– Баркером? – С моим псом. – Кроули погладил его. – Он далматинец. – Я думал, далматинцы пятнистые. – Этот – точно нет. – Кроули явно колебался. – На самом деле, Алекс, мне даже повезло, что я на тебя наткнулся. Можно с тобой немного поговорить? Алекс покачал головой. – Забудьте об этом, мистер Кроули. Я уже в прошлый раз всё сказал. Меня не интересует МИ-6. Я просто школьник, а не шпион. – Именно! – легко согласился Кроули. – Это никак не связано с… м-м-м… организацией. Нет-нет-нет. – Он выглядел даже как-то немного пристыженно. – На самом деле я вот что хотел у тебя спросить… как насчёт посмотреть Уимблдонский турнир из первого ряда? Этот вопрос застал Алекса врасплох. – Уимблдонский турнир? Тот самый… теннисный? – Да, верно. – Кроули улыбнулся. – Всеанглийский лаун-теннисный клуб. Я вхожу в оргкомитет. – И вы предлагаете мне билет? – Да. – В чём подвох? – Никакого подвоха, Алекс. На самом деле. Но… позволь мне объяснить. Алекс видел, как остальные игроки собирают вещи. Учебный день практически закончился. Но он остался, решив всё же выслушать Кроули. – Видишь ли, неделю назад кто-то проник в помещение клуба. Меры безопасности там очень строгие, но кто-то умудрился перелезть через стену и пробраться в Миллениум-билдинг через укреплённое окно. – Что такое Миллениум-билдинг? – В этом здании находятся раздевалки игроков. А ещё спортзал, ресторан, пара комнат отдыха и так далее. Там установлена система видеонаблюдения, но незваный гость её отключил – вместе с сигнализацией. Очень профессиональная работа. Мы бы и не узнали, что там кто-то побывал, если бы не удачное стечение обстоятельств. Один из ночных сторожей увидел, как этот человек уходит. Китаец, лет, может быть, двадцать пять… – Сторож? – Нет, незваный гость. Одет с головы до ног в чёрное, на спине какой-то рюкзак. Сторож сообщил в полицию, и мы всё обыскали. «Миллениум-билдинг», теннисные корты, кафе… и всё остальное. Понадобилось три дня. Слава богу, в Лондоне сейчас нет активных террористических ячеек, но нельзя было исключать возможности, что какой-нибудь сумасшедший одиночка подложил бомбу. Мы вызвали антитеррористический отряд. С ищейками. Но ничего не нашли! Кто бы это ни был, он исчез, словно растворился в воздухе, и ничего не оставил. Но тут вот ещё что странно, Алекс. Он ничего не оставил, но ничего и не забрал. Всё осталось нетронутым, как было. Как я уже сказал, если бы ночной сторож не увидел этого парня, мы бы и не узнали, что он там побывал. Что скажешь? Алекс пожал плечами. – Может быть, сторож напугал его, и он сбежал, не успев ничего украсть? – Нет. Когда его увидели, он уже уходил. – Может быть, сторожу просто привиделось? – Мы проверили камеры. На плёнке есть временны́е отметки, и мы обнаружили, что камеры не работали два часа. С полуночи до двух ночи, если быть точным. – А вы что думаете, мистер Кроули? Зачем вы вообще рассказываете мне об этом? Кроули вздохнул и вытянул ноги. Он был обут в потрёпанные замшевые ботинки со стоптанными пятками. Пёс уже успел уснуть. – Я считаю, что кто-то собирается саботировать Уимблдонский турнир, – сказал он. Алекс уже собирался перебить его, но Кроули поднял руку. – Да, звучит смехотворно, и, признаюсь, другие члены комитета мне не поверили. С другой стороны, у них нет моего чутья. Они не работают там, где работаю я. Но сам посуди, Алекс. У такого тщательно спланированного и выполненного проникновения со взломом должна быть конкретная причина. Но её нет. Здесь что-то не так. – Зачем кому-то саботировать Уимблдон? – Не знаю. Но не забывай, что две недели Уимблдонского турнира – это огромный бизнес. На кону стоят миллионы фунтов. Один только призовой фонд – восемь с половиной миллионов. А есть ведь ещё права на телетрансляцию, продажи атрибутики, корпоративное спонсорство… Со всей планеты слетаются важные персоны, от кинозвёзд до президентов, а билеты на финал мужского турнира продаются и перепродаются за тысячи фунтов. Это не просто игра. Это событие мирового масштаба, и если там что-то случится… лучше об этом долго не думать. Кроули, впрочем, явно об этом думал подолгу. Он выглядел усталым. В глубине его взгляда пряталось беспокойство. Алекс ненадолго задумался. – Вы хотите, чтобы я там осмотрелся. – Он улыбнулся. – Я никогда не бывал на Уимблдонском турнире, только по телевизору видел. Я, конечно, не откажусь от билета на лучшие места. Но я не пойму, чем может помочь мой однодневный визит. – Именно, Алекс. Но я планировал для тебя вовсе не однодневный визит. – Продолжайте. – Видишь ли, я хотел спросить, не хочешь ли ты стать болбоем[1]? – Вы же не серьёзно? – А почему нет? Ты можешь работать там все две недели. Замечательно проведёшь время, побываешь прямо в гуще событий. Увидишь несколько великолепных матчей. А я смогу немного расслабиться, зная, что ты где-то рядом. Если что-то произойдёт, вполне возможно, ты сможешь это заметить. А потом позвонишь мне, и я разберусь. Кроули кивнул. Похоже, если не Алекса, то, по крайней мере, самого себя ему убедить удалось. – Здесь нет никакой опасности или ещё чего-то такого. Это же… ну, Уимблдон. Там будет много других мальчишек и девчонок. Ну, что думаешь? – У вас разве недостаточно охранников? – Конечно же, у нас есть охранная компания. Но охранников легко заметить – а значит, легко и держаться от них подальше. А вот ты будешь невидим, Алекс. В этом-то и весь смысл. – Алекс?.. – позвал мистер Уайзмен. Учитель ждал только его. Остальные ребята уже ушли, не считая двоих-троих, которые перепасовывали друг другу мяч в углу поля. – Минутку, сэр, – ответил Алекс. Учитель физкультуры насторожился. Видеть, как один из учеников говорит с человеком в старомодном пиджаке и галстуке в полоску, было довольно странно. Но, с другой стороны, этот ученик – Алекс Райдер, и уже вся школа знает, что с ним что-то не так. Дважды за последнее время он долго отсутствовал в школе, причём оба раза – без нормальных объяснений, а когда мальчик в прошлый раз вернулся, всё научное крыло школы сгорело при странных обстоятельствах. В конце концов мистер Уайзмен решил не обращать на происходящее внимания. Алекс может за себя постоять. По крайней мере, учитель на это надеялся. – Не задерживайся слишком надолго! – сказал он. Мистер Уайзмен ушёл, и Алекс остался с глазу на глаз с Кроули. Алекс раздумывал над тем, что только что услышал. В глубине души он не доверял Кроули. Неужели это просто совпадение – то, что он именно сейчас проходил мимо этого поля и увидел, как Алекс играет в футбол? Вряд ли. В мире МИ-6, где всё запланировано и просчитано, совпадений не бывает. В том числе и поэтому Алекс их ненавидел. Они уже дважды его использовали, и оба раза им было по большому счёту наплевать, умрёт он или выживет; главное – чтобы он принёс пользу. Кроули был частью этого мира, и Алекс ненавидел его так же сильно. Но, с другой стороны, сказал он себе, возможно, он слишком себя накручивает. Кроули не просит его тайком пробраться в иностранное посольство, высадиться с парашютом в Ираке или сделать хоть что-то ещё опасное. Ему предлагают провести две недели на Уимблдонском турнире, и всё. Вот так просто. Он посмотрит теннис и – если особенно не повезёт – увидит кого-нибудь, кто пытается обокрасть Лаун-теннисный клуб. Что может пойти не так? – Хорошо, мистер Кроули, – наконец ответил он. – Почему бы и нет. – Отлично, Алекс. Я обо всём договорюсь. Пойдём, Баркер! Алекс глянул на пса и увидел, что тот как раз проснулся. Пёс смотрел на него розовыми, налитыми кровью глазами. Предупреждение? Пёс знает что-то, чего не знает он? Но потом Кроули дёрнул за поводок и, прежде чем пёс успел выдать хоть одну тайну своего хозяина, поспешно увёл его. Через шесть недель Алекс стоял на Центральном корте, одетый в тёмно-зелёные и сиреневые цвета Всеанглийского Лаун-теннисного клуба. Начинался последний матч первого раунда. Один из двух игроков, сидевших буквально в нескольких сантиметрах от него, пойдёт дальше по основной сетке турнира и получит шанс выиграть главный приз – больше миллиона фунтов. Второй же поедет домой на первом автобусе. Лишь сейчас, стоя на коленях рядом с сеткой в ожидании подачи, Алекс по-настоящему понял, что же такое Уимблдонский турнир и почему он занимает такое почётное место в мировом спортивном календаре. Равных ему соревнований просто нет. Алекса окружали трибуны огромного стадиона; ряды из тысяч зрителей уходили всё выше и в конце концов исчезали где-то в тени на вершине. Лица болельщиков разглядеть было очень сложно. Их было слишком много, и они казались бесконечно далёкими. Но Алекс чувствовал, как волнуется толпа, когда теннисисты расходятся по сторонам корта; идеально подстриженная трава, казалось, светится под их ногами. Послышались аплодисменты, эхом уходящие вверх, а потом вдруг наступила тишина. Фотографы нависали, подобно грифам-стервятникам, над огромными телеобъективами, а под ними, в углублениях под зелёными крышами, вращались телекамеры, готовясь показать первую подачу. Теннисисты стояли лицом друг к другу – два игрока, которых вела к этому моменту вся жизнь и чьё будущее в этой игре решится в следующие несколько минут. Всё было так по-английски – трава, клубника, соломенные шляпы. Но было в этом состязании и что-то кровавое и смертоносное, что-то от гладиаторской битвы. – Леди и джентльмены, пожалуйста, соблюдайте тишину… – раздался в громкоговорителях голос судьи, и затем первый теннисист выполнил подачу. Французу Жаку Лефевру было двадцать два года, он играл на Уимблдоне впервые. Никто не ожидал, что он даже пройдёт квалификацию. Его соперником был Эрнст Блиц, один из фаворитов сезона. Но Блиц уже проиграл два предыдущих сета, а в третьем счёт был 5:2 не в его пользу. Алекс смотрел, как он ждёт подачу, балансируя на подушечках стоп. Лефевр подал, мяч пронёсся над сеткой и ударился о корт близ центральной линии. Эйс[2]. – Пятнадцать: ноль. Алекс сидел достаточно близко, чтобы увидеть, что немец уже смирился с поражением. В этом и заключалась жестокость игры, её психология. Стоит упасть духом, и потеряешь всё. Именно это и случилось с Блицем. Алекс практически по запаху чувствовал его обречённость. Когда он шёл на другую сторону корта, чтобы принять следующую подачу, всё его тело казалось тяжёлым, словно он тратил все силы просто на то, чтобы не упасть. Проиграл он и эту подачу, и следующую. Алекс перебежал через корт, подхватил мячик и почти в последний момент успел откатить его другому болбою, сидевшему слева. Хотя необходимости в этом, судя по всему, уже не было. Следующая подача обещала стать последней в матче. И в самом деле, Лефевру удалось подать ещё один эйс, и он упал на колени, торжествующе сжимая кулаки. Уимблдонский корт уже не одну сотню раз видел эту позу; зрители, как и положено, поднялись со своих мест и зааплодировали. Но матч вышел не самым удачным. Блиц должен был выиграть. Ну, или, по крайней мере, не проиграть в трёх сетах. Он был просто в ужасной форме, и молодой француз его разгромил. Алекс собрал последние мячи и покатил их в дальний угол. Потом он встал по стойке «смирно», пока теннисисты пожимали руки сначала друг другу, потом судье. Блиц прошёл в его сторону и начал складывать сумку. Алекс внимательно разглядывал его лицо. Немец был ошеломлён, словно до сих пор не мог поверить в произошедшее. Собрав вещи, он в последний раз помахал рукой зрителям и ушёл в раздевалку. Лефевр всё ещё давал автографы болельщикам из первого ряда. О Блице уже все забыли. – Матч был очень плохим, – сказал Алекс. – Не знаю, что случилось с Блицем. Он половину игры будто во сне ходил. Прошёл час. Алекс сидел за столом в «Комплексе» – подземном помещении с несколькими комнатами, расположенном под офисом главного судьи на Центральном корте. Именно здесь двести мальчиков и девочек, работавших на турнире, обедали, переодевались и отдыхали. Он пил чай с ещё двумя мальчиками и одной девочкой. За время, проведённое на турнире, он успел подружиться с этой девочкой – настолько близко, что она даже пригласила Алекса после Уимблдона поехать в Корнуолл с её семьёй. У неё были тёмные волосы и ярко-синие глаза, а лицо усыпано веснушками. А ещё она очень быстро бегала и в целом была в отличной форме. Она училась в католической школе в Уимблдоне, а её отец был журналистом, освещавшим бизнес и текущие события, но несмотря на всё это, её трудно было назвать серьёзной. Она обожала шутки, чем грубее, тем лучше, и Алекс был совершенно уверен, что её смех слышен даже на девятнадцатом корте. Её звали Сабина Плэжер. – Это печально, – ответила Сабина. – Но мне нравится Лефевр. Он милый. Да и не сильно старше меня. – На семь лет, – напомнил ей Алекс. – Да в наши дни это вообще не разница. Ладно, так или иначе, я завтра работаю на Центральном корте. И за игрой вряд ли получится следить. Алекс улыбнулся. Сабина ему нравилась, несмотря на её странное увлечение мужчинами старше её. Сейчас он уже был рад, что принял предложение Кроули.