Выйдя из квартиры, он столкнулся с Лизой, которая не участвовала в следственных мероприятиях и осталась на лестничной клетке. Девушка стояла, обхватив себя руками, и Опалин, поглядев ей в лицо, понял, что Лизе, с одной стороны, не по себе, а с другой – она впервые по-настоящему увидела сумеречную сторону человеческой натуры, с которой он сталкивался каждый день, и это зрелище в какой-то мере заворожило ее. – Почему она так страшно кричала? – спросила Лиза, ни к кому конкретно не обращаясь. – Как будто ее бьют… – Никто ее не бил, – обиделся Юра. – Это она на нас кидалась. Горьким угрожала, обещала, что он на нас найдет управу… Сатрапами нас обзывала! Иван Григорьевич, а что такое сатрап? – Сволочь, наверное, – коротко ответил Опалин. – Лиза, давайте мы вас подвезем домой, а потом отправимся на Никитский. Казачинского не покидало ощущение, что он сидит в локомотиве, который поначалу медленно пятился в тупик, а затем набрал ход, выехал из тупика и теперь мчится на всех парах. Еще вчера они не знали ни одного из членов банды, а сегодня от Дмитрия Калинина протянулась ниточка к Сергею Вожеватову, жившему на Никитском бульваре, а от него – к Ермолаю Беседину, лучшему другу Сергея, который спас ему жизнь на войне. Впрочем, пока муровцам приходилось довольствоваться беседами с третьими лицами – соседка Сергея вспомнила, что кто-то позвонил ему сегодня по телефону, он засуетился и через некоторое время покинул квартиру. Ермолая тоже не удалось обнаружить ни по его месту жительства, ни в кружке самодеятельности, где он играл положительных персонажей и время от времени исполнял со сцены революционные стихи. И он, и его друг числились инвалидами империалистической войны, хотя выглядели вполне здоровыми и по жизни нечасто жаловались на самочувствие. Кроме того, выяснилось, что Сергей несколько лет назад жил в Орле, но никогда не упоминал, чем именно там занимался, а Ермолай, как оказалось, был сыном дворника. – Иван Григорьевич, – спросил Юра несмело, – а не может ли это быть причиной… ну… Того, что они не стали трогать Яхонтова… Он же тоже дворник… – Все может быть, – коротко ответил Опалин. Поздно вечером вернувшись домой, Казачинский сказал сестре: – Сколько беготни, сколько усилий… но, кажется, все было не напрасно… Опалин думает, что Сергей Вожеватов работал в орловской тюрьме. Он влюбился в Груздеву и устроил так, чтобы вместо нее расстреляли другую женщину… Потом Груздева перебралась через границу, а он сколотил банду и стал грабить, воспользовавшись ее планом. Опалин сказал, мы еще долго будем выяснять детали, но в общих чертах все было примерно так. Возвращение Груздевой спутало все карты, они решили от нее избавиться, обратились к… ну, назовем его специалистом… Только он ошибся и убил не ту. И на Пречистенке они допустили ошибку, недооценили няньку, Варвару Резникову, которая их раскусила… Лиза смотрела на него в изумлении, и Казачинский спохватился. – Я, наверное, зря тебе это все рассказываю… – Как же он мог ее убить, если любил? – печально спросила сестра. – Ну, понимаешь, – смущенно пробормотал Юра, – у Опалина на этот счет своя теория… Что когда сталкиваются любовь к человеку и любовь к деньгам, человек очень редко одерживает верх… Не знаю, может быть, он и прав… Ты меня завтра пораньше разбуди, хорошо? Очень мне хочется увидеть, как он их всех поймает… Но когда Казачинский на следующее утро явился на Петровку, дежурный, сидевший на входе, огорошил его вопросом: – Это ты с Опалиным работаешь? – Ну, – ответил Юра, не понимая, чего от него хотят. – Ты это, поосторожнее с ним будь, – посоветовал дежурный. – Его ночью выдернули, как только труп вашего в «Эрмитаже» нашли. Ну и… Казачинский похолодел. – Нашего? Какого нашего? Петровича, что ли? – Нет. Второго вашего новичка. Кауфмана, да? Убили его. Вот такие дела. Глава 25. Четвертый И наша жизнь стоит пред нами, Как призрак на краю земли. Федор Тютчев Казачинский топтался на лестнице, не решаясь подняться в кабинет Опалина. Мимо проходили другие муровцы, и ему казалось, что они смотрят на него с сочувствием, которого, вероятно, он не заслужил. «Как же так? Я же только вчера видел его, разговаривал с ним… Почему? Почему?» У него не укладывалось в голове, что Яша, который с таким энтузиазмом рассуждал о будущем, о полетах на Марс, излишне горячий, быть может, но хороший товарищ, стал просто трупом, куском плоти, над которым теперь колдует врач вроде доктора Бергмана, о котором упоминал Опалин. – Ну, чего ты тут застрял? К Юре подошел Петрович. Морщины на его лице обозначились резче, и седины в волосах словно прибавилось, но, завидев его, Казачинский почти обрадовался. – Карп Петрович… – У него напрочь вылетело из головы, что Логинов не любит, когда его называют по имени. – Я не знаю, как… и вообще… – Тебе Яша вчера говорил что-нибудь? – спросил Логинов вполголоса. Он привалился к подоконнику, достал папиросу и продул ее, прежде чем зажечь. – Нет! Он же с вами остался, а мы поехали на Никитский… – И потом ты его не видел? Казачинский мотнул головой. – Нет. Как его… Он понял, что не сможет произнести слово «убили», и умолк. – Заточкой ткнули, один раз. Насмерть. – Это в «Эрмитаже»? – Угу. – И что, никто не… – Он на скамейке сидел. Тот, кто его зарезал, сел с ним рядом, сделал свое дело и ушел. Только через несколько часов обнаружили, что Яша мертв. – Петрович выпустил густой клуб дыма и стал похож на старого отчаянного пирата, который не раз брал корабли на абордаж. – У Вани навязчивая идея, что с бандитами заодно кто-то из наших. Кто-то позвонил им и предупредил, как только мы вышли на их след. И еще Ваня говорит, что это объясняет, почему они стирали все отпечатки на месте преступления. Их кто-то специально обучал этому, и этот кто-то – либо милиционер, либо муровец, либо следователь. – Но как… – вырвалось у Казачинского. – Как он мог? – Как? Да за деньги. Не будь дураком, – усмехнулся Петрович. – Твердовский выделил нам в подмогу шестерых человек. Они прочесывают все места, где могут объявиться Калинин, Вожеватов и Беседин. А ты пока отдыхай. – Но я… Я не могу! – Юра, за дело взялись серьезные люди. Ты им ничем помочь не можешь. Сказано тебе – отдыхай, значит, отдыхай. Если неймется, поезжай в тир, возьми пару уроков у Леопольда, пригодится. К Опалину не лезь, понятно? Я его знаю давно, и то – уже огреб от него сегодня по полной. Не суйся к нему под горячую руку. Найдем мы этих подонков, – Петрович выразился куда более энергично, – разберемся с дружком, который их покрывает, и все наладится. Чувствуя в душе смертельную тоску, Казачинский повиновался и поехал в тир. Леопольд Сигизмундович вскинул на него глаза, без малейшего усилия считал его душевное состояние и поманил Юру в кабинет. – Выпьем, – просто предложил поляк, доставая бутылку со старкой. – Помянем, как говорится… От старки у Казачинского перехватило дыхание и защипало в горле. Он взял кусок ржаного хлеба и стал жевать его, не чувствуя вкуса. – Я себя ужасно чувствую, – пожаловался он. – Неужели нельзя было дать мне какое-нибудь поручение? Я бы его исполнил. Хотя бы в память о Яше! Вчера же я не был совсем уж бесполезным… – Это Опалин, – усмехнулся Леопольд Сигизмундович. – С ним спорить… ну, можно… Только толку от этого не будет. – Но я не могу просто сидеть и ждать! – вскинулся Юра. – Что значит ждать? Сейчас посидим еще немножко и пойдем по мишеням стрелять. Казачинский вытаращил глаза. – Я же выпил! – Ну и что? Тем более что выпил какой-то наперсток. Это не считается. Юра насупился. От старки его мысли пришли в легкий беспорядок, но ему потребовалось бы выпить куда больше, чтобы забыть главное. – А вы ведь не любили его, – не удержавшись, заметил он. – Вы считали, что он не подходит для этой работы. – Нет, он бы научился, – ответил собеседник серьезно. – Просто ему на некоторые вещи нужно было больше времени, чем вам. Если бы он был совершенно непригоден, простите, Опалин его бы сразу же выставил за дверь. После обеда Казачинский вернулся на Петровку и засел в своем кабинете, стараясь не глядеть на стол Яши. Механически, страница за страницей, он читал Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, а также учебник криминалистики, изредка отвлекаясь на словарь жаргона. Несколько раз к нему подходили коллеги со скупыми словами соболезнования – скупыми, потому что тут было не принято разбрасываться речами. Заглянул Шаповалов, за ним Виноградов, заходил Спиридонов, Горюнов, Казачинский курил с ними, говорил с ними, и в его голове неотвязно крутился вопрос – кто, кто из окружающих мог переметнуться на другую сторону, кто лгал, вспоминая о том, какой Яша был славный, и кому на самом деле было ничуть его не жаль. Потом в кабинет сунулся Румянцев и сообщил, что Опалин уехал вместе со своими людьми, потому что на окраине Москвы обнаружены три тела с огнестрельными ранениями, и есть вероятность, что это Дмитрий Калинин, Сергей Вожеватов и Ермолай Беседин. Казачинский слушал Румянцева, нахохлившись, и чувствовал себя обездоленным и всеми забытым. Опалин вернулся через несколько часов, мрачный как туча, раздал указания, послал несколько телеграмм-молний и засел у себя. Петрович отправился в столовую, и Казачинский, который тоже пошел перекусить, слышал, как тот громко рассказывает, что Ваня ищет четвертого члена шайки и что, если хорошенько покопаться в прошлом убитых, он рано или поздно найдется. «Найдется, угу, – мрачно думал Юра, – пока он все время нас опережает… Троих подельников убил, Груздеву и Яшу… Как же Яша понял, что это он? Почему не предупредил… почему…» Опалин сидел в своем кабинете, пока за окном не стемнело, и одну за другой курил папиросы, пока они не кончились. Вокруг него колыхались ленты сизого дыма, но он едва замечал их. Несколько раз звонил телефон, из морга сообщили, что нашли труп Варвары Резниковой – ее выловили из воды с перерезанным горлом. Иван молча выслушал это сообщение, задал для проформы пару вопросов и повесил трубку. Еще одна жертва, которой можно было бы избежать, если бы она не сочла себя умнее всех; но вовсе не ее судьба беспокоила Опалина в эти минуты. Наконец он промолвил сквозь зубы: «Ну ладно», поднялся, проверил оружие и сунул его в карман. Через несколько минут Иван уже был в машине, причем на шоферском месте – хотя раньше не упоминал о том, что умеет водить. Он выехал за город и вскоре оказался у деревни Ромашково, где в то время располагались дачи – довольно скромные домики без всяких излишеств. Заглушив мотор, Опалин вылез из машины и стал красться в сумерках к небольшой даче, стоявшей на отшибе. Почти все окна ее были темны, и только за одним теплился желтоватый свет, указывая, что внутри кто-то есть. – У-ху-ху-хо-хо! Где-то в ветвях деревьев захохотал филин, и Иван весьма кстати вспомнил, что терпеть не может деревню и все, что с ней связано. Едва различимый в полутьме кот сверкнул янтарными глазами, сказал «мрряу» и сгинул, словно провалился в другое измерение. Дверь дома была заперта изнутри, а за окном, которое единственное из всех оказалось открыто, был виден силуэт человека, который ходил по комнате, собирая вещи. Притаившись под окном, Опалин, наконец, дождался, когда человек поднимется наверх, и легким движением перемахнул через подоконник.