Нина запнулась, зло скривила губы. – Ну встречалась, и что такого? Полгода назад. Я приехала, тоже по-человечески хотела, – распаляясь, она повысила голос, – пообещала, что все верну, могу даже и с процентами! Что я – дрянь какая или воровка, чтобы мне не верить? Да я ее маленькую от всех во дворе защищала, горой за нее стояла, шишки получала! А она мне копейки не дала! Нисколечко! Денег родной сестре на шубу пожалела! – И что она сказала? Лицо Нины Стрежиной внезапно исказилось так, что Бабкину стало не по себе. – Сказала, что от меня луком пахнет, – зло выплюнула она. – Чтобы я на нее не дышала! Стерва. Поделом ей, если башку свернет. Не полагаясь на память, хотя она была у него превосходная, Илюшин сегодня записывал за Каморкиным все, связанное с Викторией Стрежиной. – Соломоновы острова, – повторял старик, ошеломленно покачивая головой. – Господи боже мой… Поверить не могу. Макар, вы уверены, что это правда? Милиция не ошиблась? Илюшин сочувственно поглядел на Каморкина и кивнул. Он уже в четвертый раз подтверждал, что да, правда, но спустя короткое время тот снова поднимал на него жалобный взгляд и спрашивал, как будто за десять минут что-то могло измениться. Макару хотелось сказать что-нибудь успокаивающее и весомое, например, по-голливудски: «Мы найдем ее. Мы обязательно найдем ее», и выпятить нижнюю челюсть, как иногда выпячивал Серега, собираясь приступить к поеданию раков. Но врать этому искалеченному человеку Илюшин не хотел, а в том, что они и в самом деле найдут Викторию Стрежину, он сильно сомневался. – Если вы поможете нам, Михаил Олегович, – мягко проговорил он, – у нас будет больше шансов. Старик покорно кивнул. В действительности он уже помог – Илюшин исчеркал полблокнота, записывая за Каморкиным. Михаила Олеговича даже не приходилось направлять вопросами – он сам прекрасно помнил всех знакомых своей племянницы. Первым номером в списке Макара шел Вениамин Рощин, к которому поначалу Илюшин собирался отправить Бабкина, но теперь подумывал о том, что стоит съездить самому. Ничего принципиально нового к своему предыдущему рассказу Каморкин не добавил, если не считать упоминания о том, что Рощин весьма состоятелен – не потому, что много заработал, снимаясь в посредственных сериалах, а потому, что происходил из богатой творческой семьи: мать Рощина была владелицей одной из галерей в Москве, отец – скульптором, заработавшим относительную известность на паре-тройке нестандартных проектов. «Видели возле Нескучного сада кривобокий домик – единственный, который не вписывается в улицу? С окнами-бойницами? – хмуро спросил Михаил Олегович. – Сие творение и есть плод фантазии папеньки Вениамина». О самом Вениамине фотограф выражался ядовито: – Видел я его исключительно по телевизору. Очень он весь такой… обвислый. – Что значит – обвислый? – не понял Макар. – Вроде фактурный юноша, а приглядишься – у него и щеки висят, и нос висит, и даже уши, кажется, свисают. Поневоле подумаешь, что и в других частях тела мощи не имеется. Ей-богу, не смейтесь, так оно и есть. Присмотритесь сами, как будет сериал идти, и убедитесь. Что Вика в нем нашла? Подробностей об отношениях племянницы и младшего Рощина старик не знал. Но когда Макар спросил, почему, по его мнению, Вика не придала никакого значения угрозам актера, ответил неожиданно: – Я, признаться, полагал, что она рассчитывала на высокое заступничество. Вы понимаете, о чем я? – Не совсем, – осторожно ответил Макар. – Чье заступничество? – Ну, как же… Викиного начальника. Его, кажется, теперь принято называть «босс» или «шеф». – У Вики был роман с ее руководителем? – поразился Илюшин. – Почему же… Он хотел спросить, почему же ни Липатов, ни Лена Красько не обмолвились о романе ни словом, но вспомнил о скрытности Стрежиной и не стал продолжать. Из троих людей, с которыми он разговаривал, Виктория, очевидно, больше любила дядю, а потому не было ничего удивительного в том, что она могла таиться от коллег, но не от него. – Видите ли, Макар, я не могу утверждать наверняка, – смущенно произнес Каморкин. – Поймите, противоестественно молодой девушке делиться своими сердечными увлечениями со старым дядей, даже если она и испытывает к нему некоторую привязанность. Почему же я решил, что Вика… Он нахмурился. Илюшин терпеливо ждал, потому что это было важно, очень важно. – Какие-то мелочи, – произнес наконец Михаил Олегович, задумчиво теребя острую бородку. – Обрывки фраз, интонация. Знаете, а ведь на самом-то деле ничего, ровным счетом ничего не говорит о том, что Вика встречалась с… как его… в общем, со своим начальником. Я только сейчас осознал, что у меня нет ни малейших тому подтверждений. Он беспомощно развел руками и посмотрел на Макара с таким выражением, словно опять собирался спросить, может ли его племянница быть в другом месте, а не на Соломоновых островах. – Нет – значит, нет, – быстро согласился Илюшин. – Но все-таки, Михаил Олегович, если вспомните… – Само собой, само собой, – заторопился старик. – Боже мой, ну почему же я так решил… Что-то она такое произнесла… Негромко зазвонил телефон, и Каморкин поспешно схватил трубку: – Я вас слушаю. Михаил Олегович, да. А вы, простите?.. Он помолчал, слушая собеседника, покивал головой и даже улыбнулся. – Разумеется. Да. Спасибо, мне тоже очень приятно. Всего доброго, до встречи. Он повернулся к Илюшину. – Из солидного журнала звонили. Хотят, представьте себе, интервью у меня взять, – с нескрываемой гордостью объяснил он. – Значит, и Каморкин на что-то годится, а? Мне, правда, кажется, что никому не интересно интервью с таким трухлявым пеньком, но все равно приятно, что греха таить… Значит, кто-то помнит меня, кто-то ценит. Значит, и я что-то полезное сделал в своей жизни, правда? – Правда, Михаил Олегович. Хотя мне кажется, что полезное – не совсем подходящее слово. Разве картины Моне можно назвать полезными? Только в очень узком и специфическом смысле. – Спасибо вам, голубчик, за столь лестное сравнение. А, знаете, мне вспомнилось: Вика как-то раз примчалась с горящими глазами, в руке журнал – красивый, глянцевый. И трясет им, как колотушкой! – Каморкин убедительно изобразил, как трясла журналом его племянница. – Посмотри, говорит, что такое! А там, представьте себе, три моих пейзажа на развороте и текст к ним. Вот только разрешения у меня никто не спрашивал, а про деньги и говорить смешно. Ох, как же Вика негодовала! Ты, говорит, дядя Миша, великий фотограф, а они смеют с таким нахальством твои работы воровать! Я ей в ответ – мол, почему же воровать, есть же ссылка на меня. Нет, отвечает, без спроса взять – это почти воровство, пусть и со ссылкой. Ты ведь им разрешения на публикацию не давал? Вот именно, не давал. Он покачал головой, вспоминая, как рассердилась тогда племянница. – Я ей объясняю, что, может, за честь стоит почитать: солидный журнал, да вдруг вспомнил про мои снимки! А Викуша в ответ: «Ты, дядя Миша, себя недостаточно ценишь. Это для журнала честь, если бы ты им разрешение на публикацию дал, а не для тебя». И что вы думаете? Позвонила в редакцию и так, знаете ли, жестко с каким-то мальчиком поговорила, что перезвонили мне оттуда спустя полчаса и решили все вопросы. И гонорар перечислили, и прощения попросили. Вот так-то. Вика очень мною гордится, да… И фотографии все наизусть, можно сказать, знает. Как-то я спросил ее: что на этом снимке в левом нижнем углу? Так она не задумываясь ответила. Радостно мне от этого, что скрыв

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.