– Ни в коем случае! – У вас есть враги? – Боже мой, откуда! – искренне удивился режиссер. И вдруг тень пробежала по его лицу. Он нахмурился, о чем-то вспомнив. – Что? – насторожился Бабкин. – Так… Нет, ничего… Аркадий ссутулился и явно сник. – И все-таки? – Вокруг моего театра последнее время творятся скверные дела, – нехотя проговорил режиссер. – Но называть этих людей врагами как-то странно. Они тиранозавры. – Почему? Аркадий грустно улыбнулся его непонятливости. – Потому что сожрут и не поморщатся. Впрочем, все это осталось дома. На «Мечте» я могу забыть о проблемах. – Тогда успокойтесь, – посоветовал Бабкин. – Чья-то идиотская шутка, только и всего. Никому не нужно вас убивать. Аркадий Бур задумчиво покачался на носках ботинок и чуть не упал, когда в борт ударила волна. – Вы абсолютно правы, – признал он. – По здравом размышлении я даже полагаю, что нашел корень моих нелепых опасений. – Какой? – Видите ли, вчера перед сном я читал Кена Кизи. И наткнулся на фразу, которая вошла со мной в резонанс. Он закрыл глаза и с выражением процитировал: – «Морская пучина – ревнивая карга, и стоит на борту появиться истинной любви, считай, ты получил черную метку на тот свет». Бабкина это не проняло. – Аркадий, не знаю, как вас по отчеству… Тут четыре пары пассажиров. Явно любят друг друга. Тогда уж все должны были получить черную метку. Замучается с нами морская пучина, не находите? – Я выгляжу в ваших глазах старым экзальтированным дураком, – с преувеличенной печалью констатировал Аркадий. Сергей ухмыльнулся. Этот сверчок ему нравился, несмотря на некоторые его странности. – Нестарым. – И на том спасибо. Аркадий снял очки и близоруко прищурился на штурвал. – Вы развеяли мои тревоги. Действительно, глупая шутка. Я даже догадываюсь чья. Бабкин вопросительно поднял брови. – Нет-нет, не буду никого оскорблять подозрениями. Все это не стоит выеденного яйца. Что ж, не хочу вам мешать. И простите, что побеспокоил! – Вы дожны были добавить «не обессудьте» и «голубчик», – не удержался Бабкин. В глазах Аркадия Бура блеснули веселые искры: – До чего же приятно иметь дело с тонко чувствующим человеком. Он приподнял воображаемую шляпу и поклонился. Глядя, как он удаляется, хватаясь за ванты при каждом наклоне палубы, Бабкин вспомнил Машу с ее довольно нелепой утренней историй. Да нет, глупости. При чем здесь эта… русалка? И ее возможный аутизм? А Бур… Бура, допустим, толкнула Яна Руденко. Из чистого хулиганства. Или ему почудилось: дернулся корабль, вот он и повалился за борт от толчка. «Шаги», – напомнил себе Сергей. Режиссер сказал: топот. Значит, все-таки глупая шутка. Бабкин крепче сжал штурвал и постарался выкинуть из головы всю эту чепуху. Скоро Аркадий с Кирой сменят его, и он отправится завтракать. «Омлет. Например, с ветчиной». Однако мысли упорно возвращались к рассказу режиссера. Человек толкнул его и смылся. Но что, если бы Бур не удержался и действительно свалился за борт? На вахте у штурвала – один Бабкин. Он не услышал бы крика за скрипом корабля и шумом ветра. Остальные в кают-компании, а кое-кто уже разошелся по своим каютам. «В море что с воза упало, то пропало», – прозвучал в его памяти хриплый голос старого Боцмана. Послышались шаги, и улыбающийся красавец-старпом показался на палубе с большой белой кружкой в руках. – Держи, вахтенный! Заслужил! Бабкин посмотрел на пар, который растворялся в ветреном воздухе, едва родившись на поверхности кофе, и осознал, что сон с него начисто слетел. Глава 4 Ветер раздувал щеки парусов, смахивал пенные шапки с волн. Бригантина «Мечта» летела вперед, обгоняя редкие яхты. Яна Руденко, прогнав матроса Антошу, фотографировалась на баке. Их вахта наступала только через три часа, и Яна собиралась употребить это время с пользой. Утром она высунула было нос на палубу, но тотчас шмыгнула обратно. Стоял жуткий холод. Две дуры из их группы зачем-то торчали снаружи – курили, что ли… Можно было бы и в каюте, начхать, что запрещено. Сама она обожала нарушать запреты. Это как проверка на прочность: сможешь наплевать на ограничения? Достаточно ли у тебя смелости? А ума, чтобы избежать ответственности? Но этим двум дурищам, конечно, такое не пришло бы в голову. Они все понимают буквально: написано «не курить», значит, не курят. Написано «по газонам не ходить» – плетутся по дорожкам. Сделать бы табличку «воздухом не дышать», так они самоистребились бы. Клуши! Из-за холода Яна успела немного расстроиться и накричать на Володьку, которого раз и навсегда назначила виноватым во всех катаклизмах. Тот в ответ не остался в долгу, и утро прошло весело и задорно. А после завтрака солнце выпрыгнуло из моря, как мяч, и сразу стало тепло. Яна нацепила кудрявый парик, один из дюжины, который взяла с собой, вытащила из чемодана мини-платье, которое супруг обзывал макси-майкой, и вручила Владимиру фотоаппарат. Их группа головы посворачивала, глядя, как она на каблуках пробирается по палубе, хватаясь за что ни попадя. Яна любила эти взгляды. Они заряжали ее энергией. – Снимай! Она вскинула руки к небу. Волна дружески плеснула брызгами. Господи, вот это жизнь! – Хэй-хоу! Щелчок камеры, еще один, и снова, и еще. Она позировала мужу профессионально, не делая себе поблажки. Эти снимки – все, что останется у нее к старости на память о том, что она больше всего ценит. Когда-то Яна услышала, что красивая женщина умирает дважды. Точность этой горькой фразы поразила ее. Да, сначала отомрет ее красота, а потом уйдет и ставшее уродливым тело. В отличие от первой смерти, вторая ее не страшила. Яна с детства знала, что красива. Девочки завидовали ей и заискивали, мальчики благоговели и дерзили от смущения. Она не читала Шиллера, а до мысли о том, что красота – это добродетель, дошла своим умом. И еще о том, что красота – это власть. И еще – вседозволенность. Экзаменаторы прощали Яне невыученную тему. Гаишники прощали превышение скорости и выезд на встречку. А ее мужчины прощали вообще все. Рано или поздно наступал момент, когда Яне это надоедало, и она бросала поклонника, недоумевающего: за что? Ведь он все готов был в ней принять. Разве не этого хотят женщины?