– В порядке эксперимента, – грустно сказала она. Через месяц они развелись. Эксперимент провалился. Да, именно так она и сказала – «объясниться». – Доброе утро! – Маша постаралась скрыть растерянность. Что еще за объяснения? Наташа Симонова подняла ворот куртки и поежилась. Рассматривая девушку, Маша по привычке подбирала ей место в какой-нибудь истории. Если Яна – Маленькая разбойница из «Снежной королевы», то Наташа, пожалуй, русалка. Не та, что рвалась на землю, а одна из ее сестер, беззвучно скользящих в морских глубинах. Чистое лицо, бледные губы… Но дело даже не в чертах, а в этой легкой отрешенности взгляда. И еще – в полном отсутствии стремления нравиться. Этой девушке, определенно, было все равно, что о ней подумают. Словно опровергая ее последнее заключение, Наташа проговорила: – Я чувствую себя очень неловко. Мне кажется, вчера я всех обидела своими словами. Она зачем-то прижала пальцы к уху и прищурилась. Выглядело это странно. Парусник качнуло, и Маша ухватилась за фальшборт. – Не то чтобы обидели, – пробормотала она. – Скорее, озадачили. Девушка понимающе кивнула. – Не стоило этого говорить. Но мне так трудно обманывать… Не понимаю, когда это оправдано. Маша нахмурилась. Что-то смутило ее в последней фразе. – Мы действительно вас раздражаем? – Не конкретно вы. Вообще люди. Час от часу не легче! – Когда много людей, трудно, – без выражения сказала Наташа. – Каждый звучит. Голоса разные. Нужно что-то чувствовать, говорить и легко ошибиться. Проще слушать, но все равно устаешь. Я устала вчера. Когда спросили, что мешает, не смогла быстро придумать ответ. Пришлось говорить, как есть. Она пыталась объяснить и, как всегда, терялась: фразы ничего не значили, хотелось взять картинку из головы и перебросить собеседнику, чтобы сразу, без слов, раз – и он уже все понимает. Ей с детства не хватало телепатии, но сейчас – особенно остро. Рыжая слушала молча, напряженно сдвинув брови. Наташа подумала, что эта женщина, с лицом усталым и чуточку несчастным, могла бы ее понять. Каково это, когда устаешь от каждого человека, требующего внимания, как тяжело, когда нужно вслушиваться в слова и интонации, различать их, по-разному реагировать. А в это время тебя атакуют образы, запахи, духи, кожа, одежда – и все это оглушает, слепит, выкручивает мозги, так что хочется лишь одного: забиться в темную нору, где только звук собственного дыхания нарушает тишину. Как чувствуешь себя рыбой среди млекопитающих, молчаливым огромным китом среди резвящихся дельфинов – кем-то, выпадающим из среды, всегда чужим. Изгоем. – Вам тяжело общаться? – спросила Маша. Наташа неопределенно пожала плечами. – Иногда. Иногда нет. С новыми людьми – да. Слишком много… всего. Маша вздрогнула. Она наконец-то осознала, что ее смущает. – Зачем же вы записались в это плавание? – вырвалось у нее. Наташа вдруг улыбнулась. – Странно, да. Застой в работе. Ничего не могу придумать. А море я с детства не люблю. – Любите? – переспросила Маша, решив, что ослышалась. – Не люблю. Бессмысленный объем воды. Девушка замолчала, решив, что объяснила достаточно. Маша потерла лоб. Этот разговор стал напоминать какую-то шараду. – Море вам не нравится, – вслух подумала она. – И у вас творческий кризис. Вам нужно раскачаться, да? Требуется толчок, который выведет вас из равновесия? Наташа кивнула. – Поэтому я хотела извиниться, – без видимой связи с предыдущим сказала она. – Вы умеете понимать. Я не хотела вас обидеть. Она замолчала, выжидательно глядя на Машу. – Извинения приняты, – медленно проговорила та. – Кстати, если вас будет затруднять общение со мной, скажите прямо. Без реверансов. – Да. Без реверансов, – подтвердила Наташа. Развернулась и ушла, не говоря больше ни слова. Когда Маша спустилась в свою каюту, Сергей уже оделся и готовился принять вахту. – Как дела наверху? – Он поцеловал ее и отстранился. – Э-э, а что это у тебя с лицом? Что-то не так? – Нет, все отлично. – Маша рассеянно потерла лоб. – Не ври. Выкладывай. Маша посмотрела на мужа и решилась: – Мне кажется, у нас на корабле человек с синдромом Аспергера. Сергей проявил неожиданную осведомленность. Макар Илюшин, ходячая энциклопедия, когда-то прочел ему целую лекцию об аутизме, и кое-что из этой лекции осело в памяти Бабкина на удивление прочно. – Это нарушение развития, – припомнил он. – Неспособность воспринимать эмоции других людей и выражать свои собственные. Очень модная болезнь, которой нынче награждают кого попало. Достаточно быть мрачной букой, и можешь называть себя гордым обладателем этого синдрома. Маша покачала головой. – У нее монотонная речь. Знаешь, как будто человек одну ноту тянет, только словами. И еще она выглядит немного… – она замялась, – бесчувственной. – Как робот? – Скорее, как зомби. Она пыталась объяснить мне, что ей тяжело общаться с несколькими людьми сразу. И даже извинялась. Но это выглядело так, словно я беседую с инопланетянином. А он не совсем понимает, зачем нужно все это говорить, но что поделать, такие уж у этих людишек ритуалы. – Диагност ты мой недоделанный! – Недоделанный, – согласилась Маша. – Но все это мне не нравится. Сергей посмотрел на часы и поднялся с кровати. – Мне пора: вахта не ждет. Уже в дверях он обернулся. – Слушай, а почему тебе это не нравится? Даже если допустить, что ты права. Маша поморщилась. Короткий разговор с мужем, как всегда, подействовал на нее успокаивающе. Теперь она отчетливо понимала, что все это глупость, которую неловко даже подумать, не то что произнести вслух. – Я внимательно слушаю, – напомнил о себе Сергей. Она махнула рукой: – Прости, это чушь. Я просто взбаламутила себя. Бабкин всем лицом выразил живейший интерес, и Маша поняла, что без ответа он не уйдет. – Я где-то читала, – нехотя сказала она, – что люди с синдромом Аспергера имеют повышенную склонность к насилию. Ты что-нибудь слышал про Мартина Брайанта? Ну, Австралийского Убийцу?