— Потому что все испанцы бросились на него! Я видела, когда обернулась. Его окружили со всех сторон. — Они могли его ранить, могли взять живым. Но Долорес была твердо уверена в гибели Матео, как и тех трех или четырех мужчин, которые сражались вместе с ним, хотя и не могла это убедительно доказать. — Испанцам нужны живые рабы, а не мертвые, — заметил Манаури. — Жив Матео или мертв, — заметил я, — его последний бой и самоотверженность говорят, что он настоящий герой. — У Матео всегда было мужественное сердце, — подтвердил Манаури. Чуть слышный треск сломанного сучка со стороны поляны прервал наш разговор. Появилась расплывчатая фигура быстро бегущего человека. — Наш, — шепнул Арнак. Это был один из индейцев, находившихся в карауле. Он принес какую-то важную новость и торопливо излагал ее, обращаясь к Манаури. Арнак перевел: — Какие-то люди пересекли поляну… и перешли на эту сторону. — В каком месте? — Справа от нас, ближе к середине острова, шагах в трехстах… — С собаками? — Нет, собак не было. — Сколько их? — Четверо или пятеро. Это была тревожная весть. Мы оказывались в клещах. Враг был перед нами, и какие-то люди, вероятнее всего, тоже враги, зашли нам в тыл. Эти четверо или пятеро в тылу могли доставить нам немало хлопот. От них следовало избавиться как можно быстрее, если понадобится, даже с помощью огнестрельного оружия. Возвращаясь с соблюдением всех мер предосторожности назад к отряду, я шепотом отдавал на ходу распоряжения. Манаури и его отряду поручалось остаться на месте и внимательно следить за поляной. Арнак и Вагура со своими людьми пойдут со мной. Мушкеты с длинными стволами, малопригодные в чаще, мы заменили на легкие ружья, зарядив их картечью. Но луки, копья и ножи — три отличных охотничьих ножа достались нам от убитых испанцев в качестве трофея — останутся главным нашим оружием. — Готовы? — спросил я юношей. — Готовы, — ответили они. Задача наша казалась нелегкой. Противник затаился где-то в непроглядной чаще, быть может, совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов. Надо полагать, он, как и мы, держался настороже, напрягая зрение и слух, и все-таки нам предстояло не только приблизиться к нему, но и захватить его врасплох, чтобы ни один не ушел с поля боя живым. Сначала мы шли по краю поляны. Тучи закрыли луну, и это было нам на руку. Все мы обратились в слух и зрение. Тишина стояла полная — противник ничем не выдавал своего присутствия. Пройдя более двухсот шагов, Арнак, как обычно, шедший впереди, вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. Мы прислушались. Откуда-то сбоку доносился лай собак. Он приближался, казалось, с той стороны, откуда прибыли эти пятеро. Вскоре послышался треск ломаемых на бегу сучьев. Сомнений не было: собака, нет, две собаки неслись через кусты следом за людьми, незадолго перед тем перешедшими поляну. — Похоже, они их преследуют? — прошептал Вагура. Собаки изредка издавали короткий призывный лай, характерный для псов, идущих по свежему следу зверя. Вскоре они выскочили на поляну шагах в двухстах от нас и мчались вперед с опущенными к земле мордами. Принюхиваясь, они явно шли по следу. — Да, они их преследуют! Двух мнений быть не может! — заметил я. К счастью, псы, увлеченные погоней, нас не учуяли. Они нырнули в чащу с нашей стороны, и вскоре лес огласился их бешеным лаем. — Они их нашли! — крикнул Вагура. — Значит, там негры! — обрадовался Арнак. — На помощь к ним! — вскочил Вагура. — Подожди, — остановил я его. — За собаками могут бежать испанцы. — Что же делать? — Арнак, укройся со своими людьми в том месте, где собаки пересекли поляну. — Хорошо, Ян! — И чтоб ни одна живая душа не проскользнула! — Понятно! Собаки заливались таким злобным лаем, что казалось они обезумели. — Вагура! Скорее! Туда! Мы бросились напрямик сквозь чащу, не думая больше о том, что нас услышит. Дикий лай собак все еще оглашал воздух. — Они разорвут их прежде, чем мы добежим! — крикнул на бегу Вагура. — Вперед! Быстрее! Мы пробивались сквозь колючий кустарник, ориентируясь на лай собак. И вот мы у цели. Негры, сбившись в кучку, стояли, прислонясь спинами к раскидистому дереву, и палками отбивались от разъяренных псов. Мы подошли на какой-нибудь десяток шагов, но и люди и животные были так захвачены борьбой, что нас не замечали. Убедившись, что непосредственная опасность людям пока не грозит, индейцы стали спокойно выбирать удобные позиции, окружая сражавшихся полукольцом, так, чтобы случайно не ранить людей. — О-ей! — громко крикнул Вагура, когда все были готовы и луки натянуты. Псы, словно пораженные громом, умолкли и на мгновение замерли. Это были громадные доги. Один из них, заметив нового врага, ощетинился, готовый прыгнуть на ближайшего индейца. И тут сразу три стрелы — в пасть, в шею и в грудь — свалили его на месте. Второй пес струсил и хотел было удрать, но, прыгнув, нарвался на крайнего в полукольце индейца. Удар палкой по голове сначала оглушил его, а несколько стрел потом, как первого, поразили насмерть. — Хорошая работа! — порадовался я. Описать изумление и радость негров, когда вместо испанцев перед ними появились избавители, невозможно. Спасенных было пятеро: три негра и одна молодая индианка, жена Матео, с ребенком. Сын на ее руках надрывно кричал. На небо снова выплыла луна, стало светлее. Я подошел к индианке. Меня опять поразила ее необыкновенная красота, черты лица, полные нежной прелести, несмотря на все выпавшие на ее долю переживания и усталость. Внимательнее присмотревшись к ребенку, я едва не вскрикнул от тревоги: личико его залито было кровью. Понятно, отчего он так кричал. — Что с ним? Он ранен? — спросил я. — Да, господин, — прошептала мать. На лбу у ребенка виднелась глубокая длинная ссадина, из которой все еще сочилась кровь. — Отчего это? — Колючки на кустах… К счастью, на мне была выстиранная за день до того рубашка, добытая со сгоревшей испанской бригантины. Недолго думая, я оторвал от нее рукав, разорвал его на лоскуты и ловко перевязал головку ребенка. Я говорю с некоторым бахвальством «ловко», ибо это полезное искусство постиг еще в лесах Вирджинии. После перевязки малыш тут же перестал плакать, а получив сладкое яблоко, и вовсе успокоился. Я потрепал его по щечке — ребенок улыбнулся. — Видишь? — весело подмигнул я матери. — Он меня не боится. — Я тоже! — ответила она тихо и спокойно. В ее больших глазах светилась благодарность, но вдруг они как-то померкли и подернулись печалью, на лбу пролегла морщинка. — Что с Матео? — спросила она. Я растерялся, не зная, что ей ответить. Она взглянула на меня проницательно. Спросила: — Он убит? — Не знаю! — ответил я. — Надеюсь, нет. — Где же он? — Мы точно не знаем. Но будь уверена, Матео настоящий герой, и ты можешь им гордиться! Индианка всхлипнула, судорожно прижала к себе ребенка. — Как ее зовут? — спросил я у Вагуры, переводившего наш разговор. — Ласана, — ответил юноша. — Ласана, — произнес я твердо, — ты должна нам верить. Мы не успокоимся, пока не уничтожим бандитов или не погибнем сами. Если Матео жив, он будет свободен. Обеих освобожденных женщин — Ласану и Долорес — я хотел отправить в лагерь к нашей пещере под охраной двух негров. Но они воспротивились: все негры требовали оружия и хотели сражаться вместе с нами. Ласана тоже не захотела уходить. Она просила дать ей лук и нож и оставить с нами: ее место там, где решается их судьба. От фигуры ее веяло решимостью и отвагой. В конце концов я разрешил женщинам остаться в укрытии у моря в полумиле от поляны, а трое негров присоединились к нам.