ПРОТОКОЛ ПОДЛЕТА К ПРЫЖКОВЫМ ВРАТАМ, СТР. 2 ИЗ 2 … замедлиться до 1/128 максимальной субсветовой скорости судна, чтобы приступить к маневрам уклонения в случае, если в то же время с другой стороны в прыжковые врата входят корабли нестанционников. 17. Известить о прыжке по местному радио. 18. Известить о прыжке команду и пассажиров. 19. На 1/128 скорости подойти к области самого высокого визуального искажения… Руководство пилотов станции Лсел, стр. 235 Комнаты посла были полны Искандра, и Махит снова почувствовала в себе пустоту: словно ее вывернули наизнанку и окружили вещами имаго вместо того, чтобы напитать его памятью. Перед заселением помещения проветрили – по крайней мере, Махит на это надеялась и предположила из-за открытых окон и антисептического запаха чистящего средства, который сопротивлялся ветру из этих окон, колыхающего шторы, – но комнаты казались очень обжитыми, причем уже давно. Искандр-человек любил синий цвет и дорогую с виду мебель из какого-то темного блестящего металла. Благодаря промышленным очертаниям рабочего стола и низкого дивана любой, кто вырос на станции или корабле, без планеты, почувствовал бы себя здесь как дома, но на полу лежали шелковистые и ворсистые ковры с узорами. Махит захотелось – мимолетное восторженное желание – ходить дома босиком чисто ради физического удовольствия, и тут снова вспомнилось, что имаго-преемники подбирались даже по эстетическим предпочтениям. Искандру нравилось ходить босиком по плетеной ткани; как выясняется, ей тоже, хоть раньше и не представлялось возможности. За внутренней дверью находилась спальня. Искандр повесил на потолок над кроватью металлическую мозаику с тейкскалаанской картой космоса станционников, словно какую-то рекламу. «Спите здесь – спите со всеми богатствами целого сектора!» Это произведение было столь прекрасно, что почти не казалось безвкусным. Почти. На прикроватном столике лежала небольшая стопка кодексов и пластиковых листов-инфопленок, очень аккуратная. Махит сомневалась, что Искандр из тех, кто выравнивает вечернее чтение по краешкам, потому что сама точно была не из таких. Было бы проще просто спросить его – а что делать, если он не вернется? Если этот жуткий всплеск эмоций выжег все соединения между ее спинным мозгом и имаго-аппаратом раньше, чем они с Искандром успели полностью стать одним человеком? Проведи они вместе больше времени, аппарат бы не имел никакого значения – она стала бы Искандром, или Искандр – ею, или они вместе стали бы новым, более полноценным существом по имени Махит Дзмаре, которое знает все, что знал Искандр Агавн, и знает тесно: смешение их мышечной памяти, накопленных навыков, инстинктов и голосов, – как и задумано, новое звено в имаго-линии. Но теперь? Что ей прикажете делать? Написать домой и просить инструкции по ремонту? Вернуться домой – и бросить всю работу незаконченной, включая разгадку того, почему он умер? Хотя бы без его помощи не возникнет языковых барьеров – большую часть времени ей даже сны снились на тейкскалаанском; нередко снился и Город, – но стоило только потянуться туда, где со времен их объединения чувствовался его вес, как снова возвращалось то головокружительное, ужасное ощущение падения. Она села на край кровати и смотрела на ровные уголки кодексов, пока не убедилась, что не потеряет сознание. Их поправил тот, кто убирался в апартаментах, а это намекало, что все очевидно обличительное здесь уже убрали. Она уже думает об «обличительном». Ну, конечно, она думает об «обличительном». Предполагай обман, сказала она себе. Предполагай нечистую игру и подтексты. «Задохнулся». Аллергия – или надышался в какой-то накаленной атмосфере. Всегда политика. Таков уж Город. Здесь облачные привязки каждому нашептывают в глаза байки. Интриги и тройные агенты, а ведь она все детство читала и пересказывала эти сюжеты – о, лишь бледное подражание, речитатив с идеальным ритмом для бесстрастных и немых металлических стен станции, это очень помогло в детстве стать популярным и веселым товарищем по играм – да и какая уже разница. «Думай, как тейкскалаанцы». Обличающие сведения убрали или представили в невинном свете. Или их спрятал Искандр, если знал или подозревал о том, что с ним случится. Если был не дурак. (Его имаго дураком не назвать; но имаго устарел. За пятнадцать лет люди меняются.) Махит задалась вопросом, какой станет сама, если проживет здесь достаточно долго. Особенно без имаго – не так важно, что имаго устарел, важно то, что он пропал. И если не вернется (ну, конечно же, вернется, это просто мелкий сбой, ошибка, завтра она проснется – а он тут как тут), задуматься придется уже не только об «обличениях», но и о «саботаже». Что-то с ее имаго-аппаратом да случилось – либо саботаж, либо механическая неполадка. Или личная неспособность интегрироваться. Возможно, она сама виновата. Его отторгла ее собственная психология. Она передернулась. Руки вдруг закололо, они показались чужими. – Ваш багаж осмотрен и теперь снова в вашем распоряжении, – сказала Три Саргасс, войдя в дверь-диафрагму спальни Искандра. Махит резко выпрямилась и постаралась сделать вид, будто ни в коем случае не находилась на краю нервного срыва. – Никакой контрабанды. Пока что вы весьма скучная варварка. – Вы ожидали чего-то интересного? – спросила Махит. – Вы моя первая варварка, – ответила Три Саргасс. – Я ожидаю всего. – Вы же наверняка встречали неграждан. Это ведь Жемчужина Мира. – Встречать – не то же самое, что и посредничать. Вы – моя негражданка, посол. Я открываю для вас двери. Выбранный глагол был настолько архаичным, что мог считаться и идиоматическим. Махит рискнула показаться не таким хорошим знатоком языка, каким сама себя оптимистично считала, и ответила: – Кажется, открывать двери – не самое достойное занятие для патриция второго класса. Улыбка Три Саргасс была ярче большинства эмоций тейкскалаанцев; даже дошла до глаз. – У вас нет облачной привязки. Вы буквально не можете открыть некоторые двери, госпожа посол. Город не знает, что вы настоящая. А кроме того, как вы без меня расшифруете свою почту? Махит подняла бровь. – А моя почта зашифрована? – И уже три месяца ждет ответа. – То есть, – сказала Махит, встала и вышла из спальни – хоть эта дверь ее знает, – вы говорите о почте посла Искандра Агавна, а не моей. Три Саргасс последовала за ней. – Никакой разницы. Посол Дзмаре, посол Агавн. – Она покачала ладонью. – Это почта посла. Три Саргасс даже не подозревала, насколько этой разницы нет. Точнее, не будет, если имаго вернется. Махит осознала, что не только переживает из-за механической неполадки, но и злится на Искандра. Пока что всей пользы от него – что он запаниковал, увидев себя мертвым, загнал ее в адреналиновый кризис и бросил с самой странной головной болью в ее жизни, а теперь она осталась наедине со всей неотвеченной почтой его старшей тейкскалаанской версии, почти наверняка убитой, и с культурной посредницей с особым чувством юмора. – И она зашифрована. – Конечно. Это не очень уважительно – не шифровать почту посла. – Три Саргасс принесла миску, полную до краев инфокарт-стиками – прямоугольничками из дерева, металла или пластмассы для хранения микросхем, каждый изощренно украшен личной иконографией отправителя. Выудила сразу пригоршню, зажав между пальцев, будто ее костяшки отрастили когти. – С чего желаете начать? – Если почта адресована мне, то и читать должна я сама, – сказала Махит. – С точки зрения закона я ваш полный эквивалент, – ответила Три Саргасс любезно. Любезности было мало. Может, Махит и хотелось бы найти союзника – хотелось бы, чтобы Три Саргасс несла пользу, а не непосредственную угрозу, учитывая, что она будет жить по соседству и открывать двери столько, сколько длится срок ее службы, учитывая, что Махит начинала осознавать, в какой западне оказалась, учитывая, что для всевидящего ока Города она вообще ненастоящая, – в общем, может, Махит и хотелось бы, но это еще не делает Три Саргасс настоящим продолжением ее воли, в чем бы там ни убеждала сама посредница. – Возможно, с точки зрения тейкскалаанского закона, – сказала Махит. – С точки зрения станционников – ничего подобного. – Госпожа посол, надеюсь, вы не считаете меня ненадежной для того, чтобы помогать вам при дворе. Махит пожала обоими плечами, широко развела руками. – А что стало с культурным посредником моего предшественника? – спросила она. Если вопрос и потревожил Три Саргасс, то это не дошло до ее лица. Ответила она бесстрастно: – Сразу по окончании своего двухлетнего срока службы он получил другое назначение. Насколько я знаю, сейчас его нет в дворцовом комплексе. – Как его звали? – спросила Махит. Будь с ней Искандр, она бы и так знала: те два года службы – это два его первых года в Городе, как раз в пределах пяти лет в памяти имаго. – Кажется, Пятнадцать Двигатель, – довольно легко ответила Три Саргасс – и Махит пришлось схватиться за края стола Искандра, повиснуть, когда ни с того ни с сего ее захлестнул целый комплекс эмоций: теплота и досада, отголосок лица с облачной привязкой в бронзовой оправе, прятавшей всю левую глазницу от скулы до лба. Пятнадцать Двигатель, каким его помнил Искандр-имаго. Проблеск воспоминаний – рой воспоминаний – и Махит снова потянулась к имаго, подумала: «Искандр?» И ничего не услышала. Три Саргасс следила за ней. Махит представила, как выглядит со стороны. Наверняка бледная и рассеянная. – Я бы хотела с ним переговорить. С Пятнадцать Двигателем. – Я вас уверяю, – ответила Три Саргасс, – что у меня широкий опыт и необычайно высокие оценки по всем известным способностям, необходимым для работы с негражданами. Не сомневаюсь, что мы поладим. – Асекрета… – Прошу, зовите меня Три Саргасс, посол. Ведь я ваша посредница. – Три Саргасс, – сказала Махит, с трудом не повышая голос, – я бы хотела спросить вашего предшественника о том, как вел дела мой предшественник, а возможно, и об обстоятельствах его весьма скоропостижной – и судя по количеству почты, еще и несвоевременной – кончины. – Ах вот как, – сказала Три Саргасс. – Да, так. – Его смерть в самом деле, как вы выразились, несвоевременна, но совершенно случайна. – Не сомневаюсь, но он все-таки мой предшественник, – сказала Махит, зная, что если Три Саргасс настолько тейкскалаанка, насколько ею выглядит, то сама культура обязывает рассказать в мельчайших подробностях о человеке, который раньше занимал ее положение в обществе; это как спросить о потенциальном имаго на станции Лсел. – Так что мне бы хотелось поговорить с теми, кто его знал настолько, насколько мы узнаем друг друга. – Она попыталась вспомнить в точности, насколько Искандр расширял ее глаза в тейкскалаанской улыбке, и повторить выражение по ощущению. – Госпожа посол, я всячески сочувствую вашему нынешнему… положению, – сказала Три Саргасс, – и отправлю сообщение Пятнадцать Двигателю, где бы он сейчас ни находился, вместе с остальными ответами на почту. – … на которую сама я ответить не могу, потому что она зашифрована. – Да! Но я могу дешифровать практически все стандартные коды и большинство нестандартных. – Вы так и не объяснили, почему почту шифруют так, что я не могу справиться сама. – Что ж, – сказала Три Саргасс, – не хочу показаться высокомерной. Уверена, на своей станции вы считаетесь весьма образованным человеком. Но в Городе шифр обычно основан на стихах, а мы ведь не можем требовать, чтобы неграждане учили их наизусть. Почта посла шифруется для того, чтобы продемонстрировать, что посол – человек интеллигентный, не понаслышке знакомый с двором и придворной поэзией; таков обычай. Это не настоящий шифр, а скорее игра. – На Лселе, между прочим, тоже есть поэзия. – Знаю, – сказала Три Саргасс с таким сочувствием, что Махит захотелось взять ее за плечи и встряхнуть, – но вот, взгляните сами. – Она подняла алый лакированный инфокарт-стик, две половинки которого скрепляла круглая золотая сургучная печать с вытисненным стилизованным изображением Города – символом Тейкскалаанской империи. – Это определенно для вас, дата сегодняшняя, – она взломала печать, и инфокарта пролилась в воздух между ними – поток голографических словоформ на тейкскалаанице, которую, казалось Махит, она просто-таки должна понимать. Она же с детства читала имперскую литературу. Три Саргасс коснулась своей облачной привязки: – Вообще-то я уверена, что это расшифровать вы можете – вы же разбираетесь в политическом стихе? – Пятнадцатислоговые ямбические строфы с цезурой между восьмым и девятым слогами, – ответила Махит, не сразу заметив, что говорит скорее как студент на устном экзамене, чем эрудированный подданный Тейкскалаана, но не зная, как перестать. – Это просто. – Да! Итак, шифр для большинства придворных сообщений – простая перестановка с первыми четырьмя строфами лучшего энкомия прошлого сезона – это хвалебная поэзия, о чем, не сомневаюсь, вам известно, если вы умеете считать слоги и цезуры. Уже несколько месяцев это «Песнь рекламации» Два Календаря. Могу найти вам издание, если действительно желаете сами расшифровывать свою почту. – Уж точно я бы желала знать, что сейчас в Городе считается лучшими энкомиями, – сказала Махит.