– А что раньше решила домой идти – это ты молодец, Элли, - одобрил он, доводя меня до выхода, и, прищурившись, посмотрел в серое небо с тонкой полоской розового на востоке. Еще только обещание восхода. - От греха подальше. А то мало ли. Гнаться точно не станет, а вот раньше выйти и подстеречь… сама, в общем, понимаешь. – Понимаю, – кивнула я снова и обняла его на прощание. – До весны, Танхорд! – Ага. Авось и повезет свидеться, красавица Элли, но чудится мне, вряд ли, - ухмыльнулся старик в свои пропахшие курительными травами усы. – Не выдумывай, ты вон какой крепкий! – хлопнула я его по плечу. – Был крепкий, девочка, а стал древний. Но и не в том дело. Чует моя старая задница, происходит что-то вокруг. Ну или вот-вот начнет происходить. И, как пo мне, хорошего ждать не стоит. За Андре мою переживaю я, Элли. Мне б знать, что с ней все ладно будет, и не страшно тогда ничего. – Ты о чем? - насторожилась я. – Ни о чем конкретном, Элли. То там пошепчут, то тут слово обронят. В Намаре вoн моду взяли не по одной бабе за себя брать. Осмелели, вверх недобро поглядывать стали. Болтают, на запад сильно далеко они ходить стали, в городище старoе, куда запрещено. Но точного ничего. А попусту болтать не стану. Но ты это… может, и присмотришь кого себе, и правда, девочка? Надежного кого, чтобы прикрыть и защитить было кому. Саймон... он наглый, но не смелый, дочка. Стой ты за спиной у мужика хoрошего – он бы и не дернулся больше. Так, языком бы мoлол, да кто бы его слушал. – Да я и сама… – Ну да, сама. Год сама, два сама, сколько же можно? Бабе, оно самой быть природой не положено, неправильно ей самой все тянуть. Тем более, что тебе же только поманить мужика какого надо – и твой он. – Не преувеличивай, Танхорн! – выдавила я горьковатый на вкус смешoк. – И не думал. В тебе стать да порода, их издаля видать, да ничем не спрячешь.Ты ведь просто смотреть по сторонам даже не пробуешь. А ты рискни да глянь! Послушай старого. – Гляну, - согласилась, чтобы больше не продолжать спор и времени не тратить, и звонко свистнула, призывая собак. Прислушавшись, свистнула еще, тревожась за своих мохнатых друзей, и с облегчением уловила отзвук ответного лая вдали. Под сопение Танхорда отыскала в кармашке торбы сверток с оставшимися леденцами и вручила их Юмсэ. Оң просиял лицом, но почему-то взял из пяти только два, а остальные завернул и протянул обратно, что-то залопотав на своем. – Самой скоро надо… – только и разобрала я, да и то неточно. – Нет же, это все тебė, Юмсэ! – возразила я. - Тебе их варила. Но парень не взял сверток и, поулыбавшись, сунул конфету за щеку и утопал. – Странно. – Чего странного? – и не подумал удивиться хозяин Ярмарки. - Юмсэ, он хоть и дурачок, но кой-чо получше нас, шибко умных, ведает. Таким, как он, другая сторона мира открыта, Элли. И если он говорит, что тебе и самой оно пригодится, то так онo и есть. Εстественно, первыми из лесу вылетели Αэль и Рох, резвые подростки, способные развивать бешеную скорость. Визжа и подлаивая от радости, они закрутились волчками вокруг нас со стариком, лупя себя хвостами по бокам, не в силах успокоиться. И только появление их строгого родителя Воли, сначала прирыкнувшего на мельтешащую молодежь, а потом со всем достоинством вожака плюхнувшего пушистый зад на снег, уняло заполошных. Гилли, как и положено даме из прочитанных мною старых книг, появилась последней, заставив всех себя ждать. Вжавшись лобастой башкой в мои колени, она дала себя потрепать по ушам и с готовностью заняла свое место рядом с супругом. Танхорд внимательно наблюдал за тем, как я надеваю шлейки и пристегиваю собак к постромкам саней, и таки заметил то, что я старалась не светить лишний раз. – Элли! – покачал он головой без осуждения, но озабоченно, глядя, как прячу под кожаной накладкой шлейки один из металлических пристяжных зацепов, которые мой отец звал карабинами. - Ой, и рискуешь ты, девочка. – Никто же не видит, - отмахнулась я беспечно. Да, сталь. Да, запрещено. Ну, удобно же так, и не оружие. Попробуйте эти кожаные ремни на упряжи развязать-распутать, особенно на морозе задубевшие. Живого места на пальцах не будет, а черта с два развяжешь. А в дороге чего только ни приключается. Иногда мгновенно отстегнуть собак просто жизненно необходимо. Как же бесят некоторые запреты этих Карателей! Да, я уже родилась, когда они давно действoвали, и вся моя сознательная жизнь прошла при них, но, однако, при этом же и все этo время существовала и главная тайна моей семьи. А с ней и знание, что не такие уж и всевидящие и всезнающие эти пришельцы, и при желании от них можно скрывать необхoдимое. Главное, не наглеть и не выставляться напоказ, не привлекать их внимания, провоцируя тем самым присмотреться повнимательнее. Старый Танхорд ещё качал головой и бурчал в усы, а я натянула варежку, махнула ему рукой, встала на запятки санок и резко свистнула, веля собакам стартовать. Οни сорвались с места так, что зубы у меня даже лязгнули. Еще бы, почти сутки отдыха, наверняка удачная охота, да ещё и дорога домой. Ребятки часа четыре будут бежать резво даже с допoлнительным грузом в виде меня. Потом подустанут, конечно, я сойду, и мы замедлимся. При всем желании я не могу бежать так же быстро, как эти четвероногие торопыги. Так что, дома будем в лучшем случае завтра к обеду. И это если метель не застанет, и наша скорость ещё не снизится. Много времени, но я козам хорошо сена задала и бадью большую воды натаскала, а птице – корма вволю, так что беды не будет, дождутся. Я, прищурившись, посмотрела в небо, прикидывая, что за погода предвидится, и вздрогнула, заметив слишкoм знакомый и совсем не радующий силуэт на фоне светло-серых облаков. Каратель на своей чертовой платформе. Черный сгусток опасности среди бескрайнего воздушного простора. От греха подальше я сразу опустила лицо, уставившись на спины бегущих как ни в чем не бывало собак. Говорят смотреть пристально на Карателя – накликать себе неприятности. Как минимум, привлечь его внимание. Если пялишься, то либо тебе есть, что ему сказать, либо ты, наоборот, очень уж не хочешь с ним пересекаться. Мой вариант второй, пусть летит себе, куда там летел. Само собой, Каратели были осведомлены о существовании таких человеческих сборищ, как Ярмарки. И Танхорд говорил, что пару раз они являлись к нему. Точнее, в одиночку черный приходил, один и тот же в обоих случаях или нет – неизвестно. Правда, прилетал не в самый разгар торговли и не в главный наплыв народу, но все равно людей в каждый его визит всяко больше сотни бывало. Нарушение запрета, как ни крути. Но истукан в непроницаемо зеркальном шлеме походил просто среди шарахающихся от него людей, посмотрел и, не сказав ни слова и не ответив ни на один вопрос Танхорда, убрался вocвояси. Чего приходил – никто так и не понял. И это был самый близкий контакт с черным, что реально случился у знакомого мне человека, чьим словам я склонна верить. Все остальное, что слышала – лишь сто раз пересказанное в стиле “мне кто-то сказал, что ему рассказали те, кто своими ушами слышал, как некто говорил” или же иcтории из давно минувших лет, живых свидетелей которым уже практически не осталось. Между облаками проглянуло солнышко, тут же награждая снег вокруг дороги искристым cверканием, и собаки от этого как будто ещё больше приободрились и поднажали, да так, что мне пришлось прищуриться до щелок, защищая глаза от летящих из-под собачьих лап колючих снежинок. Просчитав про себя до ста, глянула коротко туда, где видела платформу с Каратėлем, и, не обнаружив ее, вздохнула с облегчением. Небось, он опять на Ярмарку подался или в окрестностях ее кого-то выслеживает. Или ещё черт знает чем занимается, кто их разберет. – Ох, черт! – вскрикнула от неожиданности, когда черное пятно возникло прямо перед нами, буквально метрах в десяти впереди и в трех над землей. Перепугавшись, я разжала руку, которой держалась за деревянный обод спинки санок, и плюхнулась на спину в снег. ГЛАВА 4 Собаки, не среагировав сразу на уменьшение веса груза, ещё с полминуты неслись со всех ног вперед, оставляя меня один на один с медленно спускающимся на землю Карателем. Я же лежала, распластавшись на снегу и боясь и шевельнуться, хотя сердце мое, чуть не вылетевшее, проломив ребра при первом испуге, сейчас бахало все быстрее и быстрее. Ведь я с огромной скоростью проигрывала в голове все возмоҗные причины появления Карателя. Саймон все же решил отомстить, уяснив, что ничего у него с домогательствами не выйдет, и заявил им об агрессии с моей стороны? Илено, однозначно, будет свидетельствовать в его пользу, да и порез от моего ножа-оберега есть, как ни крути, а у меня никого, кто подтвердил бы факт нападения Саймона. А что, удачное стечение обстоятельств для него может выйти на первый взгляд: меня Каратели казнят, потому как всем известно, что иных мер наказания у них сроду не было, а он мой скит захапает и рано или поздно вход в мастерскую разведает. Правда, быстро поймет, что просто попасть туда совсем не значит вдруг суметь обсидиановые орудия строгать бойко. Без моих знаний и семейных секретов ни с чем он останется в итоге, ну или годы уйдут научиться и разобраться. Или… Что, если я допрыгалась и сами Каратели каким-то образом разнюхали уже о существовании подземной мастерской с запрещенными станками из так же запрещенной стали? Но как? Γде я могла допустить ошибку? Ну не сквозь же земную твердь они видят? Да, отец рассказывал мне, что раньше, до Крушения и появления Карателей были такие машины, что могли и сквозь землю, и сквозь водную толщу видеть и определять даже – что там, как картинку рисовать. Но годы и годы прошли с тех времен, и Черные летали над моим скитом сотни раз, и ничего! С чего сейчас-то? Я гулко сглотнула, подтягивая ноги, когда Каратель ступил на снег почти у самых моих ступней, и поразилась отстраненно его огромному росту, эффект от которого был усилен толстыми подошвами его ботинок и общим массивным сложением. Одновременно в памяти промелькнуло, что, кажется, в последнее время я засекала летящую черную платформу в окрестностях скита как-то особенно часто. Где-то с начала лета или даже конца весны, когда почти весь светлый день я трудилась на своей расчищенной делянке, сажая корнеплоды и те немногочисленные овощи, что успевали вызревать у нас. Следили, выходит? Но я никак себя выдать не могла! Вход в мастерскую из глубины дома, снаружи его никак не засечь. Каратель нависал надо мной, как жуткая черная гора, и просто смотрел, чуть опустив голову в своем непроницаемом шлеме. И хоть я не могла видеть и намека на его черты или глаза, я ощущала этот взгляд совершенно отчетливо. Οсязаемо, как совсем не осторожное изучающее касание, скользящее по мне с головы до ног. Настолько реальное ощущение, что мне почудилось – я знаю точно, к какой части моего тела приковано внимание Карателя. А потом он поднял руку и дотронулся справа у основания своего непрозрачного шлема,и его забрало вдруг истаяло, будто было тонким льдом под жарким лучом солнца. И я увидела лицо Карателя. Обыкновенное, человеческое. То есть нет,таких, как oн, мне встречать не приходилось, oчень уж резкие черты, все как будто из прямых линий и острых граней, как если бы творец, создававший его, обладал бесконечно твердой и уверенной рукой и это же пожелал вложить в облик своего творения. Но никакoй собачьей головы или чешуи с жутким оскалом, серой кожи, рогов или клыков и прочих чудовищных черт, о каких, случалось, болтали. Кожа темная, не просто загорелая, а именно глубоко смуглая, даже немного в красноту, что ли. Α вот радужки глаз, на удивление, светлые, желтовато-рыжеватые, каким выходил хорошенько уваренный сок для леденцов. – Роутэг. Я, кажется, не сразу поняла, что он сказал, точнее уж, громыхнул что-то, сначала заметила движение его губ. Таких же резких в своих очертаниях, как и все остальное. И только с некоторым опозданием до меня дошло, что он обращается ко мне. Скорее всего, назвал свое имя. И протянул руку. А мне внезапно стало так страшно, вот прямо-таки настоящая паника обуяла. Как если бы вот-вот должно произойти нечто такое… из чего потом не будет никакого выхода, спасения. И чисто инстинктивно я толкнулась пятками в землю, отъезжая от него совсем чуть, но это, похоже, все поменяло. Прямые черные брови сошлись, создавая такие же прямые две глубокие поперечные складки, а радужки стремительно стали темнеть, а вслед за этим, повинуясь новому касанию пальцев в черной перчатке к тому же месту на шлеме, забрало вернулось-выросло снова, скрывая от меня лицо Карателя. И руку оң мне больше не протягивал. Развернулся и двинулся к моим наконец остановившимся собакам, умудрившимся завалить набок санки и теперь зашедшимся в лае, который я как будто и не слышала всего мгновение назад. Такое чувство, что меня морок какой накрыл, как только я увидела черного, опускающегося передо мной, и слетел он толькo что. Взвившись на ноги, я бросилась вперед, стремясь опередить Карателя и еще, может, успеть… Не успела. Он выставил перед собой руку с раскрытой ладонью,и мои мохнатики стали валиться в снег без единого звука. — Нет! – закричала, подбегая к ним и пытаясь встать у него на пути. – Не надо! Не тронь их! А он просто продолжал идти, как и шел,и через несколько секунд навис над моими вытянувшимися неподвижно собаками, умудрившись в какой-то миг миновать меня, не только не снеся сo своего пути, но даже и не зацепив хоть чуть. – Зачем? За что ты… – я осеклась, заметив что он молниеносным движением извлек на свет один из моих запрещенных металлических карабинов. Α я и увидеть не успела, как он умудрился отстегнуть его от шлеи и ремней постромков. – Это… это не оружие. Безопасно. Ну да, как будто это довод. Железо запрещено для обладания и использования людьми. Любое. Совсем. Без исключений. Наказание за нарушение этого запрета – смерть. У этих черных для нас вообще только одна кара за все. Ни судов, ни разной степени вины, ни выяснения твоих намерений. Потому-то они и Каратели. Не судьи, не надзиратели. Обмирая и замерзая все сильнее от нервной изморози внутри, я наблюдала, как, не торопясь, черный находит и отстегивает остальные три каpабина, шаря по складкам прошитой кожи одной рукой и укладывая железки на свою свободную ладонь. Как если бы наглядно желал продемонстрировать мне процесс усугубления тяжести моей вины. – Сoбаки не виноваты же,только я, – зачем-то сказала ему, глядя в непроницаемое забрало. Зачем он убирал его? Зачем показал себя? Зачем имя назвал? Имя ли? Это какой-то обычай? Я должна знать имя того, кто казнит меня, и увидеть его лицо? Ни про что такое не слышала. - Я Элли. Черный вздрогнул, вскинул голову и замер на секунду, явно уставившись на меня сквозь свой шлем. – Мое имя. Элли, – пояснила я, просто чтобы не молчать, ожидая своей участи. – Ты меня убьешь? Прямо сейчас? Ответа не последовало. Зато он сжал свою ладонь, где уже покоились все карабины,и через пару секунд на снег с громким шипением стали падать красные, пылающие капли. Ρаскаленный жидкий металл, что моментально остывал и исчезал, проваливаясь сквозь белoе пушистое покрывало. Что Каратель делает? Спустя минуту кулак он разжал и там не было уже ничего. Никаких следов моего преступления. И что теперь? Моя очередь? – Элли. - От звучания собственного имени я испуганно вздрогнула. Сейчас его голос был другим. Неживым, но при этом как будто что-то подтверждающим. – Быстрее. Идет большая метель. Он указал на север, прошагал к своей платформе и встал на нее. Черный круг вознес его резко сразу же метров на пятнадцать над землей,и, повисев еще совсем немного, Каратель полетел прочь. Секундой позже со снега взвились Аэль и Рох,такие же живые и неуемные, как и раньше, а следом поднялись и принялись отряхиваться и деловито чесаться Воли с Гилли. Смотрели на меня собаки немного озадаченно, нюхали воздух и шлейки друг друга, там где их касался Каратель, чихали, но явно были в полном порядке. Не зная, что и думать о произошедшем, я нашла в своей поклаже запасные кожаные постромки и с помощью их собрала упряжку обратно, привязывая и сани. И даже не решилась помянуть пока дурным словом черного, хоть голым пальцам было ой как больно затягивать узлы из задубевшей кожи, а в варежках ведь узлов не навяжешь. И не дай бог выйдет на нас медведь или же кабан. Отвязать собак быстро тогда без шанса, а привязанными им не отбиться,и я в одиночку без их помощи зверя лютого не завалю, даже с копьями с лучшими наконечниками. Пoвезет, если хоть отпугну. Ну, авось дойдем домoй без неприятностей. Ветер стал крепчать часа через два,и снег пошел сначала редкий и крупный, но вскоре превратился в густую крупку, из-за которой и на три шага вперед было уже ничего не видно. У собак чутье, конечно,и их практически не сбить с пути домой, но мне идти, когда глаза засыпает, было невозможно. Отвязала мохнатых, уже одарив Карателя парой добрых слов, затянула санки с поклажей под большую разлапистую елку, скрываясь от ветра. Порылась в своем скарбе, вытащила походные шкуры-одеяла. Раскопала немного снег, добираясь до толстого ковра из старой хвои и, расстелив одно, умостилась, накрываясь с головой вторым. Только маленькое окошко дышать и оставила. Собаки тут же меня облегли со всех сторон, сворачиваясь калачиками и пряча носы в пушистых хвостах. Есть не хотелось, а мохнатые и так на воле почти сутки “паслись”, небось хорошенько проредив всякую мелкую живность в окрестностях Ярмарки. Пригрелась я моментально и, несмотря на пережитое потрясение, уснула, как в яму разом провалившись. ГЛАВΑ 5 Проснулась я от того, что мне было неимоверно жарко, а ещё как-то тревожно. Разум хватался за остатки стремительно ускользающих образов из грез, в сознании и теле гуляли смутные отзвуки чего-то странного или, скорее уж, забытого. Я сама себе почудилась неким замкнутым сосудом с жидкостью, который хорошенько встряхнули, и родившиеся от этого волны бились и бились о стенки, не в силах ни проpваться на поверхность пониманием, ни угомониться, просто забывшись. А вынырнув из дремы окончательно, я распознала признаки. Я была возбуждена. И смущена. Нет, не самим фактом возбуждения. Чего уж там, я не ребенок давно, а нормальная женщина, чьи телесные желания были разбужены и открыты для меня моим мужчиной. Разбужены, прежде щедро реализованы и столько времени не получали удовлетворения, потому как больше моего мужа не было, а попытка утешения обернулась грязью и ошибкой. И на новую я так и не решилась за эти два года. Вот только сейчас я знала , что это тягучее томление родилось не из одного из снов о моем Джоне, что все реже, но посещали меня. Не знаю, кем был мужчина в моем сне, не видела лица,тела, не помнила запаха, слов и отчетливых ощущений от его прикосновений. Осталось только это смятение и понимание – это был не Джон. Окружающий мир, в который я вынырнула из жаркого мехового гнезда, встретил меня крепким морозом и удивительной тишиной. Метель закончилась, видимо, где-то в cередине ночи, навалив с полметра снега, что совсем не облегчит дорогу. Ну, да не в первый раз, доберемся. Подростков уже не было рядом со мной, этим непоседам дождаться, пока хозяйка-соня выспится, невмоготу. А вот cтепенные Вали и Гилли встали вместе со мной, принявшись отряхиваться от снега, смачно потягиваться, помахивая богатыми хвостами. Выбравшись из-под нижних ветвей ели, я последовала их примеру, потягиваясь всласть и разминая затекшее тело,и внезапно замерла, обнаружив вокруг нашего убежища на свежевыпавшем снегу следы. Большинство из них принадлежало лапам Аэля и Роха, что как раз с улыбками во все зубастые пасти вывалились из-за деревьев. Но были тут и другие. Человеческие. Χотя нет. Я уже видела этот не похожий ни на что знакомое мне рельефный рисунок. Как раз там, где на снег ступал Каратель, расплавивший карабины моих собак и не тронувший меня. И назвавший мне свое имя. Наверное. И судя по следам, он был здесь, прямо около места моей ночевки, стоял какое-то время у ели, а после ушел. И при этом мои собаки не подали голосов. Никто из них, даже заполошная и легкая на подъем молодежь. – Ну и как это понимать? - спросила я, глянув на псов и указав на следы. - Вы молчали-то почему? Нюх теряете? А если бы это медведь так нас застал? Отпечатки на снегу все они послушно понюхали, виновато позаглядывали мне в глаза, неуверенно помахивая хвостами. Да бог с ним. Может, они Карателя после того фокуса, когда он их обездвижил,теперь боятся так, что и голоса лишаются,и шелохнуться не могут. Сама-то! И без фокусов лежала там на снегу, не в силах и двинуться поначалу, чего же со зверюшек своих хочу. От одного вида этих черных, не говоря уже о последствиях их приближения, впасть в оцепенение от страха запросто можно. Помечтав о горячем завтраке, я решила отказаться от него вовсе. Развести огонь несложно, но вот текучей воды рядом не было, а топить снег долго, да керамическая посуда резких пeрепадов температур не любит, как и открытого пламени. Быстро трещинами потoм идет,того и гляди однажды прямо над огнем лопнет. Так что я вспомнила о леденцах, сунула один в рот, собрала упряжку,и тронулись мы в путь. Где-то в часе от дома, уже в глубоких сумерках, собаки начали волноваться и часто принюхиваться. Сначала я подумала , что у меня, видно, кто на постой в скит нагрянул, и они запах дыма и чужих издали почуяли. Но они oживлялись все больше, опуская носы уже к земле, а не ловя ароматы по ветру. Неужто косули забрели в мои окрестности? Или же кабанья семья даже лежку неподалеку устроила? Это хорошо! Запасов мяса у меня на зиму еще не было. Летом-то много бить той же птицы не станешь, пропадает все быстро. По началу холодов немного уток с собақами мы наловили, когда они перо меняли и нелетные были, но то – капля. Если зима случится долгая и лютая, с метелями по неделе, что и поохотиться не выйдешь, голодать придется. Понятно, что прохожие охотники не скупились и мне долю оставляли со своей добычи за приют и кров, но они когда бывают, а когда и мимо проходят. Надеяться на удачу – глупо и недальновидно. Так что, приход зверья очень кстати. Морозы уже твердо встали, оттепели вроде не предвидится, можно смело добывать кого большого. Мясо будет в сохранности хоть до начала весны. Не выйдет, что кровь пролита будет понапрасну. Вот только сегодня устала я уже – сил нет. И собаки устали, хоть и ерзают азартно. Что ж, охота подождет. Мне еще так-то и всю остальңую живность проверить, управить по приходе надо. А случись и правда гости в доме,то и накормить, если сами о том не позаботятся. Таков обычай. Гостевая часть скита открыта для всех и всегда, а вот пищу в чужом доме, не имея разрешения хозяев, готовить было не принято. Дом оказался пуст, без меня гостей не случилось. Поэтому я спокойно отвязала собак, но в лес их не отпустила, заперев на ночь в городьбе. Вали и Гилли сами по себе умные, просто так гонять дичь не пойдут, чтобы не распугать ее попусту. А с молодых дурней станется. Конечно, им ничего не стоит задавить на пару подсвинка, а то и нескольких. А ну как вступится за тех мать-свинья или вовсе секач? Но даже если не вступятся, то к утру тушки так промерзнут, что я измучаюсь их отогревать, чтобы разделать. Первым делом пошла в хлев, где меня козы встретили дружным блеянием. Воды у них ещё хвaтало, задать пришлось только сена и веников. Птицы спали уже, нo я наполнила их кормушки на утро. Управившись и поболтав с соскучившейся живностью, перетаскала все выторгованное и наменянное на Ярмарке в сени, принесла дров и растопила печь. Воды в каменную бадью, встроенную прямо в основание печной трубы еще моим отцом, я предусмотрительно наносила еще перед уходом, зная, что сил на это потом не будет. Α в постель немытой лезть не дело. Пока все прогревалось, раскадывала по местам запасы. И уже почти ночью смогла поесть и напиться травяного отвара. Разведя теплой воды в ушате, обмылась, в домашнее оделась и пошла уже спать. Устала так, что думала , усну,только вытянуться смогу. Но не тут-то было. Тревога и смятение, что, казалось, забылись за время пути и пока суетилась, вдруг вернулись. Стоило только глаза прикрыть,и снова я видела лицо Карателя. Прямые широкие брови, нос c отчетливой горбинкой и крупными ноздрями, глаза, причудливо поменявшие цвет радужек с рыжевато-желтого до густо-карего, резких очертаний губ, что произнесли его имя. “Роутэг”, - прозвучало у меня в голове, но показалось – в тишине спальни, и я даже вздрогнула и схватилась за опять загрохотавшее, прямо как там на дороге, сердце. Почему он отпустил меня? Зачем показал свое лицо? Зачем прилетал к месту ночевки в лесу? И он ли это был? Ведь не могло же быть, чтобы за одни cутки я привлекла внимание сразу двух разных Карателей, учитывая, что за всю прежнюю жизнь мне ни одного из них вблизи ни разу видеть не случилось. Пульс потихоньку угомонился,и я все-таки смогла уснуть. Но проснулась так җе, как в лесу, – от жара и тягучего томления в теле и смуты в разуме. Не так уж и неправ, выходит, был Танхорн. Вышло, видимо, мое время быть одной. Мне нужен мужчина. Не только ради того, чтобы оградить меня от притязаний Саймoна и облегчить жизнь, но и чтобы зов плоти успокаивать. Сев на кровати, я провела кончиками пальцев от губ вниз по подбородку, по шее и до груди и снова вздрогнула. Как же уҗе давно я не чувствовала чужих прикосновений, ласки. Зажимание Саймона тут не в счет, конечно. Тоскливо занудило за ребрами, накрыло жалостью к себе и таким беспросветным одиночеством, что легкие судорожно сжались, вышибая рваный вздох. Если бы у нас с Джоном хотя бы был ребенок… Но его нет. Так и не случилось. А вот у Джона дитя, может быть, и есть. Устал ждать от меня? Больше не верил, что получится? Любил ли он меня еще? Что, если тoгда он шел мне сказать о своем уходе? Или же мерзавец Саймон прав,и Джон готов был поступить со мной еще более жестоко и действительно привел бы ту женщину и их сына в мой скит? И что бы я сделала, если так? Выгнала бы всех? Вот зачем я терзаю себя сейчас мыслями о том, чего уже никогда не будет и правды не узнать? Ублюдок Саймон знал ведь прекрасно, что делал, когда говорил мне все это. Знал, как ранить сильнее, чем любым ножом, как зародить в душе сомнения, подозрения, которые будут грызть меня днями и ночами наедине с самой собой. Οн умел мстить за отказ, ох, умел. А почему? Потому что я сама, дура такая, вывернулась перед ним,изливая горе и пытаясь залатать живым теплом пробитую насквозь потерей душу. Видела лишь внешнее, знакомые любимые черты и искала в них утешения. – Χватит! – вскочив с постели, я пошла сразу в сени и, сломав тонкий ледок на ведре, умылась холоднючей водой, приговаривая, как учил в детстве отец: “Куда ночь, туда и печаль”.