави галс, вахтенный! — заорал Смит. И снова никакого ответа. В те годы неповиновение при работе с парусами подвергало опасности весь корабль и команду. Достаточно было небольшого промедления, особенно в штормовом море, и жизнь корабля повисала буквально на ниточке. Поэтому неисполнение приказов расценивалось как начало мятежа. Смит бросился на полубак. Около шпиля стоял матрос с вымбовкой[31] в руке. Он просто запоздал выполнить команду старшего помощника. — Какого черта не отвечаешь?! — крикнул Смит и, выхватив из руки матроса тяжелую вымбовку, одним ударом проломил вахтенному голову. Это была первая кровь на палубе «Катти Сарк». Команда заволновалась и потребовала у капитана арестовать старшего помощника. Капитан запер Смита в подшкиперской. Однако на стоянке в Батавии Смит проломил стену кладовки и бежал. Вся вахта, к составу которой принадлежал убитый матрос, отказалась работать. Рейс пришлось продолжать, имея всего восемь матросов и младшего помощника… В Яванском море «Катти» попала в штиль. Трое долгих суток над морем висела одуряющая солнечная мгла. Все застыло в парной духоте. Зеленая вода стояла неподвижная, как в заброшенном старом пруду. Уоллес бесцельно слонялся по палубе. Если к нему обращались с вопросом, он смотрел на спрашивающего, будто просыпаясь, проводил ладонью по лицу и не отвечал ни слова. На четвертый день штиля вахтенный увидел, как в четыре часа утра Уоллес вышел из своей каюты, подошел к борту, некоторое время смотрел на море, а потом неожиданно перешагнул планширь и исчез. Только слабо плеснула вода за бортом. — Человек за бортом! — закричал вахтенный. Поднялась вся команда. Спустили шлюпку. Несколько часов расходящими кругами ходили кругом клипера, но капитана так и не нашли. Командование перешло ко второму помощнику. Кое-как довел он судно до Аньер-Кидола, поставил его на якорь и стал слать в Лондон телеграмму за телеграммой. Уиллис приказал выходить в море. Второй помощник отказался командовать кораблем. Тогда один из практикантов — вызвался быть капитаном. С трудом довел он клипер до Сингапура. На следующее утро он остался на корабле один — ночью разбежалась вся команда… Здесь же, в Сингапуре, «Катти» принял новый капитан — Брук. Неизвестно, кто рекомендовал его Уиллису. Он знал морское дело, но был мелочным деспотом, пьяницей, да к тому же еще и вором. Под его командой несчастная «Катти» начала слоняться из порта в порт, выискивая случайные грузы. Из Калькутты приняла груз чая на Мельбурн. Из Мельбурна взяла уголь в Китай. Оттуда пошла на Филиппины за джутом для Нью-Йорка… В Нью-Йорке большая часть команды снова сбежала — Брук ухитрился продать продукты, предназначенные для экипажа, и последние трое суток перед подходом к Америке люди жили только на галетах. Уиллис, узнав об этом, распростился с Бруком. В ту пору в Нью-Йорке стоял другой клипер Старой Белой Шляпы — «Блаккадер». С него и перевел Уиллис на «Катти Сарк» капитана Мура, старшего помощника и большую часть команды. Новый капитан — однофамилец того Мура, который уже командовал «Катти», — принял судно в невероятно запущенном состоянии. Паруса и такелаж множество раз чинились и выглядели как после морского сражения; полного запасного комплекта не было. Не было и продуктов на борту. Гордость каждого капитана парусника — палуба, которую обычно шлифовали песчаником, пропитывали льняным маслом и покрывали специальным бесцветным лаком, на «Катти Сарк» походила на грязный настил грузового пирса. Трюмы благоухали самыми отвратными запахами мира… Необходимы были генеральная уборка и срочный ремонт. Но Уиллис не дал новому капитану денег ни на новые паруса, ни на замену отдельных, потерянных во время штормов деталей. «Берите скорее фрахт и отправляйтесь!» — таков был приказ судовладельца. На этот раз грузом оказался керосин в жестяных банках, поставленных по две в ящики. Из-за «клиперной» конфигурации трюмов ящики плотно уложить не удалось. Во время качки они начали сдвигаться с места, несколько банок дали течь, и весь корабль сразу же пропах керосином. Керосиновые пары наполнили трюмы. Достаточно было одной искры, чтобы «Катти» взлетела на воздух. С этим опасным грузом Мур ухитрился пересечь Атлантику, обогнул мыс Доброй Надежды и, пройдя весь Индийский океан, прибыл наконец в Семаранг на острове Ява… Почистив корабль, Мур повел его в Индию. В Какинаде приняли шелк, пальмовый сахар и партию буйволиных рогов. Жуткая вонь от мелассы — сахарного сиропа, который образовался от смеси просыпанного во время погрузки сахара с трюмной водой, — тянулась шлейфом за кораблем. И все-таки новый капитан попытался во время этого перехода привести судно в порядок. В свободное от авралов время матросы чинили паруса, шлифовали палубу, ремонтировали рангоут и фальшборты. Через четыре месяца, к моменту швартовки в лондонских доках, «Катти» выглядела довольно прилично. В Лондоне Мур заявил Уиллису, что не выйдет в следующий рейс, если корабль не будет оснащен новыми парусами. Несколько раз бурно поговорив с капитаном, Уиллис отпустил наконец деньги на парусину. Зато старый скряга урезал сумму, выдаваемую на содержание «Катти», с двухсот пятидесяти до двухсот фунтов стерлингов. Странный в то время существовал обычай: капитан должен был добавлять к получаемой сумме деньги из собственного кармана. Приходилось выкручиваться разными способами. Почти каждый парусный капитан становился маленьким бизнесменом: перевозил пассажиров, выкраивал в трюме пространство для «своего» груза, частенько не гнушался и контрабандой. Никаких пенсий тогда не существовало, капитанам самим приходилось заботиться о своей старости. Поставив на «Катти» новые паруса и снасти, Мур отправился в Австралию с генеральным грузом. Он дошел до Ньюкасла за семьдесят девять дней и вернулся назад, обогнув мыс Горн, за восемьдесят два, обогнав все другие парусники, шедшие тем же путем. Старый Уиллис не поверил глазам, когда увидел швартующийся в порту клипер. Никогда он не думал, что «старушка», которой исполнилось четырнадцать лет (для клипера это пожилой возраст), может так ходить! — Как вам удалось это? — спросил он Мура. — У мыса Горн, где в шторм все убавляли паруса, мы шли под полными брамселями. Хорошо, что у корабля сняты верхние стеньги и такая широкая корма! — ответил Мур. — Я рад, что первым попал к январскому шерстяному аукциону. Ассоциация судовладельцев поздравила Уиллиса и капитана Мура с рекордным пробегом. Старая Белая Шляпа неожиданно хорошо заработал на аукционе шерсти. Мур получил большую премию. Да, в этот год — 1883-й — взошла наконец поздняя звезда «Катти Сарк». О ней заговорили и в Австралии, и в Китае, и в Соединенных Штатах Америки. Но каким трудным был этот путь в число мировых суперклиперов!. Еще два раза сходил Мур за шерстью в Австралию. Оба пробега оказались рекордными. Но капитан не радовался. Он видел, что парусники доживают последние годы. На океанских дорогах появлялось все больше и больше паровых судов. Хирели знаменитые парусные верфи. Их стапеля переоборудовались для шитья других кораблей. Томас Генри Исмей, владелец компании «Уайт Стар лайн», царил на Атлантике. Его железные чудовища «Британик» и «Джерманик», беря на борт по тысяча семьсот пассажиров, пересекали океан со скоростью четырнадцати узлов. Кунард построил пятипалубную «Сервию». Сияя электрическими лампами, гремя музыкой, она пробегала путь из Европы в Америку меньше чем за неделю! Не за горами были и австралийские рейсы паровиков. Да и служба на них была неизмеримо легче, чем на прославленных клиперах. Мур ушел от Уиллиса. Старик не долго думал, кого назначить новым капитаном на «Катти». Ричард Вуджет — вот самый подходящий человек. Он ненавидит паровики. Он влюблен в море, как в первую улыбку ребенка. Он не упустит своего — даже командуя тридцатипятилетней развалиной «Колдстрим», умудряется приносить доход. И ко всему прочему— он давно заглядывается на «Катти Сарк». Вуджет сразу поставил дело на практическую основу: он превратил клйпер в учебно-коммерческое судно. Только восемь опытных моряков, получающих жалованье, оставил он на борту. Остальные пятнадцать — двадцать человек были бесплатными практикантами. Впрочем, относительно бесплатными. Согласно контракту с Уиллисом, эти юноши работали и попутно обучались морскому делу. За учение они должны были платить — от пятнадцати до двадцати фунтов стерлингов в год. Старая Белая Шляпа знал, на что шел: Вуджет зарекомендовал себя прекрасным преподавателем. От учеников не было отбоя. Имя нового капитана «Катти» служило лучшей рекомендацией для поступления в Морской колледж. Итак, за все время своей жизни «Катти» впервые оказалась в руках заботливых и умелых. Ее выскоблили от киля до клотиков мачт. Ее заново отлакировали. Заменили все мало-мальски ненадежные снасти. Приобрели второй отличный комплект парусов. Даже самые незначительные поломки на борту сразу же ликвидировались. Старые моряки специально приходили в порт полюбоваться, как будет она отплывать или швартоваться после дальнего плавания. Десять «шерстяных» рейсов сделал на ней капитан Вуджет. И во всех рейсах она не знала равных. Ллойд регистрировал ее рекорды: семьдесят, шестьдесят девять, шестьдесят семь дней от Сиднея или Ньюкасла до Темзы. Восемьдесят, семьдесят восемь, семьдесят семь дней от Лондона до Сиднея вокруг мыса Горн! Давно побеждены не знавшие до того поражений «Фермопилы». В 1887 году «Катти» обогнала своего соперника на восемь, а средние клипера на восемнадцать — двадцать суток! Но пароходы наконец добрались и до австралийской линии. Они брали на борт в пять-шесть раз больше груза, чем парусники, и — самое главное! — они ходили по расписанию. Они совершенно не зависели от капризного ветра. Владельцы пароходов, спокойно покуривая сигары в своих конторах, могли с точностью до часа сказать, когда их любимый «Балтик» или «Викториан» выйдет из Сиднея и прибудет в Лондон. В 1890 году владельцы «Фермопил», не выдержав конкуренции, продали своего чемпиона канадской фирме «Рефорд» в Монреале. Рефорд перепродал их в 1895 году португальскому правительству. Еще двенадцать лет проплавали «Фермопилы» под новым именем «Педро Нуньес» как учебное парусное судно. В 1907 году клиперу исполнилось сорок лет. Перед владельцами встал вопрос: стоит или не стоит давать ему капитальный ремонт. После долгих споров в адмиралтействе решили, что ремонтировать клипер не стоит. Однако разобрать на дрова историческое судно у португальских адмиралов не хватило духа. И тогда они пригласили представителей английского адмиралтейства и тех капитанов, которые на нем плавали и были еще живы, на торжественные похороны корабля. Они вывели износившегося, растянутого в швах многолетним форсированием парусов красавца на буксире в океан, расцветили флагами и под похоронный марш Шопена торпедировали. Многие моряки плакали, видя эту смерть… А «Катти» осталась жить. Она была более крепкой постройки, чем «Фермопилы». Капитан Вуджет продолжал учить на ней будущих штурманов и капитанов… теперь уже для парового флота! В 1895 году умер Старая Белая Шляпа. Наследникам не нужны были его парусники. Они были людьми современного склада и делали ставку на скоростные железные суда. «Катти» продали португальской фирме «Феррейра», и она приняла имя своих новых владельцев. Снова и снова боролся клипер с жестокими штормами. Еще раз потерял руль и сотни миль прошел с аварийным рулевым пером. Во время шторма в водах Вест-Индии «Феррейру» выбросило на мель. Для любого деревянного судна это было бы равносильно смерти. Но «Катти» и на этот раз повезло. Недаром хвастался Линтон, что корпус его корабля по прочности ничем не уступит железному. «Феррейра» своими силами благополучно сошел с мели, отделавшись небольшими повреждениями. Из Лиссабона или Опорто клипер ходил в Рио-де-Жанейро, к побережью Западной Африки, к островам Зеленого Мыса. Иногда заглядывал в Ливерпуль, Кардифф и Лондон. И почти всегда на родине его встречал капитан Вуджет. Клипер был самой большой его любовью, и он не изменил ему до конца. В мае 1916 года у берегов Южной Америки сильнейшим шквалом на «Феррейре» снесло все мачты. Восстанавливать старое вооружение было слишком дорого, и клипер перевооружили баркентиной. Но даже под баркентинными парусами она оставалась прежней «Катти», «танцующей ведьмой моря». В 1920 году ее продали Национальной навигационной компании Лиссабона и переименовали в «Марию де Ампаро». Еще два сезона плавала она под зелено-красным флагом с навигационной сферой посредине. Но время брало свое. Пятьдесят два года — редко какой парусник доживал до такого почтенного возраста! И хотя португальцы старались содержать бывший клипер как можно лучше, пришел день, когда нужно было решать, что делать с ним дальше. Осенью 1922 года судно кончило свой последний рейс. Оно стояло у причала в Фалмуте. Хозяева решали — утопить его так же торжественно, как «Фермопилы», или пустить еще прочный корпус под склад угля — блокшиф. Предложили было продать ее какой-нибудь английской фирме, но покупателя не нашлось… Меж тем команда уже понемногу разоружала ее. И тут на «Марию де Ампаро» обратил внимание капитан Доумен. Двадцать пять лет назад он плавал сначала практикантом, а потом младшим помощником Вуджета на знаменитом клипере. Ошибиться было нельзя. В старом паруснике под чужим именем, с намалеванными вдоль бортов фальшивыми пушечными портами, в потерявшей позолоту резьбе княвдигеда[32] в неповторимых обводах корпуса Доумен, не веря своим глазам, узнавал «Катти Сарк». Чтобы удостовериться в своем открытии полностью, Доумен поднялся на борт и прошел на ют. На одном из колес штурвала все еще сохранялась расколотая спица… Слезы выступили на глазах Доумена. Он положил ладони на рукояти колеса и прошептал: — Здравствуй, «Катти»… В управлении портом ему сообщили, что португальцы привели сюда судно для продажи, но покупателя не оказалось, и что на днях «Мария де Ампаро» снова уходит в Лиссабон, где ее, наверное, превратят в блокшиф, угольный склад. — Сколько они просили за судно? — справился Доумен. — Четыре тысячи фунтов. Он прибежал домой в потрясении.